На Рождество он так тосковал о Пламфильде, что придумал способ отправить поздравления, чтобы ободрить полные тревоги сердца и принести облегчение свому собственному. Он написал Мэри Мейсон – она жила в другом штате – и попросил ее отправить вложенное в тот же конверт письмо. В нем он сообщал лишь, что здоров и очень занят, что отказался от намерения купить ферму и теперь у него другие планы, о которых он расскажет позднее, что будет дома, вероятно, не раньше осени и что писать часто не обещает, но все в порядке, и просил передать всем привет и пожелать веселого Рождества.
Затем он продолжил свою одинокую, печальную жизнь и старался мужественно и честно платить за свои грехи.
Глава 13Нат встречает Новый Год
– От Эмиля я пока еще не жду писем, Нат пишет регулярно, но где же Дэн? Только две или три открытки, с тех пор как он уехал. Такой энергичный молодой человек мог бы к этому времени уже скупить все фермы в Канзасе, – сказала миссис Джо однажды утром, когда пришла почта и опять в ней не было ни открытки, ни конверта, надписанных торопливым почерком Дэна.
– Он всегда пишет редко, ты же знаешь, но доводит дело до конца и затем приезжает домой. Месяцы и годы, кажется, мало значат для него, и он, вероятно, ведет разведку где-нибудь в глуши, забыв о времени, – отвечал мистер Баэр, внимательно читая одно из длинных посланий Ната, которое пришло из Лейпцига.
– Но он обещал, что даст мне знать, как у него дела, а Дэн держит слово, если только может. Боюсь, с ним что-то стряслось, – и миссис Джо попыталась ободриться, погладив по голове Дона, когда тот подошел к ней при звуке имени хозяина, чтобы взглянуть ей в лицо печальными, умными, почти человеческими глазами.
– Не беспокойся, мама, дорогая, со стариной Дэном ничего не случится. Он непременно объявится и войдет однажды к нам, очень гордо, с золотой жилой в одном кармане и прерией в другом, веселый и жизнерадостный, – сказал Тед, который не горел желанием поскорее вернуть Окту ее законному хозяину.
– Может быть, он уехал в Монтану и отказался от плана с фермой. Ему, кажется, больше нравились индейцы, – Роб подошел к матери с этим оптимистичным предположением и намерением помочь ей разобрать кипу писем.
– Надеюсь, что так. Это занятие подошло бы ему больше всего. Но я уверена, что он рассказал бы нам о своих новых планах и послал бы за деньгами, чтобы иметь возможность помогать своим индейским друзьям. Нет, я всем своим существом чувствую: что-то не в порядке, – сказала миссис Джо, качая головой в утреннем чепчике торжественно и серьезно, словно сам Рок.
– Если так, мы об этом услышим: худые вести не лежат на месте. Не тревожься прежде времени, моя Джо. Послушай лучше, как замечательно идут дела у Ната. Я и понятия не имел, что мальчика будет интересовать что-то помимо музыки. Помощь моего доброго друга Баумгартена помогла ему с самого начала почувствовать себя в Германии как дома, и новые впечатления принесут ему пользу, если он не потеряет голову. Хороший паренек, но мало знает о жизни, а Лейпциг полон ловушек для тех, кто их не остерегается. Помогай ему Бог!
Профессор прочел вслух восторженный отчет Ната о посещении им разных литературных и музыкальных вечеров, о великолепии оперы, о доброте его новых друзей, о том, какая это радость – учиться под руководством такого мастера, как Бергман, о своих надеждах быстро добиться успеха и о громадной благодарности тем, кто открыл для него этот волшебный мир.
– Вот такое письмо приносит удовлетворение и успокаивает. Я чувствовала, что Нат до отъезда в Европу сам не подозревал о дремлющих в нем силах, хотя с самого начала держался мужественно и строил блестящие планы, – сказала миссис Джо с удовлетворением.
– Посмотрим. Он, несомненно, получит хороший урок, который пойдет ему на пользу. Так происходит со всеми нами в юности. Я надеюсь, это испытание не окажется слишком тяжелым для нашего славного Jungling[232], – отвечал профессор с улыбкой, вспоминая свою собственную студенческую жизнь в Германии.
Он был прав. Нат уже усваивал «хороший урок» с такой быстротой, что она ошеломила бы его оставшихся дома друзей, если бы только им были известны подробности. Мужские черты характера, проявлению которых радовалась миссис Джо, развивались в совершенно неожиданных направлениях, и тихий Нат бросился в омут относительно безвредных развлечений веселого города со всем пылом неопытного юноши, впервые отведавшего таких удовольствий. Полная свобода и чувство независимости были восхитительны. Обилие благодеяний, оказанных ему, начинало его тяготить, и он всей душой стремился стоять на собственных ногах и идти своим путем. На новом месте никто не знал о его прошлом, и, со своим обширным гардеробом, изрядной суммой на банковском счете и лучшим преподавателем в Лейпциге, он вступил в светскую жизнь в качестве музыкально одаренного юного джентльмена, рекомендованного многоуважаемым профессором Баэром и богатым мистером Лоренсом, у которых в Германии было много друзей, всегда готовых распахнуть двери своих домов перед их протеже. Благодаря этим рекомендациям, своему беглому немецкому, скромным манерам и неоспоримому таланту, молодой незнакомец был сердечно принят и сразу введен в общество, в которое тщетно пытались проникнуть многие честолюбивые молодые люди.
