меня, девять миндальных орешков и дюжина шоколадных драже. Согласен? – спросила коварная миссис Джо, складывая сладости в мешочек для ниток.
– Да, – вздохнув, ответил Тюфяк, а потом, сунув запретный плод в карман, отправился делать Бесс подарок, чем заслужил ее улыбку и разрешение сопроводить ее на прогулку по огороду.
– Чувства пересилили аппетит – с ним, беднягой, такое впервые, но благосклонность Бесс наверняка его вознаградит, – произнесла миссис Джо.
– Счастлив тот, кто способен спрятать искушение в карман и научиться самоотречению у столь прелестной наставницы! – добавил мистер Баэр: дети как раз проходили под окном, пухлое личико Тюфяка светилось от удовольствия, а Златовласка с вежливым интересом рассматривала сахарную розу, хотя и предпочла бы настоящий цветок с «кусьным запахом».
Когда отец приехал забрать Бесс домой, все дружно возроптали и осыпали ее прощальными подарками: в результате поклажа ее возросла настолько, что мистер Лори предложил ехать в город в большом фургоне. Каждый принес свое подношение, и совсем непросто оказалось разместить белых мышей, торт, мешочек с ракушками, яблоки, кролика, отчаянно брыкавшегося в мешке, большой кочан ему на обед, банку с миногами и гигантский букет. Сцена прощания вышла трогательной, ибо принцесса сидела прямо на столе в прихожей, окруженная своими подданными. Она поцеловала кузена с кузиной и подала руку остальным мальчикам, которые бережно ее пожали, произнося разные ласковые слова, ибо она научила их, что выказывать свои чувства совсем не стыдно.
– Приезжай поскорее снова, милочка, – прошептал Дан, цепляя ей на шляпу лучшего своего зеленовато-золотистого жука.
– Главное, принцесса, не забывай меня, что бы ни случилось, – галантно произнес Томми, погладив в последний раз ее прекрасные волосы.
– Я у вас буду через неделю, так что мы увидимся, Бесс, – произнес Нат, пытаясь утешиться этой мыслью.
– Уж теперь-то давай пожмем руки! – воскликнул Джек, протягивая безупречную ладонь.
– А вот тебе еще парочка новых, отменных, чтоб ты нас помнила! – выпалили Дик и Долли, подавая ей два очередных свистка. Они, по счастью, не ведали, что семь предыдущих были исподтишка отправлены в кухонную печь.
– Лапочка моя! Я прямо сейчас засяду за твою закладку, а потом храни ее всю жизнь, – сказала Нан, горячо ее обнимая.
Но самым трогательным оказалось прощание несчастного Билли: мысль о том, что Бесс уезжает, показалась ему настолько невыносимой, что он кинулся перед ней на пол и, обнимая ее голубые туфельки, отчаянно забормотал: «Не уезжай! Ну пожалуйста!» Златовласку так смутил этот всплеск чувств, что она наклонилась и, приподняв голову бедняжки, произнесла своим нежным голоском:
– Не пфачь, Билли, бедненький! Я буду по тебе скуфать и скофо опять пиеду.
Билли после этого сразу утешился и отступил в сторону, сияя от гордости, ведь ему выпала доселе неведомая милость.
– И по мне! И по мне! – выкрикнули Дик и Долли, считавшие, что их преданность не должна остаться незамеченной. Остальные, похоже, хотели присоединиться, и что-то в этих доброжелательных светлых личиках так тронуло принцессу, что она вытянула руки и объявила с безграничной милостью:
– Я по всем буду скуфать!
Обожатели обступили свою прелестную товарку по играм – так пчелки слетаются на цветок с особо сладким нектаром – и принялись целовать ее, пока она не стала подобна алой розочке, причем делали это не грубо, но с воодушевлением: поначалу она вся, кроме макушки, скрылась из глаз. Потом папа вызволил ее, и она покатила прочь, по-прежнему улыбаясь и махая руками, а мальчики сидели на изгороди и клохтали, точно стайка цесарок: «Воз-вра-щай-ся! Воз-вра-щай-ся!» – пока экипаж не скрылся из глаз.
Все скучали по Бесс, каждый смутно ощущал, что знакомство с этим прелестным, нежным, милым существом сделало его лучше, ибо маленькая принцесса пробуждала в юных сердцах рыцарские инстинкты – стремление любить, восхищаться, защищать и благоговеть. Многие мужчины навсегда сохраняют память о дивном дитяти, проникшем им в самую душу и с помощью простой магии своей невинности сумевшем остаться там навсегда. Наши маленькие мужчины только учились ощущать эту власть, радоваться ее нежному воздействию, не стыдиться того, что по жизни их ведет маленькая рука, не стесняться своего зарождающегося благоговения перед женственностью.
Глава четырнадцатая. Дамон и Пифий[313]
Миссис Баэр оказалась права: покой оказался недолговечным, назревала буря. Через два дня после отъезда Бесс были сотрясены все нравственные основания Пламфилда.
Первопричиной всех бед оказались курицы Томми: слишком уж усердно они неслись, в итоге он, продавая яйца, выручил значительную сумму. Деньги лежат в корне всех зол, однако корень этот обладает такой пользой, что прожить без него невозможно, как невозможно прожить без картофеля. Томми уж всяко не мог и доходы свои тратил столь безоглядно, что мистер Баэр настоял, чтобы он завел копилку, и даже сделал ему подарок: солидное жестяное здание, над дверью которого красовалось имя Томми, а на крыше имелась высокая труба, в которую Томми и опускал пенсовые монетки, а потом они завлекательно звенели внутри, пока не давалось разрешение открыть особый люк в полу.
Дом прирастал в весе столь стремительно, что Томми скоро возгордился своими сбережениями и вознамерился приобрести совершенно неслыханные сокровища. Он вел учет опущенным в копилку монетам, и ему пообещали, что ее можно будет вскрыть, когда накопится пять долларов, – но при условии, что деньги он потратит разумно. Оставался последний доллар, и, когда миссис Джо заплатила за четыре дюжины яиц, Томми так обрадовался, что пулей вылетел из курятника, дабы продемонстрировать блестящие монетки Нату, который тоже откладывал деньги – на покупку вожделенного инструмента.
– Вот бы мне столько добавить к моим трем долларам, я бы уже скоро купил скрипочку, – заметил он, завистливо посмотрев на монетки.
– Я могу тебе ссудить. Пока не решил, на что их потратить, – сказал Томми, подбрасывая монетки и ловя на лету.
– Эй! Ребята! Пошли к ручью смотреть, какую Дан огромную змею поймал! – раздался голос из-за курятника.
– Пошли! – загорелся Томми и, засунув деньги в старую веялку, помчался прочь, а Нат – следом.
Змея действительно оказалась очень интересной, а потом они долго ловили хромую ворону, поймали, – все это так надолго захватило Томми, что про деньги он вспомнил только вечером, уже в постели.
– Ну и ладно, никто, кроме Ната, не знает, где они, – убедил себя беспечный юнец и крепко уснул, вовсе не заботясь о сохранности своих сбережений.
Наутро, когда все собрались в классе, Томми влетел туда, задыхаясь от волнения, и поставил вопрос ребром:
– Так, у кого мой доллар?
– Ты о чем? – не понял Франц.
Томми все объяснил, а Нат подтвердил его слова.
Все по очереди заявили, что ничего об этом не знают, а потом с подозрением посмотрели на Ната, который с каждым отрицательным ответом все сильнее терялся и конфузился.
– Видимо, кто-то его взял, – заявил Франц.
Томми в ответ погрозил кулаком всем сразу и гневно объявил:
– Разгрызи меня крот! Попадется мне этот вор – я ему так задам, долго не забудет!
– Не горячись, Том, мы его обязательно найдем: мошенники всегда плохо кончают, – со знанием дела заявил Дан.
– А может, какой бродяга ночевал в сарае и забрал? – предположил Нед.
– Нет, Сайлас такого не допускает, и потом, бродяга не стал бы искать деньги в старой веялке, – запальчиво объявил Эмиль.
– А если это сам Сайлас? – спросил Джек.
– Ну ничего себе! Да старина Сайлас честнее всех на свете. Он и пенса нашего не тронет, – возразил Томми, благородно вступившись за главного своего поклонника.
– Кто бы это ни был, пусть сразу сам признается, пока мы не выяснили, что к чему, – сказал Деми, причем вид у него был такой, будто в семье у него произошло страшное несчастье.
– Я знаю, что вы все на меня думаете, – выпалил Нат, мучительно покраснев.
– Ты один знал, где лежат деньги, – заметил Франц.
– Да, это так, но я ничего не брал. Говорю вам – не брал, не брал! – воскликнул Нат в полном отчаянии.
– Тихо, тихо, сын мой! Что за шум? – В комнату вошел мистер Баэр.
Томми повторил свою историю, и, пока мистер Баэр слушал, лицо его становилось все суровее и суровее. Дело в том, что при всех своих недочетах и недостатках до сих пор все его мальчики были честны.
– Сядьте по местам, – сказал он, а когда все расселись, медленно добавил, переводя мрачный взгляд с одного на другого – терпеть это было тяжелее, чем самую пылкую речь: – Мальчики, я задам каждому из вас один-единственный вопрос и жду на него честного ответа. Я не стану запугивать, подкупать или силком вытягивать из вас правду, ибо у каждого из вас есть совесть, и мне прекрасно известно, зачем она вам дана. Сейчас самый подходящий момент искупить зло, причиненное Тому, и оправдаться перед всеми нами. Человека, поддавшегося случайному искушению, простить куда проще, чем лжеца. Не усугубляйте кражу ложью, сознайтесь честно, и мы всё попытаемся забыть и простить.
Он сделал паузу – и в комнате повисла мертвая тишина. После этого он медленно, внушительно начал обращаться к каждому с одним и тем же вопросом и от всех получил один и тот же ответ, менялся лишь тон голоса. Лица горели от возбуждения, так что призвать цвет в свидетели мистер Баэр не мог, а некоторые из малышей так перепугались, что запнулись на двух коротких словах, что вроде бы указывало на их вину, хотя, очевидно, это было не так. Когда дошло до Ната, голос мистера Баэра смягчился – паренек выглядел таким несчастным, что вызывал сочувствие. Мистер Баэр полагал, что именно он и взял деньги, и надеялся спасти его от новой лжи, умерив его страхи и тем самым побудив к честности.
– Сын мой, ответь честно. Ты брал эти деньги?