– Мне приятно видеть, что эта часть женского образования, которой обычно уделяют мало внимания, так хорошо поставлена здесь, и я должна поблагодарить мою подругу, миссис Лоренс, за одну из самых прелестных сцен, какие я только видела в Америке: Пенелопа среди ее служанок[279].
Улыбающиеся девушки почтительными взглядами провожали удаляющиеся ботинки на толстой подошве и потрепанную шляпку и испытывали более глубокое уважение к титулованной гостье, чем если бы она приехала в карете шестерней и во всех своих бриллиантах.
– Теперь я более высокого мнения о «малых делах». Я только хотела бы уметь делать их так хорошо, как леди Аберкромби, – заметила одна из девушек.
– Я благодарю мою счастливую звезду за то, что так удачно обметала в этот раз все петли. Она взглянула на мою работу и сказала: «Настоящее мастерство, честное слово», – добавила другая, чувствуя, что ее платью из дешевой клетчатой ткани была оказана большая честь.
– У нее такие же приятные и простые манеры, как у миссис Брук. Совсем не было ни чопорности, ни снисходительности, которых я ожидала. Я понимаю теперь, что вы имели в виду, миссис Баэр, когда сказали однажды, что хорошо воспитанные люди одинаковы во всем мире.
Миссис Мег поклоном выразила благодарность за комплимент, а миссис Баэр сказала:
– Я могу отличить таких людей, как только их увижу, но самой мне никогда не стать образцом поведения. Я рада, что вы получили удовольствие от этого маленького визита… Итак, если вы, молодежь, не хотите, чтобы Англия обогнала нас во всех отношениях, энергично беритесь за дело и не отставайте, так как наши сестры – вы это видите – не теряют времени на раздумья о том, где можно приложить свои силы, но трудятся везде, куда бы ни позвал их долг.
– Мы постараемся, мэм, – отвечали девушки от души и вышли толпой со своими рабочими корзинками, чувствуя, что, хотя ни одна из них, возможно, никогда не будет новой Харриет Мартино[280], Элизабет Браунинг[281] или Джордж Эллиот, они могут стать благородными, полезными и независимыми женщинами и заслужить лучший на земле титул, пожалованный благодарными устами обездоленных, более ценный, чем любой, какой может присвоить королева.
Глава 18День выпускника
«Небесная канцелярия погоды» явно принимает во внимание нужды молодежи и посылает солнечную погоду для выпускных торжеств так часто, как только может. Чарующий солнечный свет залил Пламфильд, когда в очередной раз пришел этот интересный день, как и положено, в сопровождении роз, земляники, девушек в белых платьях, улыбающихся юношей, гордых друзей и величественных ответственных лиц, преисполненных заслуженного удовлетворения плодами своего труда за минувший год. В колледже Лоренса юноши и девушки обучались совместно, и присутствие молодых выпускниц придавало мероприятию особую прелесть и живость, которых явно не хватает там, где колоритная половина человечества появляется только в качестве зрителей. Руки, которые переворачивали страницы научных работ, обладали и умением украсить зал цветами; глаза, утомленные учебой, встречали гостей теплыми, гостеприимными взглядами; под белым муслином бились сердца, в которых было не меньше честолюбивых стремлений и смелых надежд, чем в тех, что волновались под тонким сукном представителей господствующего пола.
Холм, где располагался колледж, а также Парнас и старый Пламфильд были запружены веселой толпой: гости, студенты и профессора спешили туда и сюда, в приятном волнении приезда и дружеских встреч. Сердечный прием был обеспечен каждому, независимо от того, прикатил ли гость в нарядном экипаже или преодолел дальний путь пешком, чтобы только взглянуть, как дорогой сын или дочь получают диплом в счастливый день, вознаграждающий членов семьи за многие совместно принесенные ради него жертвы. Мистер Лори и его жена возглавляли комитет по организации торжественного приема, и их великолепный дом был переполнен гостями. Миссис Мег с Дейзи и Джози в качестве помощниц оказалась очень нужна девушкам, чьи наряды прибыли в последнюю минуту. Она также приглядывала за тем, как накрывают столы, и руководила работами по украшению зала. Миссис Джо была чрезвычайно занята, и как супруга ректора, и просто как мать Теда, поскольку потребовались все силы и талант этой энергичной женщины, чтобы облачить сына в его лучший костюм.
Не то, чтобы он не хотел быть хорошо одетым, отнюдь нет. Он обожал красивую одежду и благодаря своему большому росту уже с удовольствием носил вечерний костюм, подаренный ему другом-щеголем. Выглядел он в этом костюме весьма забавно, но был готов разгуливать в нем, несмотря на все насмешки товарищей, и лишь вздыхал по цилиндру, увы, напрасно: здесь его суровая родительница подвела черту. Он умолял, уверяя, что даже десятилетние английские мальчики носят такие головные уборы и выглядят «жутко элегантно», но его мать лишь отвечала, утешающе поглаживая его желтую гриву:
– Дитя мое, ты уже и так выглядишь достаточно нелепо. Если я позволю тебе добавить к твоему наряду цилиндр, нам с тобой придется бежать из Пламфильда: такими будут насмешки и хохот всех, кто тебя увидит. Удовлетворись тем, что ты похож на призрак официанта, и не требуй самого нелепого головного убора, известного человечеству.
