– Я буду любить, работать и ждать – с моим Джоном и ради него.
К счастью для нее, Деми еще не было в зале, когда она незаметно спустилась по лестнице, чтобы присоединиться к гостям, которые вскоре начали прибывать в дом бесконечным потоком. Оживление на ее обычно задумчивом лице легко было объяснить многочисленными поздравлениями в связи с удачным выступлением, а легкое смущение, ставшее заметным, когда к ней приблизилась компания молодых джентльменов, скоро прошло, так как никто из них не обратил внимания на цветы, приколотые к ее платью над очень счастливым сердцем. Деми тем временем сопровождал группу почтенных гостей, осматривавших колледж, и помогал дедушке занимать их беседой о сократовском методе обучения, Пифагоре, Песталлоци, Фребеле[293] и прочих, которым в эту минуту горячо желал оказаться где-нибудь на дне Красного моря, что неудивительно, ведь голова и сердце у него были полны любви и роз, надежд и опасений. Наконец он благополучно привел «важных, серьезных и почтенных старцев»[294] в Пламфильд и оставил перед своими дядей и тетей Баэр, которые принимали гостей – один, преисполненный истинного восторга перед всем человечеством и миром, другая, как мученик с улыбкой на устах, когда пожимала одну руку за другой и притворялась, будто и не подозревает о том печальном обстоятельстве, что полный профессор Плок стоит, расставив ноги, прямо на великолепном шлейфе ее праздничного бархатного платья.
С долгим вздохом облегчения Деми огляделся вокруг в поисках любимой девушки. Большинству людей пришлось бы потратить несколько минут, чтобы обнаружить одного определенного ангела среди множества одетых в белое девушек в гостиных, зале и кабинете, но его взгляд потянуло, словно магнитом, к тому уголку, где темная головка с уложенной в виде короны косой, поднималась, как голова королевы – так он думал – над окружавшей ее толпой. Да, к ее платью был приколот цветок… один… два… о радость! Он увидел все это с другого конца комнаты и восторженно вздохнул, так что завивка на голове мисс Перри заколебалась от неожиданного движения воздуха. Ему еще не было видно полностью распустившуюся розу – она лежала в глубокой складке кружев, – и, возможно, это было к лучшему, что счастье пришло не все сразу, иначе он мог бы шокировать толпу присутствующих, бросившись к своему идеалу, так как рядом не было Дейзи, чтобы вовремя схватить его за полы фрака. Полная леди, жаждавшая подробностей о присутствующих знаменитостях, перехватила его в этот волнующий момент, и он был принужден указывать ей важных гостей и называть каждого с терпением святого, которое заслуживало лучшей награды, чем та, что ждала его со стороны слушательницы. Некоторая рассеянность и несвязность речи молодого гида заставили неблагодарную пожилую даму, едва лишь он ускользнул от нее, шепнуть первой встретившейся на ее пути знакомой:
– Я не вижу никакого вина на столах, но у меня нет сомнения, что молодой Брук выпил больше, чем следовало. Джентльмен во всех отношениях, но явно немного пьян, моя дорогая.
Ах, он и в самом деле был опьянен! Но куда более восхитительным вином, чем любое из тех, что когда-либо искрились на приеме в честь выпускников, хотя многим студентам колледжа был знаком его вкус. Избавившись от пожилой леди, он с радостью бросился искать молодую, твердо решив получить от нее то самое, единственное слово. Он увидел, что она стоит у рояля, рассеянно листая ноты и беседуя с несколькими немолодыми джентльменами. Скрывая свое нетерпение под маской ученой задумчивости, Деми слонялся поблизости, готовый занять место рядом с Элис, как только появится такая счастливая возможность, и не переставал удивляться, почему пожилые упорствуют в своем желании занимать беседой молодежь, вместо того, чтобы благоразумно сидеть по углам со своими ровесниками. Упомянутые пожилые джентльмены наконец удалились, но их место тут же заняли два дерзких юнца, которые умоляли мисс Хит пойти с ними на Парнас и принять участие в танцах. Деми жаждал их крови, но был умиротворен, услышав, что сказали они, немного помедлив у рояля после ее отказа.
– Знаешь, Элис, я стал ярым сторонником совместного обучения и почти жалею, что не остался учиться в Пламфильде. Совместное обучение придает особую прелесть учебе. Даже греческий кажется приятнее, когда видишь, как его учат очаровательные девушки, – сказал Стаффи, который находил учебу слишком безвкусным блюдом, так что любой соус был желанным, и у него возникло такое чувство, словно новая приправа наконец найдена.
– Да, клянусь Юпитером! Нам, мужчинам, придется быть начеку, а иначе вам достанутся все почести. Ты была великолепна сегодня и удивительным образом приковала наше внимание, хотя в зале стояла такая жара, что я, право же, не вынес бы ее, если бы на сцене была не ты, а кто-нибудь другой, – добавил Долли, стараясь быть галантным и предлагая поистине трогательное доказательство преданности, так как от жары у него смялся воротничок, из аккуратной прически выбился клок волос и были совершенно испорчены перчатки.
– Каждый найдет в чем отличиться, и, если вы пожелаете оставить нам учебу, мы охотно уступим вам первенство в бейсболе, гребле, танцах и флирте, которые, кажется, входят в число предпочитаемых вами областей знания, – отвечала Элис любезно.
