Деми приступил к разведению небольшого огня – он видел, как делали это мальчики на пикниках. Когда пламя разгорелось, он приказал всей компании обойти вокруг три раза и затем встать в кружок.
– Я начну, а когда мои игрушки сгорят, вы должны бросить свои.
С этими словами он торжественно положил маленькую книжечку, полную картинок, которые он вклеил в нее сам, за ней последовала разобранная лодка, а потом один за другим промаршировали в огонь оловянные солдатики. Ни один не дрогнул и не отпрянул, и все – от великолепного красно-желтого капитана до маленького безногого барабанщика – исчезли в пламени и слились в одну общую лужу плавленого олова.
– Ну, Дейзи! – воззвал верховный жрец Кошки-Мышки, когда его богатые приношения были пожраны пламенем, к большому удовлетворению детей.
– Мои милые куколки, как я могу расстаться с ними? – стонала Дейзи, обнимая всю дюжину сразу с выражением материнского горя на лице.
– Ты должна! – приказал Деми, и, одарив каждую прощальным поцелуем, Дейзи начала класть своих прелестных кукол на угли. – Ну разреши мне оставить одну, эту голубую, она такая милая, – умоляла бедная маленькая мама, цепляясь в отчаянии за последнюю дочку.
– Еще! Еще! – прорычал страшный голос, и Деми воскликнул: – Это Кошка-Мышка! Ей нужны все куклы до одной, а то она нас исцарапает.
И в огонь пошла драгоценная голубая красавица, с оборками, украшенной розочками шляпой и всем прочим, и ничего, кроме нескольких черных хлопьев, не осталось от нее и ее яркого наряда.
– Ставь домики и деревья вокруг них, и пусть сами загорятся, это будет тогда как настоящий пожар, – сказал Деми, любивший разнообразить даже свои жертеприношения.
Очарованные этим предложением, дети расставили приговоренную деревню, выложили угли вдоль главной улицы и уселись наблюдать за пожаром. Из-за слоя краски, которым были покрыты игрушки, деревня загоралась медленно, но, наконец, один гордый маленький коттедж запылал, огонь перекинулся на дерево вида пальмовых, которое упало на крышу большого семейного особняка, и через несколько минут вся деревня весело горела. Деревянные жители стояли и таращились на разрушения, как болваны, какими они и были, пока сами тоже не загорелись и не сгорели без единого крика. Потребовалось некоторое время, чтобы деревня догорела дотла, и зрители насладились зрелищем неимоверно, ликуя при падении каждого дома, приплясывая, как дикари, пока пылала высокая колокольня, и даже толкнули одну несчастную, похожую на маслобойку, леди, которая пыталась спастись в окрестностях, в самый огонь.
Ослепительный успех этого последнего жертеприношения возбудил Тедди до такой степени, что он сначала бросил в пламя своего ягненка и, прежде чем тот успел изжариться, положил на погребальный костер бедную Аннабеллу. Разумеется, ей это не понравилось, и она выразила свою муку и негодование способом, который привел в ужас ее младенца-губителя. Покрытая лайкой, кукла не запылала, но сделала то, что было хуже, она начала извиваться. Сначала подогнулась одна нога, затем другая, совсем как у живого человека, затем кукла закинула руки за голову, словно в мучительной агонии, ее голова сама повернулась на ее плечах, стеклянные глаза выпали, и с одним ужасным извивом всего тела она рухнула черной массой на руины деревни. Это неожиданное зрелище заставило каждого вздрогнуть и перепугало Тедди почти до безумия. Он смотрел, вытаращив глаза, потом завизжал и бросился к дому, вопя «мама» во весь голос.
Миссис Баэр услышала этот вопль и выбежала на помощь, но Тедди только прижимался к ее груди и лепетал что-то непонятное о «большом огне» и о том, что «бедной Белле больно» и «все сголели». В испуге, полагая, что произошло какое-то страшное несчастье, мать подхватила его на руки и поспешила к месту действия, где нашла почитателей Кошки-Мышки горюющими над обугленными останками погибшей куклы.
– Что вы тут вытворяете? Сейчас же расскажите мне все, – сказала миссис Джо, стараясь успокоиться, чтобы терпеливо выслушать, так как у преступников был такой покаянный вид, что она простила их заранее.
С некоторой неохотой Деми объяснил, в чем заключалась игра, и тетя Джо смеялась, пока слезы не побежали у нее по щекам: дети смотрели так серьезно и торжественно, а сама игра была такой нелепой.
– Я думала, вы слишком разумны, чтобы выдумать себе такую глупую игру. Если бы я захотела иметь какую-нибудь Кошку-Мышку, я завела бы хорошую, которая хочет, чтобы ваши игры были безопасными и приятными и чтобы вы ничего не разрушали и никого не пугали. Только посмотрите, сколько вреда вы причинили! Все пропало: все хорошенькие куклы Дейзи, солдатики Деми, и новая деревня Роба, и ягненок Тедди, и дорогая старая Аннабелла. Я напишу в детской на стене стишок, который печатали раньше на листке бумаги и вкладывали в каждую коробку покупных игрушек, приходивших из-за границы:
Делать игрушки любят голландские дети,
И посылают игрушки всем детям на свете.
