– Нет, сэр! – И Нат бросил на него умоляющий взгляд.
Когда слова эти сорвались с дрожащих губ, кто-то зашипел.
– Прекратить! – выкрикнул мистер Баэр, резко хлопнув по столу, и бросил строгий взгляд в угол, откуда раздалось шипение.
Там сидели Нед, Джек и Эмиль. Первый и второй вроде как смутились, Эмиль же подал голос:
– Это не я, дядя! Мне стыдно было бы бить лежачего!
– И правильно! – выкрикнул Томми, пришедший в сильнейшее замешательство от всей этой истории с его злосчастным долларом.
– Тишина! – приказал мистер Баэр, а когда она воцарилась, рассудительно произнес: – Мне очень жаль, Нат, но все улики против тебя, а твой былой порок заставляет нас усомниться в тебе сильнее, чем мы усомнились бы в ком-то из тех, кто никогда не говорил неправды. Однако должен тебе сказать, сын мой, что не обвиняю тебя в этой краже и не стану наказывать, пока не получу исчерпывающих доказательств, да и вопросов больше задавать не стану. Пусть это останется между тобой и твоей собственной совестью. Если ты виновен, можешь прийти ко мне в любое время дня и ночи и сознаться – я прощу тебя и помогу исправиться. Если же ты невиновен, рано или поздно истина все равно откроется, и, как только это случится, я первым попрошу у тебя прощения за то, что усомнился, и сделаю все, чтобы обелить тебя перед другими.
– Я не брал! Не брал! – захлебывался слезами Нат, уронив голову на руки, ибо выражение недоверия и неприязни, которое он прочитал сразу во многих глазах, было ему невыносимо.
– Очень на это надеюсь. – Мистер Баэр помолчал, как будто давая провинившемуся – кем бы он ни был – еще один шанс. Никто не заговорил, тишину нарушали только сочувственные шмыганья носами, раздававшиеся со стороны малышей. Мистер Баэр покачал головой и удрученно добавил:
– Больше ничего поделать нельзя, осталось сказать одно: во второй раз я этот вопрос поднимать не стану и советую всем последовать моему примеру. Не жду, что вы станете относиться к кому-то из подозреваемых с прежним дружелюбием, но хочу и желаю, чтобы вы не мучили его, ему и так будет нелегко. А теперь – за уроки.
– Легко Нат у папаши Баэра отделался, – пробормотал Нед Эмилю, когда они склонились над книгами.
– Придержи язык, – проворчал Эмиль, которому случившееся представлялось пятном на семейной чести.
C Недом согласились многие мальчики, и тем не менее мистер Баэр оказался прав. Нату пришлось бы куда легче, если бы он сознался сразу, – на том дело бы и закончилось, потому что куда хуже любой порки, каковых ему немало приходилось раньше терпