– Мне это нравится, – сказала Нэн, и ее лицо с колючими глазами, любопытным острым носом и выразительным лукавым ртом выглядело в этот момент менее проказливым. – А что сделала с вами ваша мама, когда вы убежали в тот раз?
– Она привязала меня к ножке кровати на длинной веревочке, так что я не могла выйти из комнаты, и там я оставалась весь день, а передо мной висели на гвозде маленькие сношенные туфли, чтобы напоминать мне о моей вине.
– О, я думаю, это любого отучило бы убегать, – воскликнула Нэн, любившая свободу больше всего на свете.
– Это средство излечило меня и, думаю, поможет тебе, так что, пожалуй, попробую, – сказала миссис Джо, неожиданно доставая клубок крепких ниток из ящика своего рабочего столика.
Нэн имела такой вид, словно явно проиграла в этом споре, и сидела печальная и подавленная, пока миссис Джо привязывала один конец нитки к ее талии, а другой к ручке дивана. Завязав последний узел, миссис Джо сказала:
– Мне неприятно привязывать тебя, как непослушную собачонку, но, если у тебя память не лучше, чем у собаки, я вынуждена обращаться с тобой, как со щенком.
– Я совсем не против поиграть в собаку! – И, приняв беззаботный вид, Нэн принялась рычать и ползать по полу.
Миссис Джо не обратила на это внимания, но, оставив на столе пару книг и еще не подрубленный носовой платок, предоставила мисс Нэн самой себе. Это было неприятно, и, посидев немного, девочка попыталась развязать нитку. Но та была закреплена сзади в поясе ее передника, так что она начала развязывать узел на ручке дивана. Скоро нитка была отвязана, и, подхватив ее, Нэн уже была готова вылезти из окна, когда услышала, как миссис Джо говорит кому-то, проходя через холл:
– Нет, я думаю, что она не убежит. Она благородная девочка и знает, что я делаю это, чтобы помочь ей.
Нэн тут же скользнула обратно, привязала себя и начала яростно шить. Вскоре зашел Роб и был так восхищен новым наказанием, что взял скакалку и привязал себя к той же диванной ручке самым любезным образом.
– Я тоже потерялся, так что меня тоже надо привязать, как Нэн, – объяснил он матери, когда она увидела нового пленника.
– Да, пожалуй, ты тоже заслуживаешь того, чтобы тебя наказали, так как ты знал, что нехорошо убегать далеко от остальных.
– Это Нэн увела меня, – начал Роб, желая насладиться новым наказанием, но не желая брать на себя вину.
– Ты не должен был уходить. У тебя есть совесть, хоть ты и маленький мальчик, и ты должен научиться прислушиваться к своей совести.
– Когда Нэн сказала: «Полезем за изгородь», моя совесть меня не уколола, – отвечал Роб, цитируя одно из выражений Деми.
– А ты остановился посмотреть, уколола или нет?
– Нет, не остановился.
– Тогда ты точно не знаешь.
– Я думаю это такая маленькая совесть, что она колет слишком слабо, так что я ее не чувствую, – добавил Роб, обдумав дело с минуту.
– Тогда мы должны заострить ее. Плохо иметь тупую совесть, так что тебе лучше остаться здесь до обеда и обсудить этот вопрос с Нэн. Я уверена, что вы оба не отвяжете себя, пока я не разрешу.
– Нет, не отвяжем, – сказали оба, чувствуя, что необыкновенно добродетельны, поскольку помогают наказывать самих себя.
С час они были очень хорошими, затем устали сидеть в четырех стенах и захотели выбраться. Никогда холл не казался таким привлекательным, даже маленькая спальня приобрела вдруг интерес, и они охотно выбежали бы туда, чтобы поиграть, превратив полог кровати в походную палатку. Открытые окна сводили их с ума, так как они не могли добраться до них и выглянуть, а мир за окнами казался таким красивым, и они удивлялись, как это у них хватало неблагодарности говорить, будто он скучен. Нэн изнывала от желания побегать по лужайке, а Роб вспомнил, что не покормил в это утро свою собачку, и с ужасом думал о том, что будет делать бедный Поллукс. Они следили за часами, и Нэн считала в уме минуты и секунды, а Роб на всю жизнь научился называть все часы от восьми до одного. Запахи обеда сводили с ума; было мучительно неприятно знать, что подадут зеленую кукурузу со свининой и черничный пирог, а тебя не будет на месте, чтобы взять хорошую порцию всего этого. Когда в столовой начали накрывать на стол, они почти разорвались пополам, пытаясь разглядеть, какое будет мясо, а Нэн предложила Мэрианн помочь ей убрать постели, если только та позаботится о том, чтобы Нэн получила «побольше соуса к пудингу».
Когда мальчики выбежали в холл после уроков, они нашли Нэн и Роба, дергающими свои уздечки, как пара беспокойных жеребят, и это продолжение волнующих приключений прошлой ночи стало для них и серьезным уроком, и развлечением.
– Отвяжи меня, мама, моя совесть будет колоть, как булавка, в следующий раз, я знаю, что будет, – сказал Роб, когда зазвонил колокольчик к обеду и Тедди пришел посмотреть на него с печальным удивлением.
– Посмотрим, – отвечала мать, освобождая его. Он весело пробежался по холлу, затем вернулся через столовую и оказался возле Нэн, сияя добродетельным удовлетворением.
– Я принесу ей обед, можно? – спросил он, жалея подругу по плену.
– Конечно, мой добрый сыночек! Выдвини стол и принеси стул, – и миссис Джо поспешила прочь, чтобы утихомирить других, которые в полдень всегда испытывали волчий аппетит.
Нэн ела в одиночестве и провела долгий день, оставаясь привязанной к дивану. Миссис Баэр удлинила ее узду, так что она смогла подходить к окну, и там она стояла почти все время, глядя, как играют мальчики и наслаждаются свободой все маленькие летние существа. Дейзи устроила пикник для кукол на лужайке прямо под окном, и Нэн могла видеть игру, хоть и не могла присоединиться к ней. Томми проделал у нее на глазах свое лучшее сальто, чтобы утешить ее. Деми сидел на ступеньках, читая вслух, чем немало развлек Нэн, а Дэн оказал самый тонкий знак внимания, на какой был способен, – принес ей маленькую древесную лягушку.
Но все это ничуть не возместило ей потерю свободы, и несколько часов заключения дали Нэн понять, как эта свобода драгоценна. Немало мыслей посетило ее головку, лежавшую на подоконнике в последний тихий час, когда все остальные дети пошли к ручью посмотреть, как Эмиль будет спускать на воду свой новый корабль. Ей предстояло наречь его, и она рассчитывала разбить крошечную бутылочку смородинной настойки о его нос, давая ему имя «Джозефина» в честь миссис Баэр. Теперь она потеряла этот шанс, а у Дейзи не получится так хорошо. Слезы поднялись к ее глазам, когда она вспомнила, что виновата в этом сама, и она сказала вслух, обращаясь к толстому шмелю, который топтался в желтой серединке розы прямо под окном:
– Если ты убежал, тебе лучше лететь прямо домой и сказать твоей маме, как тебе жаль, что ты это сделал, и потом никогда больше не убегать.
– Я рада, что ты даешь ему такой добрый совет, и, как кажется, он последовал ему, – сказала миссис Джо, улыбаясь, когда шмель расправил испачканные пыльцой крылышки и улетел.
Нэн смахнула одну или две капли, блестевшие на подоконнике, и прижалась к своей старшей подруге, когда та привлекла ее к себе на колени и добавила ласково, так как видела маленькие капли и знала, что они означают:
– Ты думаешь, что лекарство от непослушания, предложенное моей мамой, было действенным?
– Да, мэм, – ответила Нэн, чувствуя себя совсем подавленной к концу этого долгого тихого дня.
– Надеюсь, мне не придется прибегать к нему опять.
– Думаю, что нет, – и Нэн подняла взгляд с таким серьезным выражением, что миссис Джо почувствовала удовлетворение и не сказала ничего больше, так как ей нравилось, чтобы ее наказания действовали сами и не стала портить эффект лишним морализаторством.
Тут появился Роб, неся с бесконечной осторожностью то, что Эйзи называла «печеным блюдечком» и что на самом деле было запеченным в блюдечке пирожком.
– В начинке есть мои ягоды, и я дам тебе половинку за ужином, – объявил он торжественно, указывая на пирожок.
– Почему ты хочешь угостить меня, когда я такая озорная? – спросила Нэн кротко.
– Потому что мы потерялись вместе. Ты ведь не будешь больше озорная, правда?
– Никогда, – сказала Нэн с огромной решимостью.
– Как хорошо! Теперь пойдем и попросим Мэрианн разрезать его для нас; скоро подадут чай, – и Роб поманил ее восхитительным маленьким пирогом.
Нэн сделала шаг, но тут же остановилась и сказала:
– Я забыла, я не могу уйти.
– Ну-ка, попробуй, – сказала миссис Баэр, которая потихоньку развязала нитку, пока дети разговаривали.
Нэн увидела, что она свободна, и, поблагодарив миссис Джо порывистым поцелуем, улетела, напевая, как птичка, и Робби бросился за ней, капая на бегу черничной начинкой своего пирожка.
Глава 13Златовласка
После этих волнений на Пламфильд опустились мир и покой и царили, ненарушаемые, несколько недель, так как старшие мальчики чувствовали, что есть и их вина в несчастьях Нэн и Робби, и все были так по-отцовски заботливы, что стали, пожалуй, надоедать, а младшие столько раз выслушали рассказ Нэн о выпавших на ее долю испытаниях, что смотрели на возможность потеряться как на величайшее зло, угрожающее человечеству, и боялись даже высунуть нос за большие ворота имения из опасения, что ночь опустится на них слишком внезапно и в сумраке замаячат призрачные черные коровы.
– Это слишком хорошо, чтобы так могло продолжаться, – сказала миссис Джо, так как годы «разведения» мальчиков научили ее, что за такими затишьями обязательно следуют какие-нибудь взрывы, и, когда на ее месте менее умудренные опытом женщины подумали бы, что мальчики стали сущими ангелами, она готовилась к новому неожиданному извержению домашнего вулкана.
Одной причиной этого желанного затишья был визит маленькой Бесс, чьи родители отпустили ее в Пламфильд на неделю, пока сами ездили к заболевшему дедушке Лоренсу. Мальчики явно рассматривали Златовласку как нечто среднее между девочкой, ангелом и сказочной феей, так как она была прелестным существом и золотистые волосы, унаследованные ею от ее мамы-блондинки, покрывали ее, как сияющая вуаль, из-за которой она милостиво улыбалась своим обожателям, когда была к ним расположена, или пряталась, когда чувствовала себя обиженной. Ее отцу было жаль стричь ее кудри, и они свисали ниже ее талии, такие мягкие, нежные и блестящие, что, по убеждению Деми, были настоящим шелком из размотанного кокона. Все хвалили маленькую принцессу, но это, казалось, ничуть не портило ее, а только учило тому, что ее присутствие приносит радость, ее улыбки вызывают ответные улыбки на других лицах, а ее младенческие огорчения наполняют каждое сердце нежнейшим сочувствием.