к это любовь и скорбь всех остальных. Франц постоянно слал каблограммы, от Ната, из Лейпцига, приходили трогательные письма, а Том надоедал всем судовым агентам, требуя новостей. Даже занятый Джек написал им с необычной теплотой. Долли и Джордж часто заходили, принося прелестнейшие букеты и вкуснейшие конфеты, чтобы подбодрить миссис Баэр и утешить Джози. А добросердечный Нед проделал далекий путь от Чикаго до Пламфильда, чтобы пожать им руки и сказать со слезами на глазах: «Мне так хотелось услышать все о нашем дорогом Коммодоре, что я не мог оставаться вдали от вас».
– Это очень утешает и доказывает, что если я и не научила моих мальчиков ничему другому, братская любовь, привитая им здесь, будет побуждать их поддерживать друг друга всю жизнь, – сказала миссис Джо, когда он уехал.
Роб отвечал на кипы сочувственных писем, которые свидетельствовали о том, как много было у них друзей, а содержавшиеся в них похвалы погибшему полностью соответствовали действительности, о том, что Эмиль – герой и праведник. Старшие переносили все спокойно, научившись покорности в суровой школе жизни, но младшие не могли смириться: одни продолжали надеяться вопреки всему и держались мужественно, другие сразу впали в отчаяние, а маленькая Джози, любимая кузина и подружка Эмиля, была так несчастна, что не могла утешиться ничем. Напрасно Нэн прописывала ей укрепляющие средства; слова ободрения, которые произносила Дейзи, проходили мимо ее ушей; все попытки Бесс развлечь ее потерпели полную неудачу. Ей хотелось лишь плакать в объятиях матери и говорить о кораблекрушении, которое она видела даже во сне, и миссис Мег все больше тревожилась за нее, когда неожиданно от мисс Камерон пришла ласковая записка. В ней Джози был дан совет мужественно встретить эту первую в ее жизни реальную трагедию и следовать примеру полных самопожертвования героинь, которых она так любила играть. Записка принесла пользу, и Джози сделала над собой усилие, в чем ей очень помогли Тедди и Окту. На Теда произвело глубокое впечатление то, что так неожиданно померк их веселый светлячок, света и радости которого, когда они исчезли, стало не хватать всем. Он старался каждый день выманивать ее из дома, чтобы она совершала вместе с ним дальние поездки в санях, запряженных черной лошадкой. Окту потряхивала своими серебристыми бубенцами, которые вызванивали такую веселую музыку, что Джози не могла не слушать ее, а сани мчались по заснеженным дорогам с такой скоростью, что кровь начинала быстрее бежать в жилах, и девочка возвращалась домой, чувствуя себя сильнее и спокойнее благодаря солнечному свету, свежему воздуху и дружескому обществу – трем утешителям, которым юные страдальцы редко могут противиться.
Так как в это время Эмиль, целый и невредимый, уже помогал ухаживать за капитаном Харди на борту «Урании», все душевные муки домашних могли бы показаться напрасными, но это было не так. Общее горе еще теснее связало множество сердец, научило одни из них терпению, другие состраданию, третьи сожалению о проступках, лежащих тяжким грузом на совести, когда тот, против которого согрешили, ушел навсегда, и все они получили серьезный урок: надо быть готовым, когда бы ни прозвучало властное Повеление. На долгие недели Пламфильд погрузился в тишину, и на лицах студентов колледжа была та же печаль, что и на лицах всех членов семьи. Духовная музыка доносилась с Парнаса, чтобы утешить всех, кто слышал ее. Голубятня была завалена подарками для маленькой плакальщицы. Флаг Эмиля висел, приспущенный, на крыше, где он в последний раз сидел с миссис Джо.
Так печально проходили недели, пока совершенно неожиданно, словно с небес, пришло радостное известие: «Все спасены, письма отправлены». Тогда взмыл к небу флаг, зазвенели колокола колледжа, прозвучал выстрел давно молчавшей пушки Тедди, и хор ликующих голосов кричал: «Слава Богу!» – а счастливые люди бродили вокруг, смеясь, плача и в восторге обнимая друг друга. Спустя некоторое время пришли долгожданные письма, в которых была рассказана вся история кораблекрушения: коротко Эмилем, подробно и выразительно миссис Харди, с благодарностью капитаном, а Мэри добавила несколько нежных слов, которые проникли прямо в сердце каждого и казались самыми приятными из всех. Не было еще писем, которые бы так читали, передавали из рук в руки, которыми бы так восхищались и над которыми бы так плакали, как над этими. Миссис Джо носила эти письма в кармане, когда мистер Баэр не держал их в своем, и оба смотрели на них, когда читали молитву перед сном. Снова можно было слышать, как профессор напевает, точно большой шмель, когда идет на лекции, а со лба мамы Баэр исчезли все морщинки, пока она много раз рассказывала эту невымышленную историю в письмах встревоженным друзьям, отложив на время собственные романы. Теперь в Пламфильд шел поток поздравительных посланий, и повсюду были сияющие лица. Роб изумил родителей, написав удивительно хорошее для юноши его возраста стихотворение, а Деми положил его на музыку, чтобы можно было спеть приветственную песню, когда молодой моряк вернется домой. Тедди буквально стоял на голове и носился по окрестностям на Окту, как второй Пол Ривир[249], но только нес он добрые вести. А лучше всего было то, что маленькая Джози подняла головку, словно подснежник, и снова начала расти и цвести, становясь все спокойней. Тень пережитого горя смягчила ее прежнюю буйную живость и свидетельствовала, что Джози выучила трудный урок, пытаясь сыграть как можно лучше свою роль на сцене реальной жизни, где на каждого приходится его эпизод великой всемирной драмы.
