– Ради тебя, милая моя энтузиастка, я готов в это поверить: твое упорство не может не увенчаться успехом. Пойду взгляну на этого юного спартанца. Где он?
– У меня в комнате. Только прошу, милый, обращайся с ним ласково, пусть даже он и не ответит тем же. Я убеждена, что именно так мы сможем до него достучаться. Строгость и ограничения на него не действуют, а вот добрым словом и бесконечным терпением можно его укротить – я когда-то и сама была такой же.
– Ну и уж ты никогда не была такой негодницей! – воскликнул мистер Баэр, смеясь, – впрочем, не без некоторого возмущения.
– Я была бунтаркой, хотя и бунтовала по-иному. Я чутьем понимаю, что` именно он сейчас испытывает, знаю, как можно проникнуть ему в душу, сознаю, какие искусы сбивают его с пути. И я рада нашей с ним схожести, потому что это поможет мне помочь ему, и если мне удастся сделать настоящего мужчину из этого запущенного ребенка, будет ясно, что жизнь я прожила не зря.
– Благослови Господь этот труд и помоги той, что его вершит!
Мистер Баэр теперь говорил с той же истовостью, что и жена, а потом они вдвоем отправились к Дану и обнаружили, что он уронил голову на локоть и забылся сном. Впрочем, мальчик тут же поднял глаза и попытался встать, на что мистер Баэр произнес ласково:
– Похоже, в Пламфилде тебе нравится больше, чем на ферме у Пейджа. Что ж, поглядим, может, на сей раз мы справимся лучше.
– Благодарствуйте, сэр, – произнес Дан, пытаясь проявить учтивость, причем далось ему это проще, чем он ожидал.
– Так, посмотрим твою ногу. Ого! Ничего хорошего. Придется завтра вызвать доктора Фирта. Принеси теплой воды, Джо, и старого тряпья.
Мистер Баэр обмыл и забинтовал больную ногу, а миссис Баэр застелила единственную свободную кровать в доме. Стояла она в гостевой комнатке рядом с гостиной – ею пользовались, когда кому-то из мальчиков нездоровилось, потому что так миссис Джо могла не бегать вверх-вниз, а больному было видно, что происходит вокруг. Закончив, мистер Баэр поднял мальчика на руки и отнес в кровать, помог раздеться, уложил на белую простынку и оставил отдыхать после еще одного рукопожатия и отеческого: «Спокойной ночи, сын мой».
Дан тут же провалился в сон и крепко проспал несколько часов, а потом в ноге запульсировала боль, он проснулся и долго крутился в постели, стараясь не стонать, чтобы не разбудить других, ибо был он храбрым мальчиком и боль терпел, как настоящий «маленький спартанец» – подходящее прозвище дал ему мистер Баэр.
У миссис Джо была привычка перед сном обходить двор, запирать окна, если дул студеный ветер, натягивать москитную сетку над Тедди и заглядывать к Томми, который иногда ходил во сне. Она просыпалась от малейшего шума, ей часто грезились разбойники, коты и пожары, дверь в свою комнату она не закрывала, а потому до ее чутких ушей быстро долетели тихие постанывания Дана, и она мгновенно вскочила с постели. Он как раз в отчаянии колотился о горячую подушку, но тут в коридоре мелькнул свет, и в комнату прокралась миссис Джо, похожая на привидение, – волосы свернуты в большой узел на затылке, подол длинного серого халата волочится по полу.
– Болит, Дан?
– Что-то нехорошо, но я не хотел вас будить.
– Я такая сова, вечно летаю по ночам. Да, нога просто горит огнем, нужно заново смочить повязку.
Матушка-сова, захлопав крыльями, улетела, чтобы принести охлажденные бинты и кружку воды со льдом.
– Ах, как хорошо! – вздохнул Дан, почувствовав прикосновение влажной ткани и освежив пересохшее горло.
– Вот и славно, а теперь попробуй поспать и не пугайся, если увидишь меня снова – я буду к тебе заглядывать и брызгать холодной водичкой.
С этими словами миссис Джо нагнулась, перевернула подушку, разгладила простыню – и тут, к величайшему ее удивлению, Дан обхватил ее рукой за шею, притянул к себе и поцеловал, пробормотав с запинкой: «Благодарю вас, мадам», – и слова эти сказали ей больше, чем самая витиеватая речь, ибо торопливый поцелуй и скомканная фраза означали: «Простите меня, я буду очень стараться». Она все поняла, оценила его невысказанное признание и не стала портить его, выражая свое изумление; лишь напомнила себе, что у этого мальчика нет матери, поцеловала смуглую щечку, зарывшуюся в подушку, – щечка будто бы стыдилась только что проявленной нежности, – и вышла, произнеся слова, которые Дан запомнил надолго:
– Ты теперь мне как сын и, если захочешь, сумеешь сделать так, чтобы я этим очень гордилась.
Она снова зашла к нему на рассвете – он спал так крепко, что и не шелохнулся, и явно не почувствовал, как она смачивает повязку, вот только гримаса боли на его лице разгладилась, и оно приобрело выражение полного покоя.
Настало воскресенье, в доме царила такая тишина, что Дан проснулся только к полудню и, оглядевшись, увидел, что в дверь просунулась нетерпеливая мордашка. Он протянул руки, и Тедди промчался через комнату, запрыгнул на кровать и с криком: «Мой Данни пишёл!» – обхватил его ручонками, ерзая от восторга. Потом вошла миссис Баэр и принесла завтрак – ничем не показав, что видит, как Дану неловко за вчерашнюю нежность. Тедди настоял на том, чтобы накормить Дана «зайтаком», и потчевал его, точно младенца: Дан был не слишком голоден, но ему очень понравилось.
