Баэры были удивлены, но надеялись, что мальчики окажут хорошее влияние на Дэна, и ждали последствий с некоторой тревогой, полагая, что вреда не будет.
Дэн чувствовал, что они не совсем доверяют ему, и никогда не показывал им свою лучшую сторону, но находил злое удовольствие в том, что испытывал их терпение и, насколько у него хватало решимости, препятствовал исполнению их надежд на перемены к лучшему в его манерах и характере.
Мистер Баэр не одобрял драк и не считал, что, если два мальчика тузят друг друга на потеху остальным, это является свидетельством их мужественности или храбрости. Всевозможные вырабатывающие выносливость игры и упражнения поощрялись, и от мальчиков ожидали, что они будут встречать удары и падения, не плача и не хныча, но подбитые для потехи глаза и расквашенные носы запрещались, как глупая и жестокая забава.
Дэн смеялся над этим правилом и рассказывал такие волнующие истории о своей собственной доблести и множестве схваток, в которых участвовал, что некоторые из мальчиков загорелись желанием узнать, что такое настоящий кулачный бой.
– Не болтайте, и я покажу вам, как надо драться, – сказал Дэн и, собрав полдюжины ребят за скотным двором, дал им урок бокса, вполне удовлетворивший интерес большинства из них. Эмиль, однако, не мог смириться с тем, что был побит мальчиком моложе него. Эмилю уже исполнилось четырнадцать, и он был храбрым парнем, так что он решил снова вызвать Дэна на бой. Дэн сразу согласился, а остальные столпились вокруг и смотрели на драку с напряженным интересом.
Какая маленькая птичка отнесла весть о происходящем в штаб-квартиру, никто так и не узнал, но в самый разгар схватки, когда Дэн и Эмиль дрались, как пара молодых бульдогов, а другие с яростными, взволнованными лицами подбадривали их, в круг вошел мистер Баэр. Он растащил противников сильной рукой и сказал голосом, какой они редко слышали:
– Я не могу позволить этого, мальчики! Сейчас же прекратите, и чтобы я никогда больше этого не видел. Я держу школу для мальчиков, а не для диких зверей. Посмотрите друг на друга, и пусть вам будет стыдно за себя.
– Пустите, и я опять свалю его с ног, – кричал Дэн, продолжая махать кулаками, несмотря на то что его держали за воротник.
– Давай, давай, я еще не отлупил тебя! – кричал Эмиль, который побывал на полу пять раз, но не считал себя побежденным.
– Они играют в гладидаторов, дядя Фриц… или как там они назывались у римлян, – выкрикнул Деми, чьи глаза были круглее обычного от возбуждения, вызванного этим новым развлечением.
– Эти римляне были грубыми и жестокими людьми, но, надеюсь, мы научились кое-чему с тех времен, и я не могу позволить вам превращать мой скотный двор в Колизей[99]. Кто предложил эту дикую забаву? – спросил мистер Баэр.
– Дэн, – отозвалось несколько голосов.
– Разве ты не знал, что это запрещено?
– Знал, – проворчал Дэн угрюмо.
– Тогда почему ты нарушил правила?
– Они все будут неженками, если не научатся драться.
– Ты находишь Эмиля неженкой? Пожалуй, он не очень похож на неженку, – и мистер Баэр повернул противников лицом к лицу. У Дэна был синяк под глазом, и его куртка разорвана в клочья; лицо Эмиля было испачкано кровью, которая текла из разбитой губы и носа, а шишка на лбу уже стала фиолетовой, как слива. Но, несмотря на эти раны, он продолжал свирепо смотреть на своего врага и явно горел желанием возобновить бой.
– Из него вышел бы отличный боец, если бы его кое-чему научили, – сказал Дэн, не в силах отказать в похвале мальчику, который заставил его драться в полную силу.
– Когда придет время, его научат фехтовать и боксировать, а до тех пор, я думаю, он прекрасно обойдется без обучения тому, как калечить других. Идите и умойтесь, и помни, Дэн, если опять нарушишь какое-нибудь из правил, тебе придется уйти. Таков уговор, исполняй свою часть его, а мы исполним нашу.
Мальчики ушли, и, сказав еще несколько слов зрителям, мистер Баэр последовал за юными гладиаторами, чтобы перевязать их раны. Эмиля мутило, и он пошел в постель, а на Дэна было неприятно смотреть в течение недели.
Но непокорный подросток и не думал исправляться и вскоре опять нарушил правила.
Однажды в субботу после обеда, когда компания мальчиков вышла поиграть на лужайке, Томми сказал:
– Пошли к реке, нарежем новых удилищ.
– Возьмем Тоби, чтобы везти их на обратном пути, а один из нас сможет сразу сесть на него и прокатиться на нем к реке, – предложил Стаффи, который терпеть не мог ходить пешком.
– «Один из нас», как я полагаю, означает ты сам. Ну да ладно, потарапливайся, лентяй, – сказал Дэн.
Они отправились к реке и, нарезав палок, были готовы вернуться домой, когда Деми, к несчастью, сказал Томми, сидевшему верхом на Тоби с длинной палкой в руке:
– Ты выглядишь, как на картинке, где изображен бой быков, только у тебя нет красной тряпки и красивой одежды.
– Хотел бы я посмотреть на такой бой, а вон и старая Ромашка на большом лугу. Наскочи-ка на нее, Том, и поглядим, как она побежит, – предложил склонный к озорству Дэн.
– Нет, нельзя, – начал Деми, который постепенно учился не доверять предложениям Дэна.
– Почему нельзя, маленький ты надоеда? – спросил Дэн.
– Я думаю, дяде Фрицу такое не понравилось бы.
– Разве он когда-нибудь говорил, что нам нельзя играть в бой быков?
– Нет, никогда не говорил, – признал Деми.
– Тогда придержи язык. Поезжай, Том, а вот тебе красная тряпка – похлопать старушку по носу. Я помогу тебе расшевелить ее. – И Дэн перелез через стену, увлекшись новой игрой, а остальные последовали за ним, как стадо овец, и даже Деми, сидя на заборе, с интересом наблюдал за забавой.
Бедная Ромашка была не в лучшем расположении духа, так как у нее недавно отняли теленка и она ужасно горевала о нем. Как раз в это время она смотрела на все человечество как на своих врагов (и трудно винить ее за это), так что, когда новоявленный матадор подскочил и запрыгал перед ней, размахивая красным носовым платком, привязанным к концу длинного копья, она вытянула шею и издала весьма недовольное «М-му!». Томми храбро бросился на нее, да и Тоби, узнав старую подругу, был не прочь приблизиться, но когда «копье» со звучным ударом опустилось ей на спину, и корова и ослик были неприятно удивлены. Тоби попятился с блеянием протеста, а Ромашка сердито опустила рога.
– Давай еще, Том, она здорово разозлилась и будет отлично драться! – кричал Дэн, подбегая сзади с другой палкой, в то время как Джек и Нед последовали его примеру и тоже схватились за палки.
Увидев, что ее осаждают со всех сторон и угрожают бесчестьем, Ромашка рысцой побежала по лугу, с каждым мгновением все более ошеломленная и возбужденная, так как, куда бы она ни сворачивала, ее встречал ужасный мальчишка, вопящий и размахивающий новым, очень неприятного типа кнутом. Это была большая забава для них, но настоящее несчастье для нее, пока она не потеряла терпение и не поменялась с ними ролями самым неожиданным образом. Круто развернувшись, она атаковала своего старого друга Тоби, чье поведение задело ее за живое. Бедный медлительный Тоби повернулся спиной так стремительно, что споткнулся о камень, и скакун, матадор и красная тряпка свалились на землю одной бесславной кучей, в то время как обезумевшая Ромашка совершила поразительный скачок через ограду, бешеным галопом помчалась по дороге и исчезла из вида.
– Держи ее, останови ее, отрезай ей путь! Бегите, ребята, бегите! – кричал Дэн, мчась за ней во всю прыть, так как она была любимой олдернейской коровой мистера Баэра, и Дэн боялся, что, если с ней что-то случится, с его пребыванием в Пламфильде будет покончено. Какой это был бег и вопли, и пыхтение, прежде чем корову удалось поймать! Удилища были брошены позади, Тоби почти оттоптал все копытца в этой погоне, каждый из мальчиков был красным, запыхавшимся и испуганным. Они догнали бедную Ромашку в цветнике, где она нашла убежище, измученная долгим бегом. Употребив веревку вместо узды, Дэн повел ее домой, за ним следовала компания очень серьезных молодых джентльменов, так как корова была в ужасном состоянии: она растянула лопатку при прыжке и теперь сильно хромала, в ее глазах был безумный блеск, а ее гладкая шкура на боках была вся мокрая и грязная.
– Достанется тебе изрядно на этот раз, Дэн, – сказал Томми, ведя тяжело дышащего ослика за изувеченной коровой.
– Да и тебе, ведь ты помогал.
– Мы все помогали, кроме Деми, – добавил Джек.
– Он и подал эту мысль, – сказал Нед.
– Я вам говорил, чтобы вы этого не делали, – вскричал Деми, глубоко расстроенный состоянием бедной Ромашки.
– Думаю, старый Баэр выгонит меня. Впрочем, мне плевать, если и выгонит, – пробормотал Дэн, хотя и выглядел обеспокоенным, несмотря на свои слова.
– Мы попросим его не выгонять, все попросим, – сказал Деми, и другие согласились, за исключением Стаффи, который лелеял надежду, что все наказание может пасть на одну виновную голову. Дэн только сказал в ответ: «Не волнуйтесь за меня», но он не забыл о сочувствии приятелей, хотя и сбил их снова с пути истинного, как только явилось искушение.
Когда мистер Баэр увидел несчастное животное и услышал всю историю, он сказал очень мало, очевидно из опасения сказать лишнее в первый момент раздражения и досады. Ромашку устроили поудобнее в ее стойле, а мальчикам велели разойтись по комнатам до ужина. Эта короткая отсрочка давала им время обдумать произошедшее, предположить, каким будет наказание, и попытаться вообразить, куда отправят Дэна. Он бодро свистел в своей комнате, так что никто не предполагал, что его это хоть сколько-нибудь заботит, но в ожидании решения своей участи он все больше думал об уюте и доброте, которые узнал здесь, о трудностях и заброшенности, которые испытал во всех других местах, и все сильнее чувствовал желание остаться. Он знал, что Баэры старались помочь ему, и в глубине души был благодарен, но тяжелая жизнь сделала его черствым и беспечным, подозрительным и упрямым. Он ненавидел ограничения любого рода и боролся против них, как неукрощенное существо, даже когда знал, что они вводятся из самых добрых побуждений, и смутно чувствовал, что они принесли бы ему пользу. Он решил, что его опять отправят скитаться, «болтаться в городе», как он делал почти всю жизнь, – перспектива, заставившая его сдвинуть черные брови и окинуть взглядом уютную маленькую комнатку с печальным выражением лица, которое тронуло бы и гораздо более суровое сердце, чем у мистера Баэра, если бы он видел это. Выражение, впрочем, мгновенно исчезло, когда этот добрый человек вошел и сказал, как всегда, серьезно: