– Ух и всыплют тебе теперь, Дан, – посулил Томми, который вел измотанного ослика рядом с загнанной коровой.
– Тебе тоже, ты ж помогал.
– Все помогали, кроме Деми, – уточнил Джек.
– Будет нам головомойка, – посулил Нед.
– Говорил я вам: не надо! – воскликнул Деми, крайне удрученный состоянием несчастной Зорьки.
– Старик Баэр меня теперь наверняка выгонит. Ну и ладно, – пробормотал Дан, хотя вид у него был сильно встревоженный.
– Мы за тебя попросим, все сразу, – пообещал Деми, и все его поддержали, за исключением Тюфяка, который надеялся, что вся тяжесть наказания падет на одну виновную голову.
Дан лишь произнес:
– Да мне-то что.
Впрочем, этого обещания он не забыл, хотя и взялся снова сбивать мальчишек с пути при следующей же возможности.
Увидев несчастную животину и выслушав рассказ о происшествии, мистер Баэр не сказал почти ничего – видимо, из страха, что в первый момент наговорит лишнего. Зорьку отвели в ее стойло, а мальчиков до ужина отправили по комнатам. Краткая пауза дала им возможность обдумать случившееся, погадать, каково будет наказание, и представить себе, куда теперь отправят Дана. Он насвистывал у себя в комнате, чтобы кто не подумал, будто ему не все равно, однако, пока он дожидался решения своей судьбы, желание остаться делалось сильнее, ибо он все отчетливее вспоминал уют и добро, которые изведал здесь, а также тяготы и неприкаянность, которые познал в других местах. Он знал, что ему пытаются помочь, и в глубине души испытывал признательность, вот только тяжелая жизнь сделала его жестоким и суровым, подозрительным и необузданным. Он терпеть не мог никаких ограничений, вырывался из них, словно дикий зверек, хотя и знал, что их накладывают ради его же блага, и смутно ощущал, что они ему на пользу. Он уже порешил, что его опять отправят скитаться, бродить по городу, как он бродил почти всю свою жизнь; эта перспектива заставляла его хмурить черные брови и оглядывать уютную комнатку с тоской, которая тронула бы и куда более черствое сердце, чем у мистера Баэра, будь он тому свидетелем. Однако это выражение исчезло без следа, когда добрый профессор вошел в комнату и с обычной своей серьезностью произнес:
– Я все выслушал, Дан, и, хотя ты вновь нарушил правила, я готов дать тебе еще одну попытку, ибо этого хочет матушка Баэр.
Дан густо покраснел, узнав о внезапном избавлении, но ограничился тем, что произнес, как обычно, хмуро:
– Не знал я, что есть правило против боя быков.
– Я никак не мог предположить, что бой быков затеют в Пламфилде, а потому не придумал такого правила, – ответил мистер Баэр, у которого эта отговорка вызвала невольную улыбку. После этого он добавил хмуро: – Однако одно из первых и самых главных наших правил состоит в том, чтобы по-доброму относиться ко всем бессловесным тварям. Я хочу, чтобы в этом доме счастливы были все, чтобы братья наши меньшие чувствовали любовь и доверие и служили нам, мы же будем испытывать к ним любовь и доверие и служить им верой и правдой. Я часто отмечал, что к животным ты относишься лучше, чем другие мальчики, миссис Баэр очень нравится эта твоя черта, ибо, по ее мнению, она говорит о доброте душевной. Но ты нас разочаровал, мы очень расстроены, потому что надеялись, что ты станешь одним из нас. Будем пытаться снова?
Дан смотрел в пол и нервно тискал в пальцах брусок дерева, который обстругивал, когда вошел мистер Баэр, но, услышав, каким доброжелательным тоном был задан этот вопрос, он стремительно поднял глаза и произнес с невиданной доселе почтительностью:
– Да, пожалуйста.
– Прекрасно, тогда тема закрыта, вот только на прогулку ты завтра не пойдешь, как и все остальные мальчики, а кроме того, будешь ухаживать за Зорькой, пока она не оправится.
– Буду.
– Ступай ужинать и старайся изо всех сил, сын мой, больше ради себя, чем ради нас.
После этого мистер Баэр обменялся с Даном рукопожатием, и мальчик отправился вниз: доброта укротила его куда надежнее хорошей взбучки, которую настойчиво рекомендовала Ася.
День-другой Дан очень старался, однако с непривычки скоро устал и вернулся к прежним проказам. В один из дней мистеру Баэру пришлось уехать по делам, поэтому уроки отменили. Мальчики были довольны, резвились до самого вечера, а потом почти все упали в постели и уснули как сурки. У Дана же созрел очередной план, который он раскрыл, когда они с Натом остались вдвоем.
– Гляди! – объявил он, вытаскивая из-под кровати бутылку, сигару и колоду карт. – Я решил поразвлечься, как когда-то с приятелями в городе. У меня есть пиво – от старика со станции, есть и сигара. Можешь за них заплатить, или Томми заплатит – у него денег прорва, а у меня ни цента. Я его тоже приглашаю, хотя лучше сходи ты – тебя-то они не тронут.
– Взрослым это не понравится… – начал было Нат.
– А они не узнают. Папаша Баэр в отъезде, а миссис Баэр занята Тедом, у него круп или что-то в таком духе, она от него не отходит. Мы долго сидеть не будем и шуметь тоже, кому от этого плохо?
– Ася заметит, если мы долго не будем гасить лампу, она всегда замечает.
– А вот и не заметит, я разжился фонарем со шторкой. Он светит неярко, а если услышим шаги, мы его прикроем, – сказал Дан.
Эта идея Нату понравилась – она добавляла романтики всей затее. Он пошел было звать Томми, но тут же просунул голову обратно в дверь:
– А Деми тоже позвать?
– Нет, его я не хочу. Наш Дьякон будет закатывать глаза и читать проповеди, если ему сказать, что мы затеяли. Он наверняка уже дрыхнет, так что ты просто подмигни Тому и двигай назад.
Нат послушался и через минуту вернулся с полуодетым Томми – встрепанным и очень сонным, но, как всегда, готовым поразвлечься.
– Тихо вы тут, я вас сейчас научу первостатейной карточной игре, «покер» называется, – сказал Дан, когда трое гуляк собрались вокруг стола, на котором стояла бутылка, лежали сигара и карты. – Сперва надо выпить, потом «попыхтеть», а после сыграем. Так взрослые мужчины делают, это очень здорово.
Кружка с пивом пошла по кругу, все трое громко причмокивали, хотя ни Нату, ни Томми горький напиток не понравился. Сигара оказалась еще хуже, однако признаться в этом они не решились, а потому каждый затягивался до головокружения или кашля – и, «попыхтев», передавал сигару соседу. Дан был доволен – ему это напомнило старые времена, когда ему время от времени удавалось прибиться к местному отребью. Он пил, курил и старался подражать развязностью своим былым приятелям; и вот, войдя в роль, он начал тихонько сквернословить, чтобы никто не услышал.
– Не смей говорить «черт!». Это плохо! – воскликнул Томми, до того пытавшийся не отставать.
– Да ладно! Не поучай меня, лучше играй; если не ругаться, не так весело.
– Лучше сказать: «Разгрызи меня крот», – заметил Томми, сам придумавший это забавное восклицание и очень им гордившийся.
– Или «Дьявол» – красивее звучит, – добавил Нат, на которого взрослые замашки Дана произвели сильное впечатление.
Дан фыркнул в ответ на эту «дребедень» и принялся объяснять правила игры, приправляя свою речь отъявленными ругательствами. Но вот беда: Томми хотел спать, а у Ната от пива и дыма разболелась голова, так что соображали они туго, игра шла вяло. В комнате было темно – фонарь едва светил; нельзя было ни громко смеяться, ни ходить, потому что в каморке по соседству спал Сайлас, – словом, забава вышла невеселая. А потом Дан вдруг замер и испуганно выкрикнул:
– Кто тут?
И в тот же миг закрыл шторку фонаря. В темноте прозвучал дрожащий голос:
– Я Томми потерял.
А потом стремительно зашлепали босые ноги – шаги удалялись в сторону двери, которая вела из флигеля в основное здание.
– Деми! Сейчас кого-нибудь позовет! Давай в кровать, Том, и ни гугу! – крикнул Дан, сметая со стола все приметы гулянки и срывая с себя одежду, Нат последовал его примеру.
Томми влетел к себе в комнату и нырнул в кровать, где лежал хохоча, пока что-то не обожгло ему руку: он обнаружил, что так и сжимает окурок «разгульной» сигары – именно он ее и курил, когда их прервали.
Сигара почти догорела, и Томми собирался аккуратно ее затушить, но тут послышался голос Нянюшки. Побоявшись прятать сигару в постели – вдруг выдаст, – Томми бросил ее под кровать, потыкав перед тем, чтобы, как он надеялся, загасить окончательно.
Вошли Нянюшка с Деми и очень удивились, увидев румяное личико Томми, мирно покоившееся на подушке.
– Его только что не было: я проснулся и нигде не мог его найти, – стоял на своем Деми, кинувшись к другу.
– Ты какую еще шалость задумал, плохой мальчик? – поинтересовалась Нянюшка, добродушно тряхнув спящего.
В ответ он открыл глаза и кротко пояснил:
– Да я просто сбегал к Нату по одному делу. Уходите, не мешайте, ужасно спать хочется.
Нянюшка подоткнула Деми одеяло и отправилась в соседнюю комнату, где обнаружилось, что оба мальчика мирно посапывают. «Просто мелкая шалость», – подумала она, а поскольку ничего дурного не произошло, она решила не докладывать миссис Баэр – та была занята маленьким Тедди и очень волновалась.
Томми очень хотел спать, он буркнул, чтобы Деми не лез в чужие дела и не задавал вопросов, и через десять минут уже храпел, причем ему бы и в самом страшном сне не приснилось, что происходит у него под кроватью. Сигара не потухла и тлела на соломенной циновке, пока та не вспыхнула; голодные язычки пламени поползли вверх, добрались до покрывала, потом до простыней, а потом и до самой кровати. Томми, выпив пива, спал очень крепко, а Деми оглушило дымом, так что очнулись они, только когда их уже лизал огонь – оба могли запросто сгореть заживо.
Франц засиделся за книгами и, выходя из класса, почуял запах гари; он бросился наверх и увидел дымовой столб, выползавший из левого флигеля. Он не стал тратить время и звать на помощь, сам вбежал в комнату, стащил мальчиков с охваченных огнем кроватей и вылил в пламя всю воду, какую нашел. Пламя присмирело, но не угасло, а мальчики проснулись, покатились кубарем в холодный коридор и тут же заревели во весь голос. Мгновенно примчалась миссис Баэр, а через миг и Сайлас выскочил из своей комнаты с криком: «Пожар!» – да таким, что перебудил весь дом. В коридоре сгрудилась стайка белых гоблинов с перепуганными личиками, в первый момент все онемели от ужаса.