пать, – откликнулся Роб, не слишком напуганный перспективой умереть с голоду.
– Да, а еще можно ловить лягушек и варить. Папа один раз их попробовал и сказал, что очень вкусно, – прибавила Нан, сумевшая обнаружить толику романтики даже в том, что они заблудились на черничном поле.
– А как мы сварим лягушек? У нас же огня нет.
– Не знаю, в следующий раз обязательно прихвачу спички, – пообещала Нан, огорченная, что эксперимент с варкой лягушек откладывается.
– А можно развести костер с помощью светлячка? – с надеждой поинтересовался Роб, глядя, как вокруг порхают крылатые искорки.
– Давай попробуем.
Несколько минут они довольно весело ловили светлячков и пытались с их помощью поджечь зеленый сучок.
– Они все-таки светлячки, а не огневечки, – огорченно сказала Нан, отбрасывая несчастное насекомое, притом что оно светило вовсю и даже послушно прогулялось по сучку взад-вперед, чтобы доставить удовольствие маленьким экспериментаторам.
– Что-то мумуля не идет, – заметил Роб после еще одной паузы, по ходу которой они рассматривали звезды над головой, вдыхали сладкий аромат папоротника, который придавили подошвами, и вслушивались в серенады сверчков.
– Вот уж не знаю, зачем Господь сотворил ночь. По-моему, день гораздо лучше, – задумчиво произнесла Нан.
– Чтобы спать, – пояснил Роб, зевнув.
– Тогда давай спать, – запальчиво произнесла Нан.
– Я хочу в кроватку. И тут нет Тедди! – воспротивился Роб, которому тихое воркование птичек в гнездышках напомнило о родном доме.
– Не верю я, что твоя мама нас найдет, – заявила Нан, постепенно впадавшая в отчаяние: терпеть и ожидать было совсем не в ее вкусе. – Тут так темно, она нас не увидит.
– В леднике было совсем черно, а я так испугался, что даже не звал ее, и все-таки она меня увидела. Увидит и теперь, как бы ни было темно, – уверенно объявил Роб, вставая и вглядываясь в темноту в ожидании помощи, которая никогда еще его не подводила.
– Вон она! Вон! – вдруг воскликнул он и со всех своих усталых ножонок бросился навстречу медленно приближавшейся темной фигуре. А потом резко остановился, развернулся и заковылял обратно, в ужасе крича:
– Нет! Это медведь! Большой черный медведь!
И он зарылся лицом в юбки Нан.
В первый момент Нан вздрогнула. При мысли о настоящем медведе мужество изменило даже ей, она едва не развернулась и не понеслась прочь, но тут мирное «му-у-у!» превратило ее ужас в радость, и она произнесла, смеясь:
– Робби, это корова! Милая черная коровушка, которую мы днем видели.
Корова, по всей видимости, удивилась тому, что по ее пастбищу разгуливают в темноте два маленьких человечка, и, будучи скотинкой приветливой, подошла разобраться. Она дала детям себя погладить и стояла, так нежно глядя на них ласковыми глазами, что Нан, которая не боялась никаких животных, кроме медведей, тут же захотела ее подоить.
– Меня Сайлас научил, а черника с молоком – это так вкусно, – заявила она, перекладывая ягоды из ведерка в шляпу и отважно берясь за дело. Роб же стоял рядом и по ее просьбе повторял стишок из «Матушки гусыни»[310]:
Милая коровка, молочка мне дай,
Дай мне молочка, не ворчи,
А я тебе за это – пышный каравай
И платье из зеленой парчи.
Но бессмертный стишок не помог: приветливую коровку уже выдоили, и голодным детишкам досталось всего четверть пинты.
– Кыш! Иди отсюда! Злюка старая! – воскликнула неблагодарная Нан, бросив безнадежные попытки. Бедная Молли побрела прочь, тихонько фыркнув от удивления и обиды.
– Давай по глоточку, а потом пойдем походим. Иначе заснем, а потерявшимся спать нельзя. Ты разве не помнишь, как Ханна Ли из того хорошенького рассказа заснула под снегом и умерла?[311]
– Но тут нет никакого снега, нам хорошо и тепло, – возразил Роб, у которого воображение было совсем не такое живое, как у Нан.
– Не важно. Побродим, потом еще позовем и, если никто не придет, спрячемся под кустами как Мальчик-с-пальчик с братьями.
Но далеко они не ушли: Роб так хотел спать, что ножки у него заплетались и он постоянно падал. Нан окончательно вышла из себя, удрученная добровольно взятой на себя ответственностью.
– Еще раз шлепнешься – буду тебя трясти, – заявила она, очень бережно поднимая на ноги маленького мужчину, потому что сердце у нее на деле было необычайно доброе.
– Не надо, пожалуйста. У меня просто башмачки очень скользят. – И Роб мужественно сдержал готовые хлынуть слезы, а потом жалобно и покорно добавил, тронув сердце Нан: – Если бы комарики так не кусались, я бы поспал, пока мумуля не придет.
– Положи головку мне на колени, а я тебя накрою передником, сама-то я не боюсь ночи, – предложила Нан, садясь и пытаясь убедить саму себя, что ей нипочем странные тени и таинственные шорохи вокруг.
– Только ты меня разбуди, когда она придет, – попросил Роб и через пять минут уже крепко спал, спрятав головку у Нан под передником.
