– О, Лори, Лори! Я знала, что вы приедете ко мне!
Я думаю, что все было сказано и решено в тот самый момент, ибо, когда они стояли там вдвоем, какое-то время не произнося ни слова, и темноволосая голова, словно оберегая, склонялась над золотистой, Эми ощутила, что никто в целом мире не смог бы утешить и поддержать ее так, как Лори. А Лори решил, что Эми – единственная женщина на свете, способная заполнить место Джо и сделать его счастливым. Он не сказал ей этого, но она не была разочарована, так как оба они чувствовали правду, были этим удовлетворены и с радостью оставили хранить все остальное молчанию.
Минутою позже Эми вернулась на свое место, и, пока она осушала слезы, Лори подбирал рассыпанные бумаги, находя при взгляде на все свои настолько зачитанные письма и ее многоговорящие наброски, что все они суть благие знамения будущего. Покончив с бумагами, Лори сел рядом с Эми, а она вдруг снова смутилась и залилась розовым румянцем, вспоминая свое порывистое приветствие.
– Я ничего с собой не могла поделать, мне было так одиноко и грустно, и я так обрадовалась, увидев вас. Это был настоящий сюрприз, когда я подняла голову, а вы тут стоите! Ведь я как раз начинала опасаться, что вы уже не приедете, – пояснила она, тщетно пытаясь говорить совершенно естественным тоном.
– Я приехал тотчас, как узнал. Мне очень хотелось бы сказать вам что-нибудь, что могло бы утешить вас в утрате нашей любимой Бет, но я способен только чувствовать и… – Лори не смог дольше говорить, ибо и им вдруг овладела застенчивость и он не сумел найти нужных слов. Ему очень хотелось прижать головку Эми к своему плечу и уговорить ее поплакать как следует, но он не осмеливался, так что всего-навсего взял ее руку и сочувственно пожал, что было гораздо лучше всяких слов.
– А вам и не нужно ничего говорить, вы и так меня утешаете, – тихо сказала Эми. – Бет теперь хорошо, она счастлива, а мне страшно возвращаться домой, как бы сильно мне ни хотелось всех наших увидеть. Не будем сейчас о них говорить, не то я опять начну плакать, а мне хочется просто насладиться вашим присутствием, пока вы здесь. Вам ведь не нужно сразу возвращаться, правда?
– Нет, если я вам нужен, дорогая.
– Конечно же, очень! Тетушка и Фло очень добры, но ведь вы вроде бы один из членов нашей семьи, и мне станет таким утешением, если вы побудете здесь какое-то время.
Говоря это, Эми была так похожа на соскучившегося по дому ребенка, что Лори сразу забыл свою застенчивость и одарил ее тем, к чему она так привыкла, – лаской и оживленной беседой, что было ей просто необходимо.
– Бедное создание, вы выглядите так, словно горе чуть было не довело вас до болезни! Беру на себя заботы о вас, так что не нужно больше плакать, а лучше пойдемте-ка и прогуляемся вместе, ветер слишком прохладен, чтобы вам можно было здесь сидеть без движения, – предложил Лори таким нежно-повелительным тоном, что Эми это очень понравилось, а он тем временем сам подвязал ей шляпку, продел ее руку под свой локоть и принялся ходить с нею взад и вперед по солнечной дорожке под каштанами, оперившимися новорожденной листвой. В движении он чувствовал себя более свободно, а Эми обнаружила, что это очень приятно – опираться на сильную руку, видеть улыбающееся тебе знакомое лицо и слышать ласковый голос, восхитительно предназначенный лишь для тебя одной. Старинному саду, очаровательному самою его стариной, приходилось укрывать под своими кронами множество любовных пар, и казалось, что он был создан исключительно для них, таким солнечным и уединенным был он, с этой Башней, которая только одна и могла здесь за ними подглядывать, и просторным озером внизу, чья зыбь уносила вдаль эхо их речей. Наша новая пара целый час прогуливалась, беседовала и отдыхала на низкой широкой стене, наслаждаясь чудесным воздействием нежных чувств, придававших еще большее очарование времени и месту, а когда неромантический звук обеденного гонга потребовал их возвращения, Эми почувствовала себя так, словно бремя ее одиночества и горя было оставлено ею далеко позади – в саду шато.
Стоило миссис Кэррол бросить один взгляд на преобразившееся лицо девушки, как ее озарила новая идея, и достойная дама воскликнула про себя: «Теперь я все понимаю – девочка просто чахла из-за молодого Лоренса! Милосердные Небеса! Мне такое и в голову никогда не приходило!» С весьма похвальной осторожностью она ничего не сказала вслух и никак не выказала озарившего ее просветления, но сердечно пригласила Лори остаться и просила Эми насладиться его обществом, ибо оно принесет ей больше пользы, чем ее постоянное уединение. Девочка оказалась образцом послушания, а так как ее тетушка была много времени занята с Фло, Эми ничего иного не оставалось, как развлекать своего друга, что она и делала с гораздо большим, чем обычно, успехом.
