– Они могли уйти по ручью, пойду посмотрю.
Он перелез через изгородь и зашагал так стремительно, что миссис Джо не сразу его нагнала, однако, когда нагнала, он опустил фонарь и радостно показал ей следы маленьких ног на мягкой почве у ручья. Миссис Джо бросилась на колени, осмотрела их, а потом, вскочив, воскликнула:
– Да, это следы башмачков моего Робби! Пойдем в эту сторону, они наверняка там.
Сколь утомительными оказались поиски! Однако теперь встревоженную мать точно вел неведомый инстинкт, и вот Дан вскрикнул и подхватил с дорожки какой-то блестящий предмет. Это была крышка от нового жестяного ведерка – малыши обронили ее, впервые поняв, что потерялись. Миссис Джо прижала ее к себе и покрыла поцелуями, точно живое существо. Дан хотел было радостным воплем призвать остальных, но она остановила его, устремившись вперед:
– Нет, лучше я сама их найду. Это я отпустила Роба и теперь хочу сама вернуть его отцу.
Немного дальше обнаружилась шляпка Нан, и, несколько раз пройдя мимо нужного места, они наконец-то обнаружили потеряшек – оба крепко спали. Дан навеки запомнил картинку, которую высветил в ту ночь лучик его фонаря. Он думал, что миссис Джо вскрикнет, но она только прошептала: «Ш-ш!» – мягко отогнула передник и открыла румяное личико под ним. Измазанный черникой ротик был приоткрыт, дышал ровно, влажные светлые волосики прилипли к горячему лбу, а пухлые ручонки крепко сжимали ведерко, все еще полное до краев.
То, что сыночек ее сохранил ягоды по ходу всех ночных передряг, видимо, тронуло миссис Джо до самых глубин души: она порывисто подхватила малыша и заплакала, так нежно и одновременно так безутешно, что он проснулся и в первый момент, похоже, ничего не понял. А потом вспомнил и крепко прижался к маме, заявив с победоносным смехом:
– А я знал, что ты придешь! Мумуля! Без тебя так плохо!
На несколько секунд они за объятиями и поцелуями забыли обо всем мире, ибо, как бы сильно ни заплутал, ни перепачкался и ни выбился из сил потерявшийся сынок, мама всегда его поймет и простит, заключив в кольцо заботливых рук. Счастливы те сыновья, вера которых в свою маму остается неизменной, которые во всех своих блужданиях хранят сыновний зарок, чтобы отплатить матери за ее нежную, беззаветную любовь.
Дан же тем временем извлек из папоротника Нан, причем с бережностью, какую раньше проявлял разве что по отношению к Тедди: он не дал ей всполошиться в момент внезапного пробуждения и отер ей слезы, ибо Нан тоже заплакала от радости, так хорошо ей стало, когда после, как казалось, долгих лет одиночества и страха над ней склонилось ласковое лицо, а плечи обвила сильная рука.
– Девочка моя бедная, не плачь! Все хорошо, и никто не станет тебя ругать, – сказала миссис Джо, в объятиях которой хватило места и для Нан: она прижала к себе обоих детишек, так наседка собирает потерявшихся цыпляток под материнское крыло.
– Это я виновата, и мне очень стыдно. Я пыталась за ним присматривать, накрыла, дала поспать и ягоды его не тронула, хотя и очень проголодалась. И я больше никогда так не буду, честное слово, никогда! – всхлипывала Нан, утопая в море благодарности и раскаяния.
– Позови остальных, и поехали домой, – распорядилась миссис Джо.
Дан вспрыгнул на изгородь, и над полем прозвенело радостное: «Нашлись!»
Как ринулись к ним со всех сторон блуждающие огоньки, как сгрудились среди душистых папоротников вокруг вернувшихся потеряшек! Сколько было объятий, поцелуев, слов, слез – светлячки изумились до глубины души, а комары не на шутку обрадовались и загудели пуще прежнего. Примчались и маленькие мотыльки, а лягушки квакали так, будто хотели погромче выразить свое удовольствие.
А потом необычайное шествие потянулось обратно: Франц верхом уехал вперед сообщить новости. Возглавляли колонну Дан и Тоби, за ними следовала Нан в сильных руках Сайласа, который заявил, что у него «ни в жисть еще не было такой ладной поноски» – всю дорогу до дома он дразнил девочку по поводу ее шалостей. Миссис Баэр никому не позволила нести Робби, и Малыш, освежившийся во время сна, сидел и весело лопотал, ощущая себя героем, а мама его шагала, жадно ловя каждое прикосновение его драгоценного тельца, и не уставала слушать его слова: «А я знал, что мумуля за мной придет», и смотреть, как он наклоняется, чтобы поцеловать ее и положить ей в рот черничину покрупнее: «Я ведь для тебя ягодки собирал».
Когда они добрались до аллеи перед домом, из-за туч вышла луна, и все мальчики выбежали им навстречу, так что заблудших ягняток победно и бережно внесли в дом и посадили в столовой – тут неромантичные юные создания потребовали ужин вместо новых поцелуев и ласк. Им дали хлеба с молоком, а все домочадцы стояли вокруг и смотрели. Нан быстро воспрянула духом и пустилась в рассказы об их приключениях – благо они завершились. Роб увлекся едой, но потом вдруг отложил ложку и оглушительно заревел.
– Лапушка моя, ты чего плачешь? – всполошилась мама, все еще стоявшая рядом.
– Плачу, потому что потерялся, – ответствовал Роб, пытаясь выдавить хоть еще одну слезинку, но безуспешно.
