Сама того не сознавая, она осеняла своих маленьких подданных большей благодатью, чем большинство настоящих монархов, ибо правила ласково, и власть ее была ощутимой, но незримой. Благодаря природной опрятности, она все делала очень аккуратно, что благотворно влияло на маленьких нерях. Она никому не позволяла дотрагиваться до себя грубо или грязными пальцами, так что во время ее визита мыло расходовалось быстрее обычного, потому что мальчики считали за особую честь получить право поносить на руках ее высочество, и не было бесчестия худшего, чем презрительное распоряжение:
– Отойди, грязнуля!
Кроме того, ей не нравились громкие крики, а драк она просто боялась. Поэтому, обращаясь к ней, мальчики приглушали голоса, а любые потасовки в ее присутствии пресекались зрителями – в том случае, если сами их участники не могли разойтись с миром. Она любила, чтобы ей прислуживали, но даже старшие мальчики безропотно бегали по ее поручениям, а малыши превращались в ее покорных рабов. Они только что не молили об особой чести – впрячься в ее карету, поносить за ней корзинку с ягодами или передать ей за столом тарелку. Служение было беззаветным, и Томми с Недом даже подрались, не сумев договориться, кому выпадет почетное право почистить ваксой ее башмачки.
Недельное общество этой благовоспитанной, хотя и совсем юной барышни особенно пошло на пользу Нан: Бесс смотрела со смесью изумления и тревоги в огромных голубых глазах, когда юная непоседа принималась вопить и носиться. В такие минуты Бесс шарахалась от нее в сторону, будто от дикого зверька. Чуткая Нан прекрасно это сознавала. Поначалу она говорила:
– Пуф! А мне все равно.
Вот только ей было не все равно, и ее очень обидело, когда Бесс заключила:
– Я бофше люблю свою куфину, потому фто она не фкачет.
После этого Нан так тряхнула Дейзи, что у той зубы клацнули, и сбежала в сарай выплакаться. В этом убежище, куда стремились все растревоженные души, она нашла и утешение, и добрый совет. Может, ласточки прочирикали ей из своих лепных гнезд короткое наставление о том, как прелестна кротость. Как бы то ни было, Нан вернулась примолкшая, прочесала весь сад в поисках особого раннего яблочка – Бесс очень такие любила, потому что они были сладкие, маленькие и красные. Вооружившись этим даром примирения, она приблизилась к маленькой принцессе и смиренно протянула его. К великой ее радости, дар был великодушно принят, а когда Дейзи поцеловала Нан в знак прощения, Бесс последовала ее примеру, будто бы поняв, что была слишком сурова, и пожелала принести извинения. После этого все три девочки мирно играли вместе, и Нан много дней наслаждалась монаршей милостью. Надо сказать, поначалу она чувствовала себя как дикая птичка в золотой клетке и время от времени упархивала прочь, чтобы расправить крылышки в долгом полете или попеть во всю силу своих легких – но только тогда, когда это не побеспокоило бы пухлую голубку Дейзи и изящную канареечку Бесс. Для Нан общение с Бесс оказалось благотворным, ибо, глядя на то, как все любят маленькую принцессу за ее мелкие милости и добродетели, Нан принялась ей подражать – ей тоже хотелось любви, и она очень старалась ее завоевать.
Все до единого мальчики тоже ощутили на себе влияние прекрасного дитяти, все стали лучше, не понимая в точности как и почему, – ибо крошечные существа умеют творить чудеса в сердцах тех, кто относится к ним с любовью. Бедный Билли мог часами на нее таращиться, и хотя Бесс это не нравилось, она старалась даже не хмуриться – после того как поняла, что он не совсем такой, как остальные, а значит, обходиться с ним следует с особой добротой. Дик и Долли задаривали ее свистками из ивовых прутьев – это было единственное, что они умели делать. Она принимала дары, хотя никогда ими не пользовалась. Роб не отдалялся от нее ни на шаг, подобно юному возлюбленному, а Тедди ходил за ней, точно собачонка. Джек ей не нравился: у него были прыщи и грубоватый голос. Тюфяк вызвал ее неудовольствие тем, что неопрятно ел, Джордж же изо всех сил старался не чавкать, чтобы не шокировать юную барышню, сидевшую напротив. Неда навеки прогнали от ее двора, когда выяснилось, что он мучил какую-то несчастную полевку. Златовласка никак не могла забыть это страшное зрелище и, завидев поблизости Неда, всякий раз пряталась в свое покрывало из локонов, властным взмахом приказывая ему идти дальше, и восклицала со смесью горя и гнева:
– Нет, я его не фублю! Он мыфкам фостики отрефает, а они пиффят!
При появлении Бесс Дейзи немедленно уступила ей корону и царство и заняла скромную должность старшей поварихи, Нан же сделалась первой фрейлиной. Эмиль был казначеем и безоглядно тратил общественные средства на устроение спектаклей, стоивших целых девять пенсов. Франц был премьер-министром и вел все государственные дела: планировал поездки ее высочества по ее владениям, следил за тем, чтобы соседние страны вели себя уважительно. Деми сделался придворным философом, причем жизнь его была куда легче, чем обычно бывает у подобных особ. Дан взял на себя роль регулярного войска и отважно защищал границы ее владений. Томми был придворным шутом, а Нат – голосистым Риччо при невинной маленькой Марии[312].
