– А собаки чьи? – спросил Нат, очень заинтересованный этими коммерческими сделками и чувствуя, что Т. Бэнгз – человек, чье покровительство может считаться и привилегией, и удовольствием.
– Большой пес принадлежит Эмилю. Зовут его Христофор Колумб[88]. Миссис Баэр назвала его так, потому что это ее любимая присказка, и никто не против, если она имеет в виду собаку, – отвечал Томми тоном директора зверинца. – Белый щенок – Роба, а желтый – Тедди. Какой-то человек хотел утопить их в нашем пруду, но папа Баэр не позволил и взял их к нам. Они хороши для малышни, но сам я о них не очень высокого мнения. Их зовут Кастор и Поллукс[89].
– Если бы я мог получить кого-нибудь из этих животных, то предпочел бы вот этого ослика. Ездить верхом так приятно, и, вообще, он такой маленький и славный, – сказал Нат, вспоминая о долгих переходах, которые совершил на своих усталых ногах за годы бродяжничества.
– Мистер Лори прислал его миссис Баэр, чтобы ей не приходилось таскать Тедди на спине, когда мы ходим на прогулки. Мы все любим Тоби. Это отличный ослик, скажу я вам! А те голуби принадлежат нам всем. У каждого из нас есть один любимый, и мы делим между собой всех птенцов, когда они появляются. Птенцы – это здорово интересно; конечно, сейчас их нет, но ты можешь пойти наверх и взглянуть на взрослых, а я пока погляжу, не снесли ли мои Гребешок и Бабуля по яичку.
Нат поднялся по лестнице, просунул голову в люк и окинул долгим взглядом красивых голубков, воркующих и целующихся клювиками на просторной голубятне. Одни сидели на гнездышках, другие суетливо порхали туда и сюда, некоторые подлетали к окошкам, и еще много других перелетали от солнечной крыши к усеянному соломой двору фермы, где безмятежно жевали жвачку шесть ухоженных коров.
«У всех, кроме меня, есть кто-нибудь. Хорошо бы и у меня был голубь или курица, или хотя бы черепаха, моя собственная», – думал Нат, чувствуя себя очень бедным после того, как посмотрел на интересные сокровища других мальчиков
– Откуда у вас все эти животные? – спросил он, когда снова присоединился к Томми на скотном дворе.
– Нашли или купили, или кто-нибудь дал их нам. Моих кур мне прислал мой папа, но как только накоплю денег с яиц, куплю себе пару уток. Здесь есть отличный маленький пруд для них за скотным двором, и за утиные яйца хорошо платят, а маленькие утята такие хорошенькие, и интересно смотреть, как они плавают, – сказал Томми с видом миллионера.
Нат вздохнул, так как у него не было ни папы, ни денег, ничего на всем белом свете, кроме старой пустой записной книжки и мастерства в кончиках его десяти пальцев. Томми, казалось, понял причину вопроса и последовавший за ответом вздох, так как после непродолжительного, но глубокого размышления неожиданно заявил:
– Слушай, я тебе скажу, что мы сделаем! Если ты будешь искать яйца за меня – я это занятие терпеть не могу, – я буду давать тебе одно яйцо из каждой дюжины. Ты веди счет, и, как насчитаешь двенадцать, мама Баэр даст тебе за них двадцать пять центов, и тогда ты сможешь купить, кого захочешь, понял?
– Я с удовольствием буду искать яйца! Какой ты добрый парень, Томми! – воскликнул Нат, совершенно ошеломленный таким великолепным предложением.
– Псс! Это пустяки. Начинай прямо сейчас и обыщи амбар, а я буду ждать тебя здесь. Бабуля квохчет, так что ты наверняка найдешь где-нибудь яичко. – И Томми растянулся на соломе с приятным чувством человека, заключившего выгодную сделку и одновременно оказавшего услугу приятелю.
Нат радостно начал поиски и энергично разгребал сено, пока не нашел два отличных яичка, одно спрятанное под балкой, а другое в старой кормушке, которую облюбовала миссис Гребешок.
– Можешь взять одно, а я возьму другое, это будет последнее в моей прошлой дюжине, а завтра начнем сначала. Вот, пиши мелом свой счет рядом с моим, а потом начнем заново, – сказал Томми, показывая ряд таинственных цифр на боку старой веялки.
С восхитительным чувством значительности гордый обладатель единственного яйца открыл счет рядом со своим другом, который со смехом написал над цифрами впечатляющие слова: «Т. Бэнгз и Компания».
Бедного Ната так восхитила эта надпись, что его с трудом удалось уговорить уйти и оставить свое первое в жизни движимое имущество в кладовой Эйзи. Затем они снова вышли во двор, и, познакомив друга с двумя лошадьми, шестью коровами, тремя свиньями и одним олдернейским теленком[90], Томми повел Ната к старой иве, нависшей над весело журчащим маленьким ручьем. С забора было очень легко вскарабкаться на широкую развилку, образованную тремя большими сучьями, которые подрезали каждый год, чтобы они давали поросль новых тонких веточек. Над головой шелестел зеленый свод листьев. В развилке были устроены маленькие сиденья, а углубление в центре служило тайничком, достаточно большим для одной-двух книжек, разобранной игрушечной лодки и нескольких недоделанных свистков.
– Это мой и Деми личный кабинет. Мы сделали его сами, и никому не разрешается сюда приходить без нашего разрешения – кроме Дейзи, конечно. Мы не против, чтобы она приходила, – сказал Томми, пока Нат с восторгом переводил взгляд с журчащей темной воды внизу на зеленый свод над головой, где мелодично жужжали пчелы, пируя на длинных желтых соцветиях, наполнявших воздух сладким ароматом.
– Какая красота! – воскликнул Нат. – Ты ведь позволишь мне приходить иногда? В жизни не видел такого чудесного места! Я хотел бы быть птицей и жить здесь всегда.
– Да, тут довольно приятно. Ты можешь приходить, если Деми не будет возражать, а я думаю, он не будет, потому что он сказал мне вчера вечером, что ты ему нравишься.
– Правда? – Нат обрадованно улыбнулся, так как уважение Деми, казалось, ценилось всеми мальчиками, отчасти потому, что он был племянником папы Баэра, а отчасти потому, что он был таким рассудительным и добросовестным маленьким мужчиной.
– Да, Деми нравятся тихие мальчики, и я думаю, вы с ним поладите, особенно если ты, как и он, любишь читать.
Радостный румянец на щеках бедного Ната стал болезненно алым при этих последних словах, и он вымолвил, запинаясь:
– Я не очень хорошо читаю. У меня никогда времени не было, чтобы читать. Я ведь, понимаешь, всегда ходил с места на место и играл на скрипке.
– Да я сам не очень люблю читать, но читаю неплохо, если захочу, – сказал Томми, после того как бросил удивленный взгляд, сказавший яснее слов: «Двенадцать лет мальчишке, а читать не умеет!»
– Зато я могу читать ноты, – добавил Нат, несколько взволнованный тем, что пришлось признаться в своем невежестве.
– Нет, ноты я не могу. – В голосе Томми звучало почтение, что придало Нату смелости, и он сказал с решимостью:
– Я собираюсь учиться хорошо и выучить все, что смогу. Раньше у меня не было такой возможности. А у мистера Баэра трудные уроки?
– Нет, и он совсем не сердитый. Он все объясняет и вроде как подталкивает нас вперед в трудных местах. Некоторые учителя так не делают. Мой прежний учитель никогда нам не помогал. Если мы пропускали слово, так просто получали подзатыльник! – И Томми потер собственную макушку, словно она еще звенела от щедрого запаса подзатыльников, воспоминание о которых было единственным, что он вынес из годового общения с «прежним учителем».
– Я думаю, что смог бы прочитать это, – сказал Нат, разглядывая лежавшие в дупле книги.
– Тогда почитай малость, а я тебе помогу, – подхватил Томми с покровительственным видом.
Нат постарался и одолел страницу с множеством дружеских «подталкиваний» со стороны Томми, который заверил его, что скоро он «навострится» не хуже любого другого. Потом они посидели и просто поболтали на самые разные темы, среди которых было и огородничество, так как Нат, глядя вниз со своей жердочки, спросил, что посажено на множестве маленьких грядок внизу по другую сторону ручья.
– Это наши фермы, – пояснил Томми. – У каждого есть свой участок, и мы выращиваем, что хотим, только должны выбирать разные растения и не можем поменять, пока не соберем урожай, и должны держать свои огородики в порядке все лето.
– А что ты собираешься выращивать в этом году?
– Ну, я-а-а ха-ател бы взяться за бобы, их ра-астить – ра-аз плюнуть.
Нат не мог не рассмеяться, так как Томми сдвинул на затылок шляпу, засунул руки в карманы и растягивал слова, неосознанно подражая садовнику Сайласу, который управлял хозяйством Пламфильда.
– Ну-ну, нечего смеяться, бобы гораздо проще растить, чем зерно или картошку. Я пробовал дыни в прошлом году, но жуки замучили, а потом эти противные дыни не дозрели до морозов, так что я ничего не получил, кроме одного хорошего арбуза и двух маленьких дынь, – сказал Томми.
– Зерно вроде бы тоже растет неплохо, – сказал Нат любезно, чтобы загладить свой невежливый смех.
– Да, но его без конца надо опалывать мотыгой. А бобы за шесть недель надо только разок прополоть, и зреют они быстро. Я собираюсь попробовать их, так как первый о них заговорил. Стаффи тоже хотел взяться за бобы, но ему придется в этом году заняться горохом. Его надо лущить, вот пусть Стаффи и потрудится, он столько ест!
– Интересно, будет ли у меня свой огородик? – пробормотал Нат, думая, что даже мотыжить зерно, должно быть, приятная работа.
– Конечно, будет, – отозвался голос снизу – под деревом стоял мистер Баэр, вернувшийся с прогулки и пришедший отыскать их, так как он старался поговорить немного с каждым из мальчиков за воскресный день и находил, что эти разговоры дают хорошее начало предстоящей неделе.
Сочувствие – прекрасная вещь, и оно творило чудеса, так как каждый мальчик знал, что папа Баэр интересуется им, и некоторые были скорее готовы открыть ему свои сердца, чем женщине, особенно старшие, которым хотелось поговорить о своих надеждах и планах, как мужчина с мужчиной. В болезни или горести они инстинктивно тянулись к миссис Джо, в то время как малыши делали ее своей матерью-исповедницей во всех случаях.