Теперь началось совсем иное, приятное и радостное ожидание, поскольку путешественники, прежде чем возвратиться домой, в Америку, направились в Гамбург, где собирались погостить. Дядя Герман был владельцем «Бренды», и капитан должен был дать ему подробный отчет о причинах гибели судна. Эмилю предстояло задержаться, чтобы присутствовать на свадьбе Франца, которая до того времени откладывалась из-за траура, завершившегося так счастливо. Эти планы были вдвойне приятны после долгих недель тревоги, и ни одна весна не казалась такой красивой, как эта, или, как выразился Тедди:
И зиму тяжкую тревоги нашей
В весну преобразили Баэров сыны![250]
Настоящие «сыны Баэров» всегда считали Франца и Эмиля своими старшими братьями.
Все три матери семейств приступили к великому весеннему отмыванию и оттиранию, приводя свои дома в порядок не только по случаю весны и предстоящих выпускных торжеств в колледже, но и чтобы принять жениха и невесту, которые собирались провести в Пламфильде медовый месяц. Строились грандиозные планы, готовились подарки, и все испытывали огромную радость оттого, что снова увидят Франца, хотя Эмиль, которому предстояло сопровождать молодоженов, был главным героем. Добрые хозяйки и не догадывались об ожидавшем их сюрпризе, когда обдумывали, как будут принимать гостей, и надеялись, что все мальчики смогут приехать в Пламфильд, чтобы приветствовать возвращение старшего из них и их героя-моряка.
Пока они радостно ждут и трудятся, давайте посмотрим, как поживают другие отсутствующие мальчики, которые тоже ждут, трудятся и надеются на лучшее будущее. Нат упорно работал, следуя путем, который благоразумно избрал для себя, хотя путь этот явно не был усыпан цветами – напротив, он оказался чрезвычайно тернистым, и одолевать его было особенно трудно после того, как успел привыкнуть к беспечности и удовольствиям, пока вкушал запретный плод. Но его «грехи молодости» были не такими уж непростительными, и он мужественно пожинал плоды своих ошибок, находя даже кое-какие хорошие зерна среди плевел. Он давал уроки музыки, играл каждый вечер в захудалом маленьком театре и учился так усердно, что его преподаватель был им очень доволен и имел его в виду на случай, если появится возможность устроить одного из учеников на хорошее место. Веселые юные друзья забыли его, но старшие оставались рядом и подбадривали, когда тоска по родине и усталость одолевали и ему случалось загрустить. С наступлением весны дела пошли лучше: расходы стали меньше, работа приятнее, а жизнь легче, чем в те месяцы, когда зимние ветры продували его тонкое пальто, а мороз щипал пальцы на ногах, что брели по заснеженным улицам в старых ботинках. Он уже не был обременен никакими долгами; первый год его пребывания в Германии подходил к концу, и, если бы он решил остаться на второй, герр Бергман мог предложить ему неплохую практику, которая обеспечила бы ему материальную независимость – во всяком случае, на время. Так что у него уже было веселее на душе, когда он прогуливался под зазеленевшими липами, а в майские вечера ходил по городу с маленьким оркестром студентов-музыкантов, играя на улицах перед домами, в которых раньше его принимали как гостя. Никто не узнавал его в темноте, хотя прежние друзья часто слушали этот оркестр из окон, а однажды Минна бросила ему деньги, которые он смиренно принял, как часть наказания за свои грехи, которые видел в самом черном свете.
Свою награду за исправление он получил раньше, чем ожидал, и была она, как ему казалось, незаслуженно велика, хотя его сердце подпрыгнуло от радости, когда преподаватель однажды сообщил ему, что выбрал его, наряду с несколькими другими подающими надежды учениками, для поездки в составе оркестра Гамбургского филармонического общества на большой фестиваль, который должен был в июле состояться в Лондоне. Это была не только огромная честь для него как для скрипача, но просто большая радость, так как он становился ближе к цели, получая шанс в дальнейшем стать солистом и материально преуспеть в избранной профессии.
– Ты, с твоим английским, будешь очень полезен Бахмейстеру там, в Лондоне, и, если все пойдет хорошо, он охотно возьмет тебя в Америку, куда собирается в начале осени на зимние концерты. Ты добился успехов в последние месяцы, и я возлагаю на тебя большие надежды.