– Ах, ты слишком сурова к нам! Мы не можем постоянно корпеть над учебниками, да и вы, молодые леди, кажется, не прочь заняться двумя последними из упомянутых тобой «областей знания», – возразил Долли, бросив на Джорджа взгляд, который ясно говорил: «Тут я ее поймал».
– Некоторые из нас, действительно, занимались этим на первых курсах. Позднее, как видите, мы оставили детские забавы. Вы, кажется, собирались на Парнас? – и с улыбкой и кивком она простилась с ними, страдающими от горького сознания собственной молодости.
– Тебе досталось, Долли. Лучше не пытайся пикироваться[295] со здешними умными девушками. Наверняка, разобьют тебя наголову, – сказал Стаффи, уходя тяжелой поступью и несколько рассерженный обилием накрытых столов вокруг.
– До чего они саркастичны! Не думаю, что она намного старше нас. Просто девушки взрослеют быстрее, так что нечего ей напускать на себя важный вид и говорить так, будто она нам в бабушки годится, – пробормотал Долли, чувствуя, что пожертвовал свои лайковые перчатки на алтарь неблагодарной Афины.
– Пойдем и съедим что-нибудь. Я ослабел после стольких разговоров. Старый Плок зажал меня в углу, и у меня голова пошла кругом от его Кантов, Гегелей[296] и прочих.
– Я обещал Доре Уэст потанцевать с ней, так что должен идти к ней. Она веселая крошка! Ее не волнуют важные материи; ей лишь бы танцевать в такт.
И рука об руку мальчики удалились, оставив Элис читать ноты так прилежно, словно общество в самом деле ее совершенно не привлекало. Когда она нагнулась, чтобы перевернуть страницу, пылкий молодой человек, стоявший по другую сторону рояля, увидел распустившуюся розу и от восторга лишился дара речи. С минуту он пристально смотрел на нее, затем поспешил занять желанное место, прежде чем прибудет новый отряд отвратительных надоед.
– Элис, я не могу поверить… ты поняла… как смогу я отблагодарить тебя? – пробормотал Деми, склоняясь, как будто для того, чтобы тоже прочитать песню, но на самом деле не видел ни одной ноты, ни одного слова.
– Тсс! Не сейчас. Я все поняла… я не заслуживаю такой чести… мы слишком молоды, мы должны ждать, но… я очень горда и счастлива, Джон!
Что произошло бы после этих сказанных нежным шепотом слов, я даже не смею предположить, но в эту минуту к ним подбежал Том Бэнгз с веселым возгласом:
– Музыка? То что надо! Толпа уже поредела, а нам всем надо немного освежиться. У меня в голове помутилось от всех этих «логий» и «измов», которые тут сегодня обсуждали… Да-да, спой вот эту, отличная вещь! Все шотландские песни хороши.
Деми взглянул на него сердито, но бестолковый мальчишка даже не заметил этого, а Элис, чувствуя, что музыка будет самым безопасным способом дать выход сдерживаемым чувствам, тут же села за рояль и запела песню, слова которой давали ответ на главный вопрос лучше, чем могли бы дать ее собственные:
НЕМНОГО ПОДОЖДЕМ
Мой милый, дома мать с отцом
Здоровьем не крепки.
Что будут делать без меня
Бедняги старики?
Ты знаешь, я у них одна.
Оставить их вдвоем
Сейчас, дружок, я не могу.
Давай-ка подождем.
И долго ль жить осталось им?
Душа моя болит,
Когда один или другой
О рае говорит.
Дружок, меня не торопи
Родной покинуть дом.
Я не могу оставить их.
Давай-ка подождем.
В комнате стало очень тихо, прежде чем кончился первый куплет, и Элис пропустила следующий, опасаясь, что не сможет допеть до конца, так как Джон смотрел на нее, и его взгляд говорил, что он знает: она поет для него и хочет, чтобы трогательная маленькая баллада сказала ему, каков ее ответ. Он все понял и улыбнулся так счастливо, что от избытка чувств у нее задрожал голос, и она внезапно встала, сказав что-то о жаре.
– Да, ты устала, моя дорогая, выйдем на свежий воздух и отдохнем, – и с уверенным видом Деми повел ее под звездное небо, оставив Тома таращить глаза им вслед, моргая так, словно ракета фейерверка неожиданно взлетела прямо у него перед носом.
– Ого! У Дьякона в самом деле были серьезные намерения прошлым летом, а мне он даже ничего не сказал. Вот Дора посмеется!
И Том поспешно удалился, чтобы сообщить о своем открытии и бурно ему порадоваться.
О том, что было сказано в саду, так никогда и не стало доподлинно известно, но семья Бруков сидела допоздна в тот вечер в гостиной и всякий любопытствующий, если бы заглянул в окно, увидел бы, как внимательно слушают мать и сестры рассказ Деми о его маленьком романе. Джози приписывала себе большие заслуги в этом деле, настаивая, что именно она устроила помолвку; Дейзи была полна нежного сочувствия и радости, а миссис Мег чувствовала себя такой счастливой, что, когда младшая дочь ушла смотреть сны о свадебных вуалях и сын сел с флейтой в своей комнате, с блаженным видом выводя мелодию песни «Немного подождем», она заговорила с Дейзи о Нате. Разговор кончился тем, что она обняла свою послушную дочь и произнесла долгожданные слова, ставшие Дейзи наградо