новился весьма общительным. Нравился он немногим, однако столь же немногие могли удержаться от того, чтобы не восхищаться его отвагой и силой, ибо страха он не ведал и однажды сбил с ног высокого Франца, причем с легкостью, – после этого остальные предпочитали держаться на почтительном расстоянии от его кулаков. Мистер Баэр молча наблюдал за ним и по мере сил пытался укротить «дикаря», как его прозвали, однако наедине с женой почтенный хозяин дома качал головой и здраво оценивал ситуацию:
– Надеюсь, что эксперимент окончится хорошо, и все же я побаиваюсь, что он обойдется нам слишком дорого.
Миссис Баэр теряла терпение по двадцать раз на дню, однако не сдавалась и постоянно подчеркивала, что у мальчика ведь есть и хорошие черты: к животным он проявлял больше доброты, чем к людям, и любил бродить по лесу, а самое главное – его всей душой полюбил малыш Тед. В чем тут секрет, не понимал никто, однако Малыш с первой же минуты потянулся к Дану, ворковал, когда его видел, и предпочитал его крепкую спину всем остальным, а еще сам надумал называть его «мой Данни». Тедди был единственным существом, к которому Дан выказывал приязнь, да и то делал это только тогда, когда считал, что никто его не видит; впрочем, материнский глаз зорок, а материнское сердце инстинктивно исполняется симпатии к тому, кто расположен к ее детям. Соответственно, миссис Джо быстро распознала и разумом, и сердцем, что под грубой оболочкой Дана таится мягкое нутро, и решила, что со временем сможет до него достучаться.
Однако произошло непредвиденное и очень тревожное событие, оно перевернуло все планы и привело к изгнанию Дана из Пламфилда.
Томми, Нат и Деми поначалу опекали Дана, остальные же относились к нему с откровенным пренебрежением; впрочем, скоро каждый ощутил, что его что-то восхищает в этом плохом мальчике, а потому вместо того, чтобы смотреть на него сверху вниз, они стали смотреть снизу вверх, каждый по иной причине. Томми восхищался его ловкостью и отвагой, Нат был признателен ему за прежнюю доброту, а Деми видел в нем своего рода живую увлекательную книгу, потому что Дан, когда хотел, очень интересно рассказывал про свои приключения. Дану нравилось, что у него теперь целых три обожателя, а потому он изо всех сил старался вести себя благонравно, в чем и состоял секрет его успеха.
Баэры удивлялись, надеясь, что другие мальчики хорошо влияют на Дана, однако не без тревоги ожидали развития событий – ведь все могло кончиться весьма плачевно.
Дан чувствовал, что ему не вполне доверяют, а потому никогда не показывал Баэрам свои лучшие стороны, скорее, ему доставляло нездоровое удовольствие испытывать их терпение и по мере сил сокрушать их надежды.
Мистер Баэр не одобрял рукоприкладства и считал, что нет ничего мужественного или храброго в том, чтобы двое парней тузили друг друга на забаву прочим. Все иные суровые игры и упражнения в школе поощрялись, скулить, если тебя случайно ударили или уронили, было не принято, а вот разбивать в кровь носы или ставить синяки под глазом ради удовольствия было запрещено – это считалось глупым и жестоким.
Дан только насмехался над этим правилом и так увлекательно рассказывал о собственной доблести и о своих многочисленных поединках, что некоторым мальчикам сильно захотелось устроить настоящую серьезную «потасовку».
– Покажу, ежели никому не скажете, – посулил Дан.
И вот, собрав полдюжины мальчиков за сараем, он преподал им урок бокса, после которого у большинства пыл приутих. Эмиль, впрочем, не мог стерпеть поражение от мальчика моложе себя возрастом: Эмилю шел пятнадцатый год, и он отличался отвагой, а потому вызвал Дана на бой. Дан тут же согласился, остальные с интересом наблюдали.
Никто так и не дознался, какая такая птичка доложила о поединке в генеральный штаб, но в самый разгар битвы – Дан и Эмиль сражались, точно пара юных бульдогов, а остальные с яростным возбуждением на лицах их подначивали – на ринге появился мистер Баэр, сильной рукой развел соперников и произнес – причем таким тоном, какого они раньше почти никогда не слышали:
– Этого, юноши, я допустить не могу! Прекратите немедленно, и чтобы больше я такого не видел. У меня тут школа для мальчиков, а не для диких животных. Посмотрите друг на друга и устыдитесь.
– Пустите меня, я его еще раз завалю! – завопил Дан, продолжая размахивать кулаками, хотя его крепко держали за воротник.
– Давай-давай, я тебе еще покажу! – выкрикнул Эмиль, которого уже пять раз сбили с ног, однако он пока не понял, что проиграл.
– Они, дядя Фриц, решили стать этими, гладкими-аторами, или как там их у римлян называли, – доложил Деми. Новое развлечение так ему нравилось, что глаза едва не вылезали из орбит.
– Римляне были жестокими невеждами, но мы ведь с тех пор кое-чему научились, как мне представляется, и я не позволю превращать мой сарай в Колизей. Кто предложил эту забаву? – осведомился мистер Баэр.
– Дан, – ответили несколько голосов.
– Ты разве не знаешь, что такое здесь запрещено?
– Знаю, – хмуро пробурчал Дан.
– Почему же нарушаешь правила?
– Они придуманы для слюнтяев, которые не умеют драться.
– И что, по-твоему, Эмиль – слюнтяй? А на мой взгляд, непохоже.
С этими словами мистер Баэр придвинул их друг к другу. У Дана под глазом красовался синяк, курточка была изодрана, у Эмиля же все лицо было в крови – ему рассекли губу и разбили нос, а на лбу набухла багровая шишка. Впрочем, несмотря на раны, он свирепо взирал на соперника и явно намеревался продолжить бой.
– Поучить – будет отменно драться, – оценил Дан, не удержавшись от похвалы сопернику, который заставил его выложиться до последнего.
– Боксу и фехтованию он в свое время обучится, а до тех пор, полагаю, может обойтись и без рукоприкладства. Ступайте умойтесь, и запомни, Дан: еще одно нарушение – и мы тебя отсюда выставим. У нас была договоренность; хочешь, чтобы мы ее исполняли, – исполняй тоже.
Соперники удалились, а мистер Баэр, обменявшись еще несколькими словами со зрителями, отправился следом – врачевать раны юных гладиаторов. Эмиль после этого слег, а Дан целую неделю представлял собой не самое приятное зрелище.
Однако безобразник и не думал подчиняться правилам и вскоре нарушил их снова.
Днем в субботу, когда часть мальчиков отправились играть, Томми предложил:
– Сходим к реке, вырежем новые удилища.
– Возьмем Тоби, чтобы назад привезти, кто-нибудь на нем верхом и вернется, – добавил Тюфяк, сильно не любивший ходить пешком.
– Ты, понятное дело. Ладно, лентяй, пошевеливайся, – сказал Дан.
Они отправились к реке, вырезали удилища и уже собирались возвращаться, но тут Деми некстати сказал Томми – тот сидел верхом на Тоби с длинной палкой в руке:
– Ты прямо вылитый тореадор перед боем быков, только не хватает красной тряпки и нарядного костюма.
– А посмотреть бы бой быков! Вон, старушка Зорька пасется на лугу, поезжай к ней, Томми, и прогони, – предложил Дан, всегда готовый на озорство.
– Нет, нельзя, – начал было Деми, уже научившийся не доверять благоразумию Дана.
– А чего нельзя-то, размазня? – осведомился Дан.
– Я думаю, дяде Фрицу это не понравится.
– Он что, когда-то говорил, что нельзя устраивать бои быков?
– Ну, пожалуй, не говорил, – вынужден был признать Деми.
– Тогда придержи язык. Давай, Том, вперед, а вот тебе красная тряпка, помашешь перед этой старушенцией. Надеюсь, ее это сдвинет с места.
Дан перепрыгнул через изгородь, пылая азартом новой игры, а остальные двинулись следом, прямо как стадо баранов, даже Деми, оставшийся сидеть на воротах, следил за ними с интересом.
Бедняжка Зорька была не в лучшем настроении – у нее недавно отобрали теленка, и она сильно по нему тосковала. В данный момент всех людей она считала своими врагами (не могу поставить ей это в вину), и когда к ней, гарцуя, подскакал тореадор с красным платком на кончике длинного копья, она вскинула голову и совершенно к месту произнесла: «Му-у-у!» Томми отважно мчался ей навстречу, а Тоби, признав старинную приятельницу, совершенно не возражал, но когда копье с хлопком опустилось Зорьке на спину, и корова, и ослик пришли в ужас и негодование. Тоби с возмущенным криком взвился на дыбы, а Зорька грозно опустила рога.
– Давай еще раз, Том! Ух как она взъярилась, самое то! – выкрикнул Дан, заходя сзади с еще одним удилищем, Джек и Нед последовали его примеру.
Оказавшись в осаде и возмутившись подобному неуважению, Зорька затрусила по полю, причем ее растерянность и испуг нарастали с каждой минутой, ибо, куда ни погляди, перед ней были страшные мальчишки, они улюлюкали и размахивали незнакомыми и очень неприятными кнутовищами. Им-то было весело, а вот ей отнюдь, и в конце концов она потеряла терпение и предприняла совершенно неожиданный маневр: развернулась и ринулась на своего старинного знакомца Тоби, разъярившего ее своим поведением. Бедный неуклюжий Тоби отпрянул с такой поспешностью, что оступился на камушке, после чего конь, тореадор и все их снаряжение полетели на землю неопрятной кучей, а ошалевшая Зорька всем на удивление прыгнула через изгородь и диким галопом помчалась по дороге, мгновенно скрывшись из глаз.
– Лови, хватай, вперед! Бежим! – завопил Дан, со всех ног устремляясь в погоню, ибо Зорька была любимой олдернейской коровой[297] мистера Баэра и Дан прекрасно понимал, что, если с ней что-то случится, ему крепко попадет. Сколько было беготни, догонялок, воплей и пыхтения, пока Зорьку наконец не поймали! Удилища пришлось бросить, Тоби едва с ног не сбился по ходу погони, а мальчики раскраснелись, запыхались и перепугались. Наконец беднягу Зорьку обнаружили в цветнике, куда она спряталась, утомившись от длинной скачки. Взяв веревку вместо повода, Дан повел ее домой, а за ним шагали на диво присмиревшие юные джентльмены, ибо корова была в прискорбном виде: прыгая, она повредила плечо и теперь хромала, глаза ее дико блуждали, а всегда лоснящиеся бока покрылись мокрой грязью.