отника бант на шее и глядясь в зеркало, чтобы не смотреть на мать.
– Да, мне нужно немного твиловой саржи[268], пачку иголок номер девять и два ярда узкой ленты лавандового цвета. Ты башмаки на толстой подошве надела? А что-нибудь теплое под плащ?
– Думаю, да, – рассеянно ответила Джо.
– Если тебе случится встретить мистера Баэра, приведи его домой, к чаю. Я очень скучаю без визитов этого милого человека, – добавила миссис Марч.
Джо услышала ее совет, но ничего не ответила, только поцеловала мать и торопливо зашагала прочь, подумав в приливе горячей благодарности, несмотря на боль в сердце: «Как она добра ко мне! Как же обходятся другие девушки, у которых нет матерей, помогающих им справляться с трудностями?»
В деловом центре города, где находились бухгалтерские конторы, банки и товарные склады оптовых компаний, то есть там, где более всего собираются джентльмены, галантерейных магазинов не было, однако Джо очутилась именно в этом районе прежде, чем выполнить хотя бы одно из поручений, и медленно прохаживалась там, как бы поджидая кого-то, с совершенно неженственным интересом осматривая инструменты для инженерных дел в одной витрине, образцы шерстяных тканей – в другой; она натыкалась на бочки, чуть не была раздавлена сыплющимися сверху тюками и испытывала бесцеремонные толчки со стороны занятых делом мужчин, глядевших на нее так, будто все и каждый задавались вопросом «кой черт занес ее сюда?».
Капля дождя, упавшая ей на щеку, вернула ее мысли от несбывшихся надежд к порванным ленточкам. Ибо капли продолжали капать и, оставаясь женщиной, к тому же влюбленной, она почувствовала, что, хотя было уже слишком поздно спасать свое сердце, она еще может спасти свою шляпку. И тут она вспомнила о маленьком зонтике, который забыла взять, торопясь поскорее уйти, однако сожаления были бесполезны, сделать ничего уже было нельзя, кроме как одолжить у кого-то зонт или промокнуть до костей. Она взглянула вверх, на все ниже нависающее небо, вниз – на малиновый бант, уже испещренный черными пятнышками, вперед – вдоль раскисшей улицы, затем устремила долгий, неторопливый взгляд назад, на некий закоптелый товарный склад с вывеской «Хофман, Шварц и Ко» над дверью, и сказала самой себе тоном сурового упрека:
– Так мне и надо! Зачем было надевать все самое нарядное и идти болтаться тут попусту в надежде увидеть профессора? Джо, мне стыдно за тебя. Нет, ты туда не пойдешь одалживать зонтик или выяснять, расспрашивая его друзей, где профессор. Ты под этим дождем покатишься прочь отсюда и выполнишь все поручения, а если ты простудишься насмерть и испортишь новую шляпку, это будет ровно то, чего ты заслуживаешь! Ну, шагай!
С этими словами, она так стремительно бросилась вперед, через дорогу, что едва избежала полного уничтожения под проезжавшей там тяжело груженной ломовой телегой, и со всего маху вверглась в объятия статного пожилого джентльмена, который произнес: «Прошу прощения, мэм!», но выглядел при этом смертельно обиженным. Несколько обескураженная, Джо приосанилась, прикрыла носовым платком обреченные на гибель ленточки на шляпке и, оставив позади все соблазны, поспешила далее со все возрастающим хлюпаньем влаги у щиколоток и с непрестанным хлопаньем чужих зонтов у себя над головой. Тот факт, что один из них, синий и довольно потрепанный, постоянно оставался над ее незащищенной шляпкой, вдруг привлек ее внимание, и, взглянув наверх, она увидела мистера Баэра, глядящего вниз.
– Я чувствоваль, что я зналь эта леди с сильная воля, кто мог так храбро шагать под так много лошадных носов и так быстро по так много грязь. Что делайт вы тут, в горот, мой друг?
– Я делаю покупки.
Мистер Баэр улыбнулся, взглянув на маринадную фабрику по одну сторону улицы и на концерн «Оптовая продажа шкур и кож» – по другую, но только очень вежливо сказал:
– Вы не имеет зонтик. Могу я тоже идти и брать ваш пакеты?
– Да, спасибо.
Щеки Джо были того же цвета, что и ее бант, и ей ужасно хотелось знать, что он о ней подумал, но вскоре это перестало ее заботить – ведь она шла под руку со своим профессором, чувствуя себя так, словно необычайно яркое солнце прорвалось сквозь тучи, что с миром теперь снова все в порядке и что в этот день, сквозь дождь и слякоть, шлепает по лужам некая абсолютно счастливая женщина.
– А мы думали, что вы уехали, – поспешила сказать Джо, чувствуя, что он на нее смотрит. Шляпка ее была недостаточно велика, чтобы скрывать ее лицо, и она опасалась, что профессор может счесть радость, которую это лицо выдавало, неподобающей девице.
– И вы поверили, что я способный уехать без прощаний с люди, кто быль так самечательно добрий ко мне? – спросил мистер Баэр с таким упреком, что Джо подумалось: да уж не оскорбила ли она его? И она сердечно ответила:
– Нет, я не поверила. Я понимала, что вы заняты своими собственными делами, но мы без вас скучали, особенно моя мама и отец.
– А вы?
– А я всегда рада видеть вас, сэр.
В своих стараниях, чтобы ее голос звучал как можно спокойнее, она переборщила и произнесла эти слова довольно прохладно, а морозное односложное слово в конце, казалось, совсем остудило профессора, ибо улыбка его исчезла и он мрачно ответил:
– Я благодарю вас и зайду один еще рас, перед мой отъезд.
– Так вы уезжаете?
– Я не имей долее дело тут. Все кончено.
– Надеюсь, успешно? – спросила Джо, расслышав горечь разочарования в его коротком ответе.
– Надо думать так, рас мне открыт путь, как я могу саработыват мой хлеб и дать много помощь мой junglings[269].
– Расскажите мне, пожалуйста, мне хочется знать все про… про ваших мальчиков, – от всей души вскричала Джо.
– Это так добро от вас! Я с радость скажу. Мои друзья находили для меня место в колледж, там я могу учить, как дома, и саработывать довольно, чтобы делать гладкий дорога для Франц и Эмиль. За это надо быть благодарен, расфе нет?
– Разумеется, надо! Как чудесно, что вы сможете делать то, что любите, и мы сможем часто вас видеть и ваших мальчиков тоже! – воскликнула Джо, крепко держась за мальчиков в качестве предлога для оправдания собственного удовольствия, которого она никак не могла скрыть.
– Ах! Но ведь мы не можем часто встречать, как я боюсь. Это место есть на запад.
– Так далеко! – И Джо выпустила из рук свои юбки, предоставив их собственной плачевной судьбе, будто теперь не имело значения, как выглядит ее наряд или даже она сама.
Мистер Баэр умел читать на нескольких языках, но так и не научился читать в сердцах женщин. Он льстил себе надеждой, что хорошо знает Джо, и поэтому был поражен противоречиями в ее тоне, в выражении ее лица и в манере вести себя, которые в тот день являлись ему, быстро сменяя друг друга, ибо у Джо за эти полчаса сменилось чуть ли не полдюжины настроений.
Когда Джо встретила профессора, она выглядела удивленной, хотя он не мог не заподозрить, что она пришла именно с этой целью. Когда он предложил ей опереться на его руку, она согласилась и так взглянула на него, что его обуял восторг, но когда он спросил, скучала ли она без его визитов, ответ ее прозвучал так холодно и официально, что его охватило отчаяние. Узнав о том, как ему повезло, она чуть не захлопала в ладоши. Но не было ли это всего лишь радостью за мальчиков? Потом, узнав, куда он должен уехать, она воскликнула «Так далеко?» тоном столь глубокого отчаяния, что это вознесло его на самую вершину надежды, однако в следующую же минуту Джо свергла его оттуда, заметив, как человек, совершенно поглощенный своим делом:
– А вот здесь я и должна выполнить данные мне поручения. Вы войдете со мной? Это не займет много времени.
Джо немного гордилась своей способностью совершать покупки, и ей очень хотелось произвести впечатление на своего провожатого четкостью и быстротой, с какими она выполняет подобные поручения. Однако из-за того, что она была так взволнована, все пошло кувырком.
Она опрокинула лоток с иголками, забыла, что нужна была саржа твиловая, вспомнив о том, когда кусок уже был отрезан, и покрыла себя позором, попросив лавандовую ленту у прилавка с коленкором. Мистер Баэр, повсюду оставаясь рядом с нею, видел, как она краснеет и все больше ошибается, и казалось, что, наблюдая это, он постепенно утрачивал свою растерянность, ибо начинал подозревать, что женщины, как сны, «сбываются» наоборот.
Когда они вышли из магазина, профессор сунул сверток под мышку с гораздо более веселым видом и принялся шлепать по лужам так, словно все это в целом доставляло ему большое удовольствие.
– Не можно ли мы делать немношко то, что вы называйте «покупки» для малыши и маленьки прощальни пир сегодня в вечер, эсли я иду на мой последни визит в ваш так приятни дом? – спросил он, остановившись перед витриной, заполненной фруктами и цветами.
– А что мы купим? – спросила Джо, проигнорировав последнюю часть вопроса, и вошла в магазин, вдыхая смесь ароматов с преувеличенным восторгом.
– А можно они кушайт апельсин и фиги? – поинтересовался мистер Баэр с видом любящего отца.
– Они едят их, когда им их могут дать.
– А вы любите орехов?
– Как белка.
– Гамбургский виноградни. Да, мы станем выпивать за мой Vaterland[270] с этим.
Джо нахмурилась на такое проявление расточительности и спросила, почему бы ему не купить корзину фиников, целую коробку изюма и мешок миндаля и на этом покончить с покупками? В ответ мистер Баэр конфисковал ее кошелек, предъявил свой собственный и завершил закупки, приобретя несколько фунтов изюма, горшок розовых маргариток и хорошенькую банку меда, которую следовало рассматривать в качестве демиджона[271]. Затем, набив и уродливо растянув карманы узловатыми кульками, он дал ей нести цветы, раскрыл свой старый зонт, и они снова пустились в путь.