Когда ему было окончательно отказано в этой благородной эмблеме мужского достоинства, он принялся утешать свою раненую душу невероятно высокими и жесткими воротничками и галстуками, вызывавшими изумление у всех женщин. Это чудачество было чем-то вроде мести жестокосердной матери, так как воротнички доводили прачку до отчаяния – она никак не могла накрахмалить их так, чтобы удовлетворить молодого человека, – а галстуки требовали такого искусства от того, кто пытался их завязывать, что иногда трем женщинам приходилось трудиться больше часа, прежде чем – подобно «красавчику Браммелу»[282] – он отворачивался от них со словами: «Ладно, сойдет!» Верный Роб приходил на помощь в таких трудных ситуациях; его собственный туалет отличался лишь простотой, аккуратностью и тем, что занимал мало времени. Тед обычно бушевал во время всей процедуры одевания, и крики, свист, приказы и стоны доносились из «пещеры», в которой свирепствовал Лев и терпеливо трудился Ягненок. Миссис Джо выносила это, пока по «пещере» не начинали летать ботинки и щетки для волос, после чего, опасаясь за жизнь старшего сына, спешила на помощь и, умело употребив шутку и власть, убеждала Теда, что он «чудо красоты», если «не вечная радость»[283]. Наконец он величественно выходил на публику, зажатый воротничками, по сравнению с которыми те, что носил несчастный диккенсовский Байлер[284], были пустяками, не заслуживающими упоминания. Вечерний костюм был немного велик в плечах, зато позволял видеть на груди внушительное пространство крахмального глянца сорочки, а в сочетании с тонким носовым платком, небрежно свисающим из кармана под надлежащим углом, производил поистине потрясающее впечатление. Ботинки, которые ослепительно сияли (и в той же мере жали), украсили один конец «длинной черной бельевой прищепки» – так назвала кузена Джози, – а юное, но очень серьезное лицо на другом ее конце, располагалось под таким углом к оси, что, если бы его продолжили задирать, это привело бы к искривлению позвоночника. Светлые перчатки, тросточка и – о горькая капля в чаше радости! – позорная соломенная шляпа, не говоря уже о таких мелочах, как изысканный цветочек в бутоньерке и свисающая полукругом цепочка карманных часов, были последними штрихами в костюме этого производящего большое впечатление юноши.
– Ну как, стильно? – спросил он, появляясь перед матерью и кузинами, которых ему предстояло сопровождать в зале.
Ответом был взрыв смеха. За ним последовали восклицания ужаса: Тед искусно пристроил под носом маленькие белые усики, которые часто носил на сцене. Они очень шли ему и казались единственным бальзамом, способным залечить рану, что была нанесена запретом на ношение любимой шляпы.
– Сними их сию же минуту, дерзкий мальчишка! Что сказал бы твой отец, если бы увидел, как ты проказничаешь в такой замечательный день, когда мы все должны вести себя наилучшим образом, – сказала миссис Джо, пытаясь нахмуриться, но про себя думая о том, что среди множества окружающих ее юношей нет ни одного, столь же красивого и незаурядного, как ее долговязый сын.
– Позвольте ему оставить усы, тетечка, они ему так идут! Никто никогда не догадается, что ему нет и восемнадцати, – воскликнула Джози; ее радовал любой маскарад.
– Отец их не заметит: он будет занят разными важными шишками и выпускницами. Да если и заметит, ничего страшного. Он оценит шутку и представит меня гостям как своего старшего сына. Роб безнадежно невзрачен, а я при параде! – И Тед выступил вперед театральной походкой, как Гамлет во фраке и высоком галстуке.
– Сын мой, повинуйся! – когда миссис Джо говорила таким тоном, ее слово было законом. Позднее однако усы появились снова, и многие приезжие были совершенно уверены, что молодых Баэров не двое, а трое. Так Тед нашел один луч радости, чтобы рассеять мрак печали.
Гордость и удовлетворение наполнили душу мистера Баэра, когда в назначенный час он взглянул со сцены на юные лица в партере, думая о маленьких садиках, в которых с надеждой и верой посеял добрые семена много лет назад и которые дали этот прекрасный урожай. Выразительное старое лицо мистера Марча сияло самым безмятежным удовлетворением. Мечта его жизни, после долгих лет терпеливого ожидания, осуществилась, и любовь и почтение на лицах оживленных молодых мужчин и женщин, смотревших на него из зала, ясно говорили, что награда, которой он ожидал, дана ему в полной мере. В дни таких событий Лори всегда держался в тени, насколько позволяла вежливость, так как каждый из выступавших говорил с благодарностью в оде, поэме или речи об основателе колледжа и о благородном исполнителе его щедрого завещания. Три сестры сияли гордостью, сидя среди дам и радуясь, как могут радоваться только женщины, почестям, оказываемым мужчинам, которых они любили. А «настоящие Пламы», как называли себя младшие, смотрели на все торжества как на дело своих рук, встречая любопытные, восхищенные или завистливые взгляды незнакомых гостей с забавной смесью достоинства и удовольствия.