– Я не рылась! Я нашла это в большом словаре! Так тебе и надо за то, что оставляешь свою чепуху, где попало. Разве тебе не понравилась моя песенка? Такая миленькая!
– Я научу тебя такой песне, которая тебе не понравится, если ты не отдашь мне мой листок.
– Возьми его, если можешь, – и Джози исчезла в кабинете, чтобы кончить там дело миром, так как миссис Мег уже восклицала:
– Дети, дети, не ссорьтесь.
Листок бумаги уже был в огне к тому моменту, когда в кабинет влетел Деми. Увидев, что яблоко раздора исчезло, он тут же успокоился.
– Я рад, что он сгорел. Мне он не так уж нужен. Просто стихи, которые я пытался положить на музыку для одной девушки. Но я прошу тебя оставить мои бумаги в покое, а иначе возьму назад все слова, которые сказал сегодня маме, когда уговаривал ее позволить тебе играть на сцене так часто, как тебе хочется.
Услышав эту страшную угрозу, Джози тут же стала серьезной и самым вкрадчивым тоном принялась умолять его рассказать ей, что он говорил маме. Желая отплатить добром за зло, он рассказал о своей дипломатической миссии, чем сразу же обеспечил себе союзника.
– Какой ты милый! Я никогда больше не буду тебя дразнить, даже если ты будешь хандрить и мечтать днем и ночью. Если ты поддержишь меня, я поддержу тебя! Вот, смотри! У меня записка для тебя от Элис. Разве это не станет искупительной жертвой и не успокоит твои маленькие нежные чувства?
Глаза Деми блеснули, когда Джози подала ему свернутую треугольничком записку, но он знал, что, скорее всего, найдет в ней, а потому обескуражил Джози, ответив небрежно:
– Пустяки. Элис просто должна была написать, пойдет с нами на концерт завтра вечером или нет. Можешь прочитать, если хочешь.
С присущей ее полу непоследовательностью, Джози потеряла интерес к записке в тот момент, когда ей велели прочитать послание, и с кротким видом вручила его брату, но все же внимательно следила за ним, пока тот спокойно прочел две строчки, содержавшиеся в записке, а затем бросил ее в огонь.
– А я-то думала, для тебя любой клочок бумаги, которого коснулась «прелестнейшая дева», – настоящее сокровище. Разве она тебе не нравится?
– Очень нравится. Она всем нам нравится, но «хандрить и мечтать», как ты изысканно выразилась, не по моей части. Моя дорогая девочка, ты стала слишком романтичной после всех этих пьес, а так как мы с Элис иногда выступаем в ролях влюбленных, ты вбила в свою глупую голову, будто мы действительно влюблены. Не теряй времени на поиски того, чего не существует! Займись лучше своими собственными делами, а мне предоставь заниматься моими. Я прощаю тебя, но больше этого не делай. Это поступок в дурном вкусе; к тому же королевы трагедии не скачут между столами и стульями.
Последний выпад окончательно сразил Джози. Она смиренно попросила прощения и ушла спать. Деми вскоре последовал ее примеру, удовлетворенный тем, что не только решил свою судьбу, но и утихомирил слишком любопытную маленькую сестру. Но если бы он мог видеть ее лицо, когда она прислушивалась к нежным стонам флейты, его уверенность поколебалась бы. С хитрым, как у сороки, видом она заметила, презрительно фыркнув:
– Пфф, меня не обманешь! Я знаю: Дик поет серенады Софи Уэклс.
Глава 11Эмиль празднует День Благодарения
«Бренда» шла на всех парусах с усиливающимся попутным ветром, и все на борту радовались: долгое плавание подходило к концу.
– Еще четыре недели, миссис Харди, и мы угостим вас чаем, какого вы не пивали прежде, – сказал второй помощник Хоффман, когда остановился на минуту возле двух дам, сидевших под навесом в углу палубы.
– Буду очень рада, но еще радостнее будет для меня ступить наконец на твердую почву, – отвечала старшая из дам с улыбкой. Наш друг Эмиль был ее любимцем, что вполне естественно, так как он посвящал все свое свободное время жене и дочери капитана, которые были единственными пассажирами на борту.
– И для меня тоже, даже если мне придется носить там туфли, похожие на китайские джонки. Я так много бродила по палубе, что мне скоро нечего будет обуть, – засмеялась Мэри, дочь капитана, и продемонстрировала пару весьма потрепанных маленьких ботинок, подняв глаза на того, кто сопровождал ее в прогулках по судну, и с благодарностью вспоминая, какими приятными сумел он их сделать.
– Не думаю, что в Китае найдутся достаточно маленькие туфельки, – отвечал Эмиль с галантностью моряка, про себя решив купить по прибытии в первый же порт самые красивые башмачки, какие только удастся отыскать.
– Думаю, ты очень мало двигалась бы, дорогая, если бы мистер Хоффман не заставлял тебя каждый день совершать прогулку. Такая располагающая к лени обстановка вредна для молодежи, хотя вполне подходит пожилым людям, вроде меня, особенно в спокойную погоду. Похоже, надвигается шторм, вам не кажется? – добавила миссис Харди, бросив тревожный взгляд на запад, где разгорался красный закат.
– Небольшой ветерок, мэм, чтобы судну бежалось веселей, – отвечал Эмиль, окинув взглядом горизонт.
– Пожалуйста, спойте, мистер Хоффман, так приятно послушать в море музыку. Нам будет ее очень не хватать, когда мы сойдем на берег, – сказала Мэри убедительным тоном, который заставил бы даже акулу запеть, если бы такое было возможно.
В последние месяцы Эмиль часто благодарил судьбу за это свое единственное умение, которое помогало коротать долгие дни и делало час сумерек при умеренном ветре и ясной погоде самым счастливым для него временем. Так что теперь он охотно настроился на нужный лад и, опершись на вертушечный лаг возле шезлонга девушки и глядя на ее темные кудри, раздуваемые ветром, запел ее любимую песню:
О дайте мне парус, чтоб был, словно грудь,
Наполниться ветром готов.
О дайте корабль, чтобы резал волну
И выдержал ярость штормов.
О кто так свободен и смел, как моряк?
Кто дерзостен так, пока жив.
Родной его дом – океанская ширь,
Могила – коралловый риф.
В тот самый момент, когда отзвучали последние звуки его чистого сильного голоса, миссис Харди неожиданно воскликнула:
– Что это?
Эмиль бросил быстрый взгляд и увидел маленькое облачко дыма над палубным люком, где никакого дыма не должно было быть, и его сердце на мгновение остановилось, когда ужасное слово «пожар» пронеслось в его мозгу. Но он остался совершенно невозмутим и покинул дам, сказав спокойно:
– Курить там не разрешается. Я пойду и прекращу это безобразие.
Но едва он отошел, его лицо изменилось, и он прыгнул в люк, подумав со странной улыбкой: «Если мы действительно горим, коралловый риф и впрямь станет моей могилой!»
Его не было несколько минут, а когда он поднялся на палубу, почти задохнувшись от дыма, то был бледен, как только может быть бледен очень загорелый человек, но спокоен и хладнокровен. Он сразу отправился доложить о пожаре капитану.
– Огонь в трюме, сэр.
– Не напугать женщин, – прозвучал первый приказ капитана Харди. Затем оба приложили все усилия к тому, чтобы выяснить, насколько силен коварный враг и как его победить, если это возможно.
Груз «Бренды» был чрезвычайно пожароопасным, и, несмотря на потоки воды, выливаемой в трюм, скоро стало очевидно, что корабль обречен. Дым уже выходил между досками палубы повсюду, а поднимающийся штормовой ветер раздувал тлеющие искры в пламя, которое начинало прорываться наружу тут и там, ясно говоря всем ужасную правду, и ее уже невозможно было скрыть. Миссис Харди и Мэри стойко вынесли потрясение, которым стало распоряжение готовиться покинуть корабль по первому приказу. Быстро были спущены шлюпки, а мужчины энергично действовали, задраивая каждую лазейку, через которую пламя могло вырваться из корпуса судна. Вскоре бедная «Бренда» превратилась в плавучую печь, и последовал приказ: «По шлюпкам!» Первыми, разумеется, эвакуировались женщины, единственные пассажиры на борту: корабль, к счастью, был торговым. Никакой паники не возникло; шлюпки отплывали одна за другой. Та, в которой находились женщины, задержалась возле судна, так как мужественному капитану предстояло покинуть корабль последним.
Эмиль находился рядом с ним, пока не получил приказ перейти в шлюпку, которому подчинился с неохотой. Но этот приказ стал, возможно, спасительным для него: в тот самый момент, когда он добрался до шлюпки, качавшейся на волнах поблизости и полускрытой за облаком дыма, горевшая у основания мачта, до которой добрался бушевавший внутри судна огонь, с треском упала, сбив капитана Харди за борт. Волной его отнесло от судна, но шлюпка быстро подошла к нему, и Эмиль бросился в воду, чтобы спасти его, раненого и без сознания. В результате этого несчастного случая молодой человек был вынужден принять на себя командование и тут же приказал матросам грести изо всех сил, чтобы поскорее отойти от «Бренды», так как в любой момент мог произойти взрыв.
Другие шлюпки были вне опасности, и все на минуту перестали грести, чтобы посмотреть на великолепное, но ужасное зрелище: горящее судно, одно в бескрайнем океане, окрашивает ночь красным светом и бросает зловещий отблеск на поверхность воды, где покачиваются хрупкие маленькие шлюпки полные людей, чьи бледные лица обращены к обреченной «Бренде», медленно погружающейся в водную могилу. Никто, однако, не видел конца: шторм скоро отнес зрителей далеко от судна и разлучил. Некоторым было не суждено больше встретиться до той поры, когда море выдаст своих мертвецов.
Шлюпка, за судьбой которой мы должны проследить, была совсем одна, когда наступил рассвет, показав выжившим весь ужас их положения. У них было немного пищи и воды, а также кое-какие необходимые для удобства и безопасности вещи, захватить которые успели в последние минуты, но было очевидно, что с тяжелораненым человеком, двумя женщинами и семью матросами запасов не хватит надолго и они отчаянно нуждаются в помощи. Их единственной надеждой было встретить какое-нибудь судно, хотя шторм, бушевавший всю ночь, отнес их в сторону от обычного курса грузовых судов. За эту надежду цеплялись все и коротали утомительные часы, наблюдая за горизонтом и ободряя друг друга предсказаниями скорого спасения.