– Но ты же уже нашелся. Нан говорит, что на пастбище ты не плакал, и я очень рада, что ты у меня такой храбрый.
– А мне там было так страшно, что некогда было плакать. А теперь я хочу плакать, потому что мне не понравилось теряться, – объяснил Роб, борясь со сном, переживаниями и полным ртом хлеба с молоком.
Мальчиков так рассмешили эти попытки наверстать упущенное, что Роб отвлекся, чтобы на них посмотреть, заразился их весельем и, поглазев немного, громко захохотал, стуча ложкой по столу, будто в ответ на удачную шутку.
– Уже десять часов. В постель, все до единого, – распорядился мистер Баэр, взглянув на карманные часы.
– И пустых постелей, слава богу, в доме нынче не будет, – добавила миссис Баэр, следя глазами, полными слез, как Робби покидает столовую на руках отца, а Нан уводят Дейзи и Деми – последний теперь считал ее самой интересной героиней в своей коллекции.
– Бедная тетя Джо так устала, что ее бы и саму отнести наверх, – заметил добрый Франц, обнимая ее за плечи. Она застыла у лестницы, совершенно изнуренная переживаниями и долгой прогулкой.
– Давай сделаем «стульчик», – предложил Томми.
– Нет, дружочки, спасибо. Лучше дайте мне опереться на чье-нибудь плечо, – попросила миссис Джо.
– На мое! На мое! – И полдюжины добровольцев бросились к ней, отпихивая друг друга, потому что в бледном лице матери было нечто такое, что до самых глубин тронуло сердечки, бившиеся под их курточками.
Поняв, что помочь ей считается большой честью, миссис Джо решила удостоить ее того, кто этого заслужил, – и никто не стал протестовать, когда она положила руку на широкое плечо Дана и произнесла, да так, что он зарделся от гордости и удовольствия:
– Это он нашел детей, ему мне и помогать.
И тем самым она вознаградила Дана за его ночные труды: его не только выделили из всех – и теперь он гордо нес наверх лампу, – но миссис Джо еще и произнесла от всего сердца, когда они расстались у двери:
– Спокойной ночи, сын мой! Да благословит тебя Бог!
– Как бы мне хотелось быть вашим сыном! – произнес Дан, почувствовав, что тревоги и опасности сблизили их, как никогда.
– Ты будешь моим старшим. – И она скрепила свое обещание поцелуем, после которого Дан стал ее навеки.
Маленький Роб утром чувствовал себя лучше некуда, а у Нан болела голова, и она лежала на софе матушки Баэр – расцарапанное личико ей смазали кольдкремом. Все ее угрызения совести как рукой сняло, она явно пришла к выводу, что теряться очень занятно. Миссис Джо это совсем не обрадовало, ей не хотелось, чтобы дети ее сходили с путей добродетели, а ученики укладывались спать в черничных полях. Она серьезно поговорила с Нан и попыталась внушить той разницу между свободой и ответственностью, сопроводив свои поучения несколькими историями. Она пока не придумала, как ей наказать Нан, но ответ нашелся в одной из историй, а поскольку миссис Джо любила необычные наказания, она решила попробовать.
– Все дети убегают! – объявила Нан, как будто побег такая же естественная и неотвратимая вещь, как корь или коклюш.
– Не все, и некоторых из тех, кто убежал, больше никогда не находят, – отвечала миссис Джо.
– А вы сама разве никогда не убегали? – поинтересовалась Нан, чьи зоркие глаза давно разглядели родственную душу в серьезной даме, которая так чинно сидела с ней рядом за рукоделием.
Миссис Джо рассмеялась и призналась, что да.
– Расскажите! – потребовала Нан, чувствуя, что берет верх в споре.
Миссис Джо поняла, куда ветер дует, тут же посерьезнела и произнесла, с укором качнув головой:
– Я это делала не раз, и бедной моей мамочке приходилось от моих проказ несладко, но потом она меня излечила.
– Как? – Нан выпрямилась, личико светилось от любопытства.
– Как-то раз купили мне новые туфельки, мне очень хотелось ими похвастаться, и, хотя мне сказали не выходить из сада, я сбежала и весь день гуляла. Дело было в городе, сама не понимаю, как осталась жива. Но мне было очень хорошо. Я играла в парке с собаками, пускала с незнакомыми мальчишками кораблики, пообедала с маленькой нищенкой-ирландкой соленой рыбой и картофелем – и в итоге меня обнаружили на каком-то крыльце: я крепко спала, обняв огромного пса. Был поздний вечер, я перемазалась, как свинюшка, а новые туфельки совсем стоптались.
– Вот здорово! – выпалила Нан, явно готовая повторить то же самое.
– На следующий день было совсем не здорово. – Миссис Джо очень старалась не выдать взглядом, как приятно ей вспоминать о своих былых проделках.
– Мама вас выпорола? – полюбопытствовала Нан.
– Она меня порола всего один раз за всю мою жизнь, и то потом долго извинялась: в противном случае я бы, наверное, ее не простила, потому что страшно тогда обиделась.
– А почему она извинялась? Вот мой папа этого никогда не делает.
– Потому что сразу после я повернулась и сказала: «Смотри, ты сама страшно сердишься, тебя бы и саму выпороть». Она посмотрела на меня, а потом гнев ее как рукой сняло, и она произнесла, устыдившись: «Ты права, Джо. Я очень сержусь, так почему я наказываю тебя за несдержанность, когда сама подала тебе такой плохой пример? Прости меня, доченька, и давай попробуем помочь друг другу более действенным способом». Я этого не забыла, и мне это оказалось куда полезнее, чем целая дюжина розог.