А потом прибыл доктор, и бедному спартанцу пришлось нелегко: некоторые косточки на ноге сместились, их пришлось вправлять, и это оказалось так больно, что губы у Дана побелели, а на лбу выступили капли пота, но он ни разу не вскрикнул, только так крепко сжимал руку миссис Джо, что кожа еще долго оставалась красной.
– Обеспечьте мальчику покой как минимум на неделю, вставать ему запрещается. Потом я скажу, можно ли уже передвигаться на костылях или придется еще полежать, – вынес вердикт доктор Фирт, складывая свои блестящие инструменты, которые Дану совсем не понравились.
– Но ведь она потом заживет, да? – уточнил Дан, потому что его встревожило слово «костыли».
– Будем надеяться.
С этими словами доктор удалился, оставив Дана в сильном унынии: хромота – страшное наказание для любого непоседы.
– Не переживай, я отличная сестра милосердия, через месяц будешь бегать не хуже прежнего, – обнадежила его миссис Джо.
Однако Дана терзал страх хромоты, и даже ласки Тедди не могли его развеять; тогда миссис Джо предложила прислать кого-то из мальчиков к нему с визитом и осведомилась, кого именно он хочет видеть.
– Ната и Деми. А еще можно принести мою шляпу? В ней одна штука, которая должна им понравиться. А мой узелок с барахлом вы, наверное, выбросили? – Дан с явной тревогой задал этот вопрос.
– Нет, оставила – я подумала, там может быть что-то ценное, если ты так тщательно его хранил.
И миссис Джо принесла его поношенную соломенную шляпу, набитую жуками и бабочками, а также носовой платок, в который он складывал разные подобранные в дороге диковины: птичьи яйца, аккуратно обложенные мхом, необычные камни и ракушки, мох, а также нескольких небольших крабов, крайне возмущенных тем, что их лишили свободы.
– Можно куда-нибудь посадить этих крабиков? Мы их с мистером Хайдом нашли, они совершенно первоклассные, я хотел бы их оставить и понаблюдать за ними, если вы не против, – сказал Дан, забыв о боли в ноге, и засмеялся, глядя, как крабы ползают и пятятся на одеяле.
– Конечно можно, им подойдет старая клетка Полли. Вот только проследи, чтобы они не откусили Тедди пальчики, пока я за ней хожу. – И миссис Джо убежала, а Дан продолжал радоваться тому, что его сокровища не сочли хламом и не выбросили.
Нат, Деми и клетка появились одновременно, крабов поселили в новый дом, к величайшему восторгу всех мальчиков, – увлекшись этим процессом, они полностью отбросили неловкость, которую в противном случае могли бы почувствовать, начиная разговор с беглецом. Дан пересказал восхищенным слушателям свои приключения, причем куда в больших подробностях, чем Баэрам. После этого он предъявил свою «добычу», описав каждый предмет так красочно, что миссис Джо – она ушла в соседнюю комнату, чтобы им не мешать, – удивилась, заинтересовалась и восхитилась.
«Сколько он всего знает об этих вещах! Как поглощен темой! И какое это на данный момент спасение, ведь книгами он не интересуется, так что занять его, пока он лежит в постели, нечем; зато мальчики смогут приносить ему сколько угодно жуков и камней – и я так рада, что они ему по душе; это полезно и, кто знает, может стать делом его жизни. Если из него вырастет известный натуралист, а из Ната – музыкант, мне будет чем гордиться».
Миссис Джо сидела над книгой и улыбалась, строя эти воздушные замки прямо как в детстве, вот только тогда она мечтала о собственном будущем, а теперь – о будущем других людей, именно поэтому, видимо, многие из ее мечтаний претворились в жизнь, ибо милосердие – отличный фундамент для строительства.
Ната сильнее всего захватили приключения, а вот Деми заинтересовался бабочками и жуками – он буквально впитывал рассказы об их насыщенных событиями жизнях, будто слушал новую прекрасную сказку, ибо рассказывал Дан хотя и незамысловато, но увлекательно, страшно довольный тем, что хоть чему-то может научить маленького философа. Слушателей так заинтересовало повествование о поимке мускусной крысы, шкурка которой была в числе прочих сокровищ, что мистеру Баэру пришлось заглянуть к ним и напомнить Нату и Деми, что пора идти на прогулку. Дан так тоскливо посмотрел им вслед, что папа Баэр предложил отнести его на диван в гостиной – хоть какая перемена обстановки.
Когда Дана устроили и в доме воцарилась тишина, миссис Джо – она сидела рядом, показывая Тедди картинки, – произнесла заинтересованным тоном, кивая на сокровища, которые Дан по-прежнему держал в руках:
– А откуда ты столько всего знаешь про эти вещи?
– Мне они всегда нравились, но знал я очень мало, пока мистер Хайд мне не рассказал. Вы представляете, он живет в лесу, изучает все эти штуки – не припомню, как такой человек называется, – и пишет про лягушек, рыб и все такое. Он одно время гостил у Пейджа и все просил, чтобы я ходил с ним и помогал, мне это страшно нравилось, потому что он чего только мне не рассказывал, он страх какой умный и веселый. Очень бы хотелось с ним опять повидаться.