Все это в известной степени вскружило Нату голову, и, когда он сидел в блистающем здании оперы, болтал с дамами за чашечкой кофе на вечеринке для избранных или танцевал с очаровательной дочерью какого-нибудь выдающегося профессора, пытаясь вообразить, что это Дейзи, он часто спрашивал себя, неужели этот веселый светский молодой человек когда-то был маленьким бездомным уличным музыкантом и стоял под дождем у ворот Пламфильда, ожидая, когда ему откроют. Сердцем он был верен друзьям, его порывы оставались благородными, его стремления высокими, но слабая сторона натуры вышла на первый план, тщеславие увело его с прямого пути, удовольствие опьянило, и на время он забыл обо всем, кроме восторгов восхитительной новой жизни. Без намерения обманывать кого-либо, он тем не менее позволял людям думать, будто он молодой человек из хорошей семьи и с перспективами на наследство. Он немного похвалялся богатством и влиянием мистера Лори, высоким положением профессора Баэра и их процветающим колледжем, в котором получил образование. О миссис Джо было рассказано сентиментальным Frauleins[233], которые читали ее книги, а об очаровании и добродетелях его собственной дорогой Mädchen[234] поведано в доверительных беседах их полным сочувствия мамашам. Вся эта мальчишеская похвальба и невинное тщеславие, как это всегда бывает, превращались в светские сплетни, в результате чего его вес в обществе значительно возрастал, к его удивлению и радости, а так же и к некоторому стыду.
Но все это принесло плоды, которые оказались горьки, поскольку, поняв, что его считают принадлежащим к высшему классу, он очень скоро счел невозможным для себя жить на скромной квартире, которую снял по приезде, или вести тихую, заполненную учебой жизнь, как это планировали для него его друзья. Он встречал других студентов, молодых офицеров и самых разных веселых юношей и был польщен тем, что все оказывают ему хороший прием, хотя такое общение было дорогим удовольствием и часто оставляло после себя занозу сожаления, коловшую его чувствительную совесть. Он поддался искушению снять дорогую квартиру на модной улице, оставив добрую фрау Тецел сожалеть о расставании с приятным квартирантом, а фрейлейн Фогельштейн, соседку-художницу, огорченно трясти седыми кудрями и предсказывать, что он еще вернется, наученный горьким опытом.
Средств, предоставленных в его распоряжение, было вполне достаточно, чтобы покрыть все расходы и обеспечить те скромные удовольствия, которых могла потребовать его заполненная усердными занятиями жизнь, и эта сумма казалась Нату целым состоянием, хотя была меньше, чем сначала выделил ему щедрый мистер Лори. Профессор Баэр благоразумно посоветовал проявить осмотрительность, поскольку Нат не привык обращаться с деньгами, а доброму профессору было известно об искушениях, поддаться которым позволяет в этом легкомысленном возрасте туго набитый кошелек. Но все же денег Нату вполне хватало, так что он сибаритствовал в своей новой удобной квартирке и позволял многим непривычным предметам роскоши исподволь проникать в его быт. Он любил музыку и никогда не пропускал ни одного урока, но время, которое ему следовало проводить дома, усердно упражняясь, часто оказывалось растраченным на посещение театров, балов, «пивных садов»[235] или клубов – хотя никакого другого вреда, кроме потери драгоценного времени и не принадлежавших ему денег, все это ему не причиняло: у него не было пороков, и относился он к этим развлечениям как джентльмен – пока. Но постепенно начали давать о себе знать определенные перемены к худшему. Первые шаги по дороге среди роз вели вниз, а не вверх. И вскоре Ната начало преследовать странное чувство, будто он кого-то предает, и это чувство заставляло его, когда он изредка оставался наедине с самим собой, сознавать, что не все с ним в порядке, несмотря на счастливый вихрь, в котором он жил.
– Еще один месяц, и тогда я успокоюсь и возьмусь за дело, – не раз говорил он себе, пытаясь оправдать отсрочку тем, что все вокруг было ново для него, что его друзья, оставшиеся дома, хотели, чтобы он был счастлив, и что светское общество шлифует его манеры. Но проходил месяц за месяцем, и отказаться от развлечений становилось все труднее. Он не мог не принимать многочисленных приглашений от знакомых, да и плыть по течению было так легко, что он старался как можно дольше оттягивать роковой момент. На смену зимним праздникам пришли более здоровые летние развлечения, хотя Нат нашел их и более затратными, поскольку гостеприимные хозяйки усадеб, казалось, ожидали ответных знаков внимания от гостя, и экипажи, букеты, театральные билеты и прочие мелкие расходы, которых молодой человек не может избежать в таких случаях, изрядно сказывались на кошельке, поначалу казавшемся бездонным. Взяв за образец мистера Лори, Нат превратился в галантного кавалера и нравился всем, так как недавно приобретенные великосветские замашки не могли скрыть подлинную честность и открытость его натуры, завоевывавших ему любовь и доверие всех, кто его знал.