В Ницце Лори бездельничал, а Эми его отчитывала. В Вевее Лори никогда не бывал праздным: он гулял, ездил верхом или в экипаже, катался на лодке или что-то изучал самым энергичным образом. Эми же восхищалась всем, что он делал, и следовала его примеру настолько точно и настолько быстро, насколько могла. Он утверждал, что перемена в нем произошла благодаря климату, и Эми не стала ему противоречить, радуясь, что сможет тем же объяснить восстановление своего здоровья и бодрости духа. Живительный воздух принес пользу им обоим, а постоянное движение и физические нагрузки оздоровительно воздействовали не только на их тела, но и на их умы. Их взгляды на жизнь и долг прояснились там, наверху, посреди вечных гор. Свежие ветры выдули из их голов обескураживающие сомнения, обманчивые фантазии и хмурую мглу. Теплое весеннее солнце вызвало к жизни самые разные вдохновляющие идеи, любовные надежды, счастливые думы. Озеро, как казалось, смыло с их душ все прошлые треволнения, а величественные древние горы словно благосклонно взирали на них с высоты, как бы желая сказать: «Дети малые, любите друг друга!»
Несмотря на их недавнее горе, это время было очень для них счастливым, таким счастливым, что Лори не мог решиться потревожить его ни единым словом. Ему потребовалось некоторое время, чтобы оправиться от изумления из-за того, что он смог излечиться от своей первой и, по твердому его убеждению, последней и единственной любви. От собственных упреков в кажущейся неверности он пытался оправдать себя той мыслью, что сестра Джо – это почти сама Джо, и уверенностью, что для него было бы невозможным полюбить никакую другую женщину, кроме Эми, так скоро и так горячо. Первое его ухаживание проходило весьма бурно, и теперь он смотрел на него как бы сквозь целую вереницу лет, с сочувствием и сожалением. Ему нечего было тут стыдиться, он просто отстранил это подальше как одно из горько-сладких событий своего жизненного опыта, за что он сможет быть благодарным, когда пройдет боль. Второе же его ухаживание, решил он, должно быть настолько спокойным и простым, насколько это возможно. Не было никакой нужды в ссорах, вряд ли даже требовалось говорить Эми, что он ее любит, – она знала об этом без всяких слов и давно дала ему желаемый ответ. Все произошло так естественно, что ни тому ни другой не на что было и пожаловаться, и Лори понимал, что будут довольны все – даже Джо. Но когда бывает попрана наша первая страсть, мы становимся осторожны и медлительны в совершении второй попытки, так что он позволял дням проходить за днями, наслаждаясь каждым их часом и оставляя на волю случая произнесение слов, которые положат конец первой и самой сладкой части его нового романа.
Лори с удовольствием представлял себе, как он сделает предложение Эми в саду шато, при лунном свете, по всем правилам и в самой изящной своей манере, но все получилось совершенно наоборот, ибо вопрос решился на озере, в полуденный час, с помощью нескольких маловразумительных слов. С самого утра они плавали по озеру на лодке, от мрачного маленького Сен-Жингольфа на южном берегу до солнечного Монтрё, с Альпами Савойи по одну сторону и перевалом Сен-Бернар и скалой Дан-дю-Миди по другую, с прекрасным Вевеем в долине и Лозанной на холме позади него, а над ними – безоблачное голубое небо и еще более голубое озеро под ними, с живописными лодками там и сям, похожими на белокрылых чаек.
Они беседовали о Бониваре[247], скользя мимо Шильона, и о Руссо, когда взглянули вверх, на Кларан, где Руссо писал свою «Элоизу»[248]. Они ее не читали, но оба знали, что это – история любви, и каждый из них втайне задавал себе вопрос, была ли она хоть наполовину так интересна, как их собственная.
Ладонь Эми тихонько плескалась в воде, беседа меж ними ненадолго затихла, а когда девушка подняла взгляд на Лори, он склонялся над веслами, а в глазах его было такое выражение, что ей пришлось поспешно произнести, просто ради того, чтобы что-то сказать:
– Вы, должно быть, устали. Отдохните немного, дайте-ка мне грести. Мне это пойдет на пользу, ведь я после вашего приезда только то и делаю, что ленюсь и роскошествую.
– Я не устал, но вы можете взяться за весло, если вам угодно. Места вполне достаточно, хотя мне приходится сидеть посередине, иначе лодку не уравновесить, – отвечал Лори так, будто ему понравилось их будущее расположение.
Чувствуя, что исправить ситуацию ей не очень-то удалось, Эми поместилась на предложенной ей трети скамьи и, тряхнув волосами так, что они упали ей на глаза, взялась за весло. Грести она умела так же хорошо, как делала многое другое, и, хотя гребла она двумя руками, а Лори одной, весла работали ритмично и лодка гладко скользила по воде.
– Как хорошо у нас получается тянуть вместе, правда? – спросила Эми, которая как раз в тот момент была против молчания.
– Так хорошо, что мне захотелось, чтобы мы могли всегда тянуть вместе, в одной лодке. А вам, Эми? – очень ласково прозвучало в ответ.
– Да, Лори! – Это было сказано совсем тихо.
Тут оба они перестали грести и, не сознавая того, добавили небольшую, но прелестную живую картину человеческой любви и счастья к расплывающимся в воде озера отражениям окружающих пейзажей.