Ну а бостонские дети любят эти игрушки ломать
И кричат: «Шлите новых игрушек!» опять и опять.
Только я поставлю пламфильдские вместо бостонские.
– Мы никогда больше не будем, честное слово! – кричали раскаявшиеся маленькие грешники, пристыженные этим упреком.
– Это Деми нам велел, – сказал Роб.
– Я слышал, как дядя рассказывал о греках, у которых были алтари и все такое, и я захотел побыть как они, только у меня не было живых существ для жертеприношения, поэтому мы сожгли наши игрушки.
– Ох, это прямо как история с горохом, – сказала тетя Джо, снова разражаясь смехом.
– Расскажи, – попросила Дейзи, чтобы переменить тему.
– Жила-была одна бедная женщина, у которой было трое или четверо детей, и она обычно запирала их на замок в своей комнате, когда уходила на работу, чтобы с ними ничего не случилось. Однажды, уходя, она сказала: «Ну, мои дорогие, смотрите, чтобы малыш не выпал из окна, не играйте со спичками и не суйте горох себе в нос». Так вот, дети и не думали совать горох себе в нос, но она сама заронила эту идею им в головы. Едва она ушла, как они бросились к буфету и набили свои любопытные маленькие носы горохом, просто чтобы посмотреть, как это будет, и, вернувшись домой, она нашла их всех плачущими.
– Им было больно? – спросил Роб с таким напряженным интересом, что мать поспешила добавить предостерегающее заключение, чтобы эта история в новом варианте не повторилась в ее собственной семье.
– Очень больно, насколько мне известно, так как, когда моя мама рассказала мне эту историю, я была так глупа, что пошла и попробовала сама. У меня не было гороха, так что я взяла несколько маленьких камешков и засунула себе в нос. Это было совсем неинтересно и неприятно, и я очень скоро захотела их вытащить, но один никак не вылезал, а мне было так стыдно признаться, как глупа я была, что я несколько часов ходила с камешком, причинявшим мне ужасную боль. Наконец боль стала невыносимой, и мне пришлось все рассказать маме, и после того как ей тоже не удалось вытащить его, пришел доктор. Тогда меня посадили в кресло и крепко держали, Роб, пока он действовал своими противными маленькими щипчиками, извлекая камешек. Ах! Как болел после этого мой несчастный маленький нос и как все смеялись надо мной! – И миссис Джо покачала головой с ужасом, словно воспоминание о пережитых страданиях были слишком тяжелы для нее.
На Роба рассказ явно произвел глубокое впечатление, и мне приятно отметить, что он принял предостережение близко к сердцу. Деми предложил, чтобы они похоронили бедную Аннабеллу, и, заинтересовавшись процессом похорон, Тедди забыл о своем испуге. Дейзи скоро утешилась новым набором кукол, полученных от тети Эми, а Кошка-Мышка, казалось, была окончательно умиротворена последними приношениями, так как больше ничего не требовала.
«Бропы» – таким было название новой увлекательной игры, изобретенной Томми Бэнгзом. Так как этих интересных животных невозможно было найти ни в одном зоологическом саду до тех пор, пока совсем недавно Дю Шайю[101] не привез одного из джунглей Африки, я, для пользы пытливых умов, упомяну здесь о некоторых из их необычных черт и повадок. Бропы – крылатые четвероногие с человеческим лицом, молодым и веселым. Они ворчат, когда ходят на четырех лапах, и издают визгливое уханье, когда парят в воздухе, иногда они ходят прямо и хорошо говорят по-английски. Их тело обычно покрыто шкурой, очень напоминающей шаль, иногда красную, иногда синюю, а часто клетчатую, и, как ни странно, они часто меняются шкурой друг с другом. На головах у них рога, очень похожие на жгуты жесткой оберточной бумаги, какими зажигают керосиновые лампы. Крылья из того же материала хлопают у них за спинами, когда они летят. Они никогда не летают очень высоко над землей, так как обычно падают с грохотом, если пытаются взлететь повыше. Они пасутся на земле, но могут сидеть и есть, как белки. Их любимая пища – печенье с тмином, также они широко употребляют яблоки, а иногда, когда еды не хватает, грызут сырую морковь. Живут они в пещерах, где устраивают что-то вроде гнезд, очень похожих на бельевые корзины, в которых играют маленькие бропы, пока у них не вырастут крылья. Эти необычные животные все время ссорятся и в таких случаях разражаются человеческой речью, обзывают друг друга, кричат, а иногда срывают с себя рога и кожу, объявляя гневно, что «больше не играют». Те немногие привилегированные особы, которые имели возможность изучать этих животных, склонны считать их замечательным гибридом обезьяны, сфинкса[102], птицы Рух[103] и странных существ, виденных знаменитым Питером Уилкинсом[104].
Эта игра была их любимой, и младшие дети, веселые и шумные, как маленькие сверчки, коротали немало дождливых дней, хлопая крыльями или ползая по детской и в целом ведя себя как обитатели бедлама