За Афиной последовал Меркурий. Он выглядел великолепно в своей грациозной позе, хотя длинные ноги в сандалиях с крылышками слегка дрожали, словно было нелегко удержать деятельного бога на одном месте. Его беспокойная натура подверглась подробному анализу. Профессор упомянул его дерзкие проделки и дал очень плохую характеристику бессмертному посланнику богов, чем вызвал восторг у сидевших в зрительном зале многочисленных приятелей Меркурия. Каждый раз, когда они издевательскими аплодисментами приветствовали какое-нибудь особенно удачное саркастическое замечание, жертва насмешек профессора презрительно морщила свой мраморный нос.
Следующей в ряду статуй оказалась очаровательная маленькая Геба. Она деловито наливала нектар из серебряного чайника в голубую чайную чашку и, как отметил профессор, поучала зрителей самим своим видом. Лектор объяснил, что нектар древних давал бодрость, но не притуплял чувства; к сожалению, чрезмерное поклонение американских женщин этому классическому напитку оказалось весьма вредным для них, особенно в связи со значительным развитием головного мозга, которое им обеспечила их высокая культура. Беглое сравнение современных слуг с этой умелой прислужницей богов заставило щеки статуи запылать под толстым слоем мела и принесло ей гром аплодисментов: публика узнала в ней Долли и ловкую субретку из водевиля.
За ней последовал Зевс во всем своем величии. Он и его супруга заняли центральные пьедесталы в полукруге бессмертных. У верховного бога были зачесанные назад волосы, прекрасное высокое чело, восхитительная борода, серебряные молнии в одной руке и истертая линейка в другой. Большое чучело орла, позаимствованное из музея колледжа, стояло у его ног, а ласковое выражение божественного лица свидетельствовало, что Зевс в отличном настроении, и это неудивительно, поскольку ему сделали немало комплиментов по поводу его мудрого правления, мирной обстановки в его владениях и целых выводков всесторонне образованных Афин, которые ежегодно выходят из его могучего мозга[247]. Эти и другие приятные слова вызвали восторженные возгласы публики и заставили громовержца поклониться в знак благодарности, поскольку, как всем известно, даже Зевс не лишен слабостей, а лесть завоевывает сердца богов и людей.
Миссис Гера, с ее павлинами[248], штопальной иглой, пером и поварешкой, отделалась не так легко. Профессор Оулздарк напал на нее со всевозможными, вызвавшими общее веселье, обвинениями, критикой и даже оскорблениями. Он намекнул на ее хозяйственные неудачи, ее назойливость, острый язык, вспыльчивый и ревнивый нрав, завершив однако признанием ее умения залечивать раны и улаживать ссоры воинственных героев, а также ее любовь к молодежи на Олимпе и на земле. Взрывы хохота приветствовали эти выпады, которые перемежались иногда со свистом некоторых негодующих мальчиков: они не могли вынести, даже в шутку, никакого неуважения к маме Баэр. Ей же происходящее доставляло невероятное удовольствие, о чем говорил огонек в ее глазах и губы, которые ей приходилось то и дело складывать трубочкой, чтобы не рассмеяться.
Веселый Вакх, усевшийся верхом на бочку, сменил Геру и, казалось, чувствовал себя отлично с пивной кружкой в одной руке, бутылкой шампанского в другой и гроздью винограда на кудрявой голове. Он послужил профессору наглядным примером для краткой лекции о трезвости, адресованной непосредственно сидевшим в ряд вдоль стен зала щеголеватым молодым джентльменам. Кто-то видел, что Джордж Коул даже спрятался в какой-то момент за колонной, а вслед за тем Долли толкнул локтем соседа, и по всему залу слышался смех, пока профессор, сурово глядя на грешников через большие очки, выводил их на чистую воду со всеми их вакханалиями, чтобы каждый присутствующий мог выразить им свое презрение.
Отметив положительные результаты произведенной экзекуции, ученый муж перешел к прелестной Артемиде в сандалиях, с луком и полумесяцем, такой же белой и неподвижной, как алебастровый олень рядом с ней, – совершенная и, пожалуй, лучшая статуя в этом спектакле. Отечески настроенный критик обошелся с ней очень ласково, просто намекнув на ее закоренелое равнодушие к мужскому полу, любовь к атлетическим видам спорта и дар оракула, затем дал краткое определение того, что есть истинное искусство, и перешел к последней статуе.
Это был Аполлон в полном облачении с кудрями, искусно уложенными так, чтобы скрыть очень белый пластырь на глазу, и со слегка расставленными для устойчивости стройными ногами, а его искусные пальцы были готовы извлечь божественную музыку из посеребренного рашпера, служившего ему лирой. Профессор описал его божественные атрибуты вместе со всеми маленькими безумствами и недостатками; в их числе были пристрастие к фотографии и игре на флейте, попытки основать собственную газету и любовь к обществу юных муз. Последний намек вызвал хихиканье и румянец среди студенток и немалое веселье среди очарованных разными «музами» юношей, которые начали подшучивать друг над другом.
Затем, произнеся вызвавшее немало смеха заключительное слово, профессор благодарно поклонился, и после его нескольких повторных выходов на поклон занавес опустился, хотя не настолько быстро, чтобы скрыть от зрителей Меркурия, отчаянно дрыгающего освобожденными ногами, Гебу, уронившую чайник, Вакха, весело катящего на бочке по сцене, и миссис Геру, хлопающую дерзкого профессора Оулздарка по затылку линейкой Зевса.
Пока публика медленно покидала театр, чтобы проследовать в другой зал, где был накрыт ужин, на сцене царил невероятный беспорядок: боги и богини, фермеры и бароны, горничные и плотники поздравляли друг друга с успехом спектакля. А вскоре, облачившись в разные костюмы, актеры и актрисы присоединились к гостям, чтобы посмаковать щедрые похвалы вместе с глотками кофе и остудить румянец смущения мороженым. Миссис Мег была горда и счастлива, когда к ней, сидевшей рядом с Джози и Деми, подошла мисс Камерон и сказала так сердечно, что было невозможно усомниться в искренности ее приветливых слов:
– Миссис Брук, я уже не спрашиваю себя, откуда у ваших детей такой талант. Я поздравила с успехом Барона, и вы должны позволить мне взять маленькую Долли в ученицы следующим летом, когда мы будем отдыхать на море.
Можно легко представить, как было встречено это предложение, наряду с дружескими похвалами того же любезного критика в адрес Бомонта и Флетчера, которые поспешили объяснить, что этот «пустячок» был лишь попыткой заставить жизнь и искусство идти рука об руку, не прибегая к помощи изысканных диалогов или внушительных декораций. Все были в самом счастливом расположении духа, особенно «маленькая Долли», которая танцевала как блуждающий огонек с быстроногим Меркурием, и Аполлон, прогуливавшийся под руку с Маркизой, которая, казалось, оставила все свое кокетство в гримерной вместе с румянами.
Когда все было кончено и они брели домой по заснеженным дорожкам, миссис Гера сказала Зевсу, на руку которого опиралась:
– Фриц, дорогой, Рождество – хорошее время для принятия новых решений, и я дала себе слово никогда больше не быть нетерпеливой или раздражительной с моим любимым мужем. Я знаю об этом моем недостатке, хотя ты не хочешь его признать. В шутках Лори была доля истины. Я почувствовала, что удар попал в цель. Отныне я образцовая жена, а иначе я недостойна моего самого дорогого, самого лучшего мужчины на свете, – и, все еще взволнованная после спектакля, миссис Гера нежно обняла своего замечательного Зевса в лунном свете, к превеликому веселью всех, кто брел следом за ними.
Так что все три пьесы можно было считать грандиозным успехом, а этот веселый рождественский вечер в целом памятным событием в семействе Марч, так как Деми получил ответ на непроизнесенный вопрос, исполнилось самое заветное желание Джози, а благодаря шутке профессора Оулздарка, миссис Джо, сдержав свое обещание, сделала полную трудов жизнь профессора Баэра райским существованием. Несколько дней спустя она получила награду за этот приступ добродетельности в виде письма от Дэна, которое обрадовало ее и заставило забыть все страхи, хотя она не могла сказать ему об этом, поскольку он не сообщил ей обратный адрес.
Глава 15Ожидание
– Моя Джо, у меня для тебя плохие новости, – сказал профессор Баэр, входя в комнату жены в один из первых дней января.
– Пожалуйста, скажи сразу. Я не выношу ожидания, Фриц, – воскликнула миссис Джо, уронив шитье и вставая, словно собиралась смело встретить выстрел.
– Но мы должны ждать и надеяться, душа моя. Давай нести это бремя вместе. Судно Эмиля пропало, и пока нет вестей о нем.
Мистер Баэр поспешно обнял жену своими сильными руками, так как вид у нее был такой, будто она вот-вот упадет, но спустя мгновение она оправилась и вскоре уже сидела возле своего доброго мужа, внимательно слушая подробности, которые он мог сообщить ей. Известие о гибели «Бренды» было послано судовладельцам в Гамбург несколькими из выживших матросов, и Франц тут же телеграфировал об этом дяде. Поскольку экипаж одной шлюпки спасся, сохранялась надежда, что и другие моряки тоже остались в живых, хотя еще две шлюпки были обнаружены после шторма перевернувшимися. Все эти отрывочные известия пришли с быстроходным судном, и более радостных новостей можно было ожидать в любую минуту, но добрый Франц не добавил к этому, что, по сообщениям моряков, шлюпку капитана, скорее всего, разбила при падении горящая мачта. В дыму пожара они не видели, как шлюпка отошла от судна, а вскоре после этого шторм раскидал всех по океану. Однако со временем это печальное известие также достигло Пламфильда.
Все глубоко скорбели о веселом Коммодоре, который больше никогда не вернется домой с песнями, но миссис Джо отказывалась верить в трагический конец, решительно настаивая, что Эмиль переживет любую бурю и еще вернется к ним, веселый и невредимый. Хорошо, что она так упорно придерживалась этого оптимистичного взгляда: бедному мистеру Баэру, глубоко подавленному потерей своего мальчика, была очень нужна поддержка. Сыновья его сестры жили с ним так долго, что он любил их не меньше собственных. Миссис Гере представился случай доказать, что она держит слово. И она держала его, говоря весело и бодро об Эмиле даже тогда, когда надежда ослабевала, а на сердце было тяжело. Если что-то и могло утешить Баэров в потере одного мальчика, та