Дядя Фриц и тетя Джо наслаждались воцарившимся покоем и наблюдали за этой милой пьеской, в которой юные создания подсознательно копировали старших, не добавляя ноток трагедии – а ведь именно они неизменно приводят к провалу драм, которые разыгрывают на взрослой сцене.
– Они дают нам не меньше уроков, чем мы – им, – заметил мистер Баэр.
– Милые лапушки! Они понятия не имеют, как часто умеют нам подсказать, что лучше для их же блага, – откликнулась миссис Джо.
– Мне кажется, ты была права: девочки оказывают на мальчиков благотворное влияние. Нан расшевелила Дейзи, а Бесс лучше нас умеет научить этих медвежат хорошему поведению. Если так и дальше пойдет, я скоро почувствую себя настоящим доктором Блимбером с его образцовыми юными джентльменами, – со смехом произнес профессор, глядя, как Томми не только снял собственную шляпу, но и сбил шляпу с головы Неда, когда они вошли в комнату, где принцесса скакала верхом на коне-качалке в обществе Роба и Тедди, оседлавших стулья и по мере сил изображавших рыцарей без страха и упрека.
– Из тебя никогда не получится Блимбер, Фриц, можешь даже и не пытаться, да и мальчики наши никогда не поддадутся его насилию. А бояться, что они вырастут слишком изнеженными, тоже не стоит: маленькие американцы слишком любят свободу. Ну а хорошие манеры они, безусловно, приобретут, если мы привьем им дух доброты, который способен озарить даже простоватое поведение, придав ему сердечности и галантности, – как вот в твоем случае, мой милый.
– Ну-ну! Не расточай комплиментов, а то я отвечу в том же духе, и ты сбежишь, а мне хочется сполна насладиться этим получасом покоя.
Тем не менее комплимент мистеру Баэру, несомненно, польстил, ибо был сама правда, и миссис Джо почувствовала, что муж сказал ей особенно теплые и нежные слова, когда дал понять, что в ее обществе наслаждается истинным счастьем и покоем.
– Вернемся к детям: я только что получила очередное доказательство благотворного влияния Златовласки, – проговорила миссис Джо, пододвигая свой стул поближе к софе, где профессор отдыхал, весь долгий день проработав на разных огородах. – Нан терпеть не может шитье, но из любви к Бесс полдня сегодня просидела над симпатичным мешочком, в котором собирается на прощание подарить своему идолу дюжину наших помидоров. Я ее похвалила, а она ответила с обычным своим остроумием: «Я люблю шить для других, а вот для себя шить глупо». Я намек поняла и собираюсь выдать ей несколько фартучков и рубашонок для детей миссис Карни. Нан – девочка добрая, она для них не пожалеет труда, а мне одной заботой меньше.
– Шитье не относится к модным занятиям, дорогая.
– Очень жаль. И уж своих-то девочек я ему обучу на совесть, пусть даже ради этого придется поступиться латынью, алгеброй и полудюжиной разных «логий», которыми в наши дни принято забивать их несчастные головки. Эми собирается вырастить из Бесс настоящую женщину, но бедный ее указательный пальчик и так весь исколот, зато она уже одарила свою матушку несколькими шедеврами, и та ценит их даже больше, чем глиняную птичку без клюва, – а этой поделкой Бесс Лори просто страшно гордится.
– У меня тоже есть доказательство того, какую власть взяла наша принцесса, – заметил мистер Баэр, понаблюдав некоторое время, как миссис Джо пришивает пуговицу, демонстрируя бесконечное презрение к новой образовательной моде. – Джеку так не хотелось попасть в одну компанию с Тюфяком и Недом, которых Бесс явно недолюбливает, что он недавно пришел ко мне и попросил смазать ему прыщики каустиком. Я уже не раз это предлагал, но он не соглашался, а на сей раз вытерпел все, как настоящий мужчина. Ощущения неприятные, но он утешается мыслями о грядущем фаворе – когда он покажет разборчивой леди свои гладкие ладони.
Миссис Баэр рассмешила эта история. Тут же явился Тюфяк – спросить, можно ли угостить Златовласку конфетами, которые ему прислала мама.
– Ей не разрешают есть сладкое, но если ты ей подаришь коробочку – она такая миленькая – и положишь туда сахарную розу, она будет очень довольна, – сказала миссис Джо, которой не хотелось пресекать этот самоотверженный порыв, поскольку «толстячок» редко делился своими засахаренными сливами.
– А розу она не съест? Я не хочу, чтобы из-за меня ей стало плохо, – заметил Тюфяк, любовно оглядывая нежное лакомство, но все же помещая его в коробку.
– Она к розе и не прикоснется. Я ей скажу – это чтобы смотреть, а не чтобы есть. Она ее обязательно сохранит и даже не подумает пробовать. А ты на такое способен?
– Еще бы! Я ведь ее гораздо старше! – возмущенно воскликнул Тюфяк.
– Ладно, попробуем. Давай сложи свои конфеты в этот мешочек, поглядим, сколько они продержатся. Дай-ка сосчитаю: два сердечка, четыре красные рыбки, три лошадки из засахаренного яч