Минут пятнадцать девочка сидела неподвижно, тревожно озираясь, – каждая секунда казалась ей часом. А потом над холмом замерцал слабый свет, и она подумала: «Видимо, ночь уже прошла, настает утро. А я люблю смотреть, как встает солнце, так что посижу пока, а потом будем искать дорогу домой».
Вот только даже и луна не успела высунуть из-за холма свою круглую физиономию и разрушить надежды Нан, а та уже крепко уснула, откинувшись в куст высокого папоротника, и сон ее в ту летнюю ночь был про светлячков и синие передники, целые горы черники и про Робби – он утирал слезы черной корове, а та рыдала: «Хочу домой! Хочу домой!»
Пока детишки спали, убаюканные сонным гулом множества своих соседей-комаров, в доме царила страшная суматоха. Телега вернулась в пять, у изгороди ее дожидались все, кроме Джека, Эмиля, Нан и Роба. Вместо Сайласа приехал Франц, и, когда мальчики сказали ему, что остальные решили пойти пешком через лес, он недовольно ответил:
– Оставили бы Роба, он устанет от такой долгой прогулки.
– Напрямик быстрее, и они его понесут, – пояснил Тюфяк, который торопился домой к ужину.
– А вы уверены, что Нан и Роб пошли с ними?
– Конечно пошли. Я сам видел, как они перелезали через изгородь, крикнул им, что уже почти пять, а Джек ответил, что они пойдут сами, – объяснил Тюфячок.
– Ну ладно, тогда залезайте.
И тележка укатила прочь, увозя уставших ребятишек с полными ведерками.
Миссис Джо сумела скрыть тревогу, услышав, что компания разделилась, и тут же отправила Франца с Тоби на поиски малышей. Ужин закончился, все семейство, как обычно, собралось в прохладном вестибюле – и тут примчался Франц, разгоряченный, запыленный и взволнованный.
– Вернулись? – закричал он еще с дорожки.
– Нет! – Миссис Джо кинулась к нему в такой тревоге, что все повскакивали с мест и окружили Франца.
– Не нашел я их, – начал было он, однако вслед за этими словами раздалось громкое «а вот и мы!» – и вошли Джек с Эмилем.
– Где Нан и Роб? – выпалила миссис Джо и схватила Эмиля так цепко, что он испугался, не лишилась ли его тетушка рассудка.
– Не знаю. А разве они не вернулись с остальными? – торопливо спросил он.
– Нет. Джордж с Томом говорят – они с вами пошли.
– Вовсе нет. Мы их даже не видели. Мы поплавали в пруду и пришли через лес, – пояснил Джек, не на шутку встревожившись.
– Позовите мистера Баэра, принесите фонари и скажите Сайласу, что он мне нужен.
Больше миссис Джо ничего не сказала, однако все всё поняли и кинулись выполнять указания. Через десять минут мистер Баэр с Сайласом уже шагали в сторону леса, а Франц мчался по дороге на старом Энди – осматривать пастбище. Миссис Джо прихватила еды со стола, бутылочку бренди из шкафчика с лекарствами, взяла фонарь и, велев Джеку и Эмилю следовать за ней, а остальным не трогаться с места, вскочила верхом на Тоби, не надев ни шляпки, ни шали. Она слышала, что кто-то бежит за ней следом, но не произнесла ни слова. Однако, когда она остановилась, чтобы покричать и вслушаться, свет фонаря упал на лицо Дана.
– Ты здесь? Я же велела Джеку пойти, – сказала миссис Джо и хотела было отправить мальчика назад, хотя отчаянно нуждалась в помощи.
– Я его не пустил, они с Эмилем не ужинали, а мне хотелось пойти сильнее, чем им, – ответил Дан, забирая у нее фонарь и глядя в лицо со спокойной улыбкой, от которой у миссис Джо сразу возникла уверенность, что ей есть на кого положиться.
Она спрыгнула с Тоби и велела Дану сесть верхом, хотя он и настаивал, что пойдет сам. Потом они двинулись дальше по пустой пыльной дороге, время от времени окликая потеряшек, и, затаив дыхание, прислушивались – не зазвучат ли где тоненькие голоса.
Когда они добрались до пастбища, по нему уже, подобно блуждающим огонькам, метались другие фонарики. Слышны были крики мистера Баэра: «Нан! Роб! Роб! Нан!» Сайлас свистел и кричал басом, Дан скакал взад-вперед на Тоби – тот, похоже, понял, в чем дело, и с непривычной кротостью забирался в самые непроходимые места. Время от времени миссис Джо призывала всех к молчанию и произносила, сглатывая комок в горле:
– Шум их может напугать, дайте я покличу. Робби узнает мой голос.
После этого она выкликала любимое имечко с невыразимой нежностью, и эхо ласково шептало его в ответ, а лес пропускал с необычайной готовностью. Но ответа не доносилось.
Небо затянуло, луна показывалась лишь изредка, в темных тучах вспыхивали зарницы, а далекие раскаты грома говорили о том, что приближается летняя гроза.
– Ах, Робби мой, Робби! – причитала бедная миссис Джо, бродя по полю, точно бледный призрак, – Дан же преданным светлячком следовал за нею. – А что я скажу отцу Нан, если с ней что-то случится? Как я отпустила своего крошку в такую даль? Фриц, ты ничего не слышал?
А когда в ответ доносилось скорбное «нет», миссис Джо заламывала руки с таким отчаянием, что Дан спрыгнул со спины Тоби, привязал его к изгороди и с обычной своей решительностью объявил: