Джози сложила руки и с мокрым плевком, несколько испортившим впечатление от трогательного жеста, ответила умоляющим тоном, который смягчил бы и гораздо более суровое сердце, чем у мисс Камерон:
– Позвольте мне прийти к вам один раз – только один! Я хочу, чтобы вы сказали мне, смогу ли я стать актрисой. Вы сразу это поймете. Я поступлю, как вы скажете. И если вы найдете, что я смогу… не сразу, но со временем, если стану очень напряженно учиться… я буду самой счастливой девочкой на свете! Можно мне прийти?
– Да, приходи завтра в одиннадцать. Поговорим по душам. Покажешь мне, что ты умеешь, и я выскажу тебе мое мнение. Но оно может тебе не понравиться.
– Понравится, даже если вы скажете, что я дурочка. Я хочу решить этот вопрос окончательно, и мама тоже. Если вы скажете «нет», я мужественно перенесу этот удар; а если вы скажете «да», я ни за что не откажусь от моей цели, пока не сделаю все, на что способна… как это сделали вы.
– Ах, детка, путь к славе – чрезвычайно утомительный путь, а среди роз, когда их добьешься, полно шипов. Я думаю, ты обладаешь отвагой, а это значит, что есть и упорство. Возможно, ты сумеешь добиться того, чего хочешь. Приходи, и мы посмотрим.
Говоря это, мисс Камерон коснулась браслета и улыбнулась так ласково, что порывистой Джози захотелось поцеловать ее, но она благоразумно подавила это желание, хотя произносила слова благодарности, чувствуя в глазах влагу, более мягкую, чем соленая морская вода.
– Пойдем, Джози. Мы мешаем мисс Камерон купаться, да и отлив начинается, – вмешалась предусмотрительная Бесс, опасаясь, что они надоедят мисс Камерон.
– Беги на берег и согрейся. Большое спасибо, русалочка. Скажите вашему папе, что я всегда рада видеть его и вас. До свидания, – и взмахом руки королева трагедии распустила свой двор, а сама осталась на опутанном водорослями троне, наблюдая, как две гибкие фигурки бегут наперегонки по песку мелькая пятками, пока обе не скрылись из вида. Затем, спокойно покачиваясь на волнах, она сказала себе: «У девочки хорошее лицо, как раз для сцены, живое, подвижное, прекрасные глаза, огромная энергия, храбрость, воля. Вполне возможно, из нее выйдет актриса. И семья хорошая, талантливая. Посмотрим».
Разумеется, Джози глаз не сомкнула в ту ночь и на следующий день с раннего утра была в лихорадке радостного возбуждения. Дядя Лори с удовольствием выслушал рассказ о необычном происшествии, а тетя Эми выискала свое самое красивое белое платье, чтобы облачить в него Джози по случаю такого великого события. Бесс одолжила ей свою самую живописную шляпу, а сама Джози обыскала лес и болото в поисках ярких диких розочек, душистых белых азалий, папоротничков и красивых трав, чтобы составить букет, который станет приношением ее благодарного сердца.
В десять она торжественно облачилась в платье и шляпу, а затем в ожидании момента, когда надо будет выйти из дома, сидела неподвижно, глядя на свои чистые перчатки и застегнутые на пряжки туфли и становясь бледнее и серьезнее при мысли, что ее судьба решится совсем скоро. Подобно всем молодым людям, она была уверена, что вся ее жизнь может быть устроена для нее одним человеческим существом, совершенно забывая, как чудесно Провидение воспитывает нас разочарованием, удивляет неожиданным успехом и превращает то, что казалось нам испытанием, в истинное благо.
– Я пойду одна: так мы с мисс Камерон будем чувствовать себя свободнее. О Бесс, молись, чтобы она смогла верно оценить мои способности! От этого зависит очень многое! Дядя, не смейтесь! Это очень важный момент в моей жизни. Мисс Камерон знает и скажет вам об этом. Поцелуйте меня, тетя Эми, вместо мамы. Если вы скажете, что я выгляжу хорошо, я буду вполне удовлетворена. До свидания. – Джози взмахнула рукой, стараясь скопировать жест своего идеала, и удалилась; выглядела она при этом очень хорошенькой, но чувства испытывала как в настоящей трагедии.
Уверенная на этот раз в том, что ее примут, она смело позвонила в дверь, за которую не могли попасть столь многие, и, когда ее провели в гостиную, в ожидании хозяйки с удовольствием принялась разглядывать висевшие на стенах портреты великих актеров. Она читала о большинстве из них и знала об их неудачах и триумфах так хорошо, что скоро забыла, где находится, и попыталась изобразить миссис Сиддонс[222] в роли леди Макбет: глядя вверх на гравюру и держа свой букетик как свечу в сцене хождения во сне, скорбно сдвинула хорошенькие юные бровки и вполголоса произносила монолог преследуемой видениями королевы. Она была так увлечена, что мисс Камерон, оставаясь незамеченной, наблюдала за ней несколько минут, а затем напугала ее, внезапно войдя с теми же словами на устах и выражением лица, которые сделали эту сцену одной из лучших в ее репертуаре.
– Мне не сыграть так, как вы; но я буду продолжать пробовать, если только вы скажете, что со временем у меня получится, – воскликнула Джози; напряженный интерес к происходящему заставил ее забыть о необходимости поздороваться.
– Покажи мне, что ты умеешь, – ответила актриса, сразу приступая к делу, так как хорошо понимала, что никакая обычная светская беседа не удовлетворит эту пылкую маленькую особу.
– Позвольте мне сначала вручить вам вот это. Я подумала, что вам больше понравятся полевые цветы, чем оранжерейные; мне очень захотелось принести их вам, так как у меня не было другого способа поблагодарить вас за вашу огромную доброту ко мне, – сказала Джози, предлагая свой букетик с простой теплотой, производившей очень приятное впечатление.
– Я, действительно, больше всего люблю полевые цветы, и в моей комнате много букетиков, которые какая-то добрая фея вешает на моей калитке. И, честное слово, я думаю, что нашла эту фею… этот букетик так похож на предыдущие, – тут же добавила она, переведя взгляд с цветов, которые держала в руке, на те, что стояли рядом в вазочке и явно были подобраны с тем же вкусом.
Румянец и улыбка Джози выдали ее еще прежде, чем она сказала, взглянув на актрису с выражением девичьего обожания и смирения:
– Я не могла не приносить их. Я так восхищаюсь вами! Я знаю, это было дерзостью, но если уж я не могла прийти сама, мне было приятно хотя бы думать, что мои букетики доставляют вам удовольствие.
Что-то в самой девочке и в ее маленьком приношении тронуло женщину, и, притянув Джози к себе, она сказала, ничем не напоминая в эту минуту актрисы – ни выражением лица, ни голосом:
– Они в самом деле доставили мне удовольствие, дорогая, и ты сама тоже. Я устала от похвал; а любовь очень приятна, когда она такая простая и искренняя.
Джози вспомнила, как слышала, наряду со множеством других историй, что мисс Камерон когда-то давно потеряла любимого человека и с тех пор жила только ради искусства. И теперь Джози почувствовала, что это, возможно, правда, и сострадание к женщине, ведущей прекрасную, одинокую жизнь, красноречиво отразилось вместе с благодарностью на ее лице. Затем, словно не желая погружаться в воспоминания, ее новая подруга сказала повелительным тоном, который казался естественным для нее:
– Покажи мне, на что ты способна. Джульетта, разумеется. Все начинают с этого. Бедняжка, как ее уродуют отвратительной игрой!
Джози в самом деле намеревалась начать с многострадальной возлюбленной Ромео, а затем перейти к Бьянке, Паулине[223] и нескольким другим любимицам всех увлеченных театром девушек, но она была проницательной маленькой особой и сразу же поняла, насколько хорош совет, данный ей дядей Лори, и решила последовать ему. Так что вместо напыщенных тирад, которых ожидала мисс Камерон, Джози исполнила сцену безумства Офелии – исполнила очень хорошо, так как в подготовке этой роли ей помогал преподаватель риторики из колледжа Лоренса и она уже много раз исполняла ее прежде. Она, конечно, была слишком молода, но белое платье, распущенные волосы, настоящие цветы, которые она разбросала на воображаемой могиле, помогли созданию иллюзии. Она трогательно пела песни, делала вызывающие жалость реверансы и исчезла за портьерой, разделявшей комнаты, бросив через плечо взгляд, который настолько удивил ее критически настроенную слушательницу, что она зааплодировала. Обрадованная этим желанным звуком, Джози бегом вернулась, изображая девчонку-сорванца, героиню одного из фарсов, в которых часто играла, и произнесла монолог, полный веселья и озорства в начале и кончающийся слезами раскаяния и искренней мольбой о прощении.
– Неплохо! Попробуй еще. Лучше, чем я ожидала, – произнес голос оракула.
Джози попробовала произнести речь Порции[224] и декламировала блестяще, произнося с надлежащим выражением каждую великолепную фразу. Затем, не в силах удержаться, она стремительно перешла к тому, что считала своим высшим достижением, – роли Джульетты, начав балконной сценой и кончив отравой и склепом. Она была уверена, что превзошла саму себя, и ждала аплодисментов. Звонкий смех заставил ее затрепетать от возмущения и разочарования. Она подошла к мисс Камерон и остановилась перед ней, сказав с вежливым удивлением:
– Мне говорили, что я играю эту роль очень хорошо. Мне жаль, что вы думаете иначе.
– Моя дорогая, твое исполнение никуда не годится! Да и как может быть иначе? Что может ребенок знать о любви, страхе и смерти? Тебе рано браться за эту роль. Оставь в покое трагедию, пока ты к этому не готова.
– Но вы аплодировали, когда я сыграла Офелию.
– Да, это было довольно мило. Любая умная девочка может в этой сцене произвести впечатление на публику. Но до подлинного смысла трагедий Шекспира ты, детка, еще не доросла. Фрагмент комедии был лучше всего. Там ты показала настоящий талант. Ты была и комичной, и трогательной. Это мастерство. Не теряй его. Монолог Порции был хорошей декламацией. Продолжай разучивать такие монологи; это хорошая тренировка для голоса – учит разным оттенкам выражения. У тебя хороший голос и естественная грация движений. И то, и другое большое подспорье для актрисы, их трудно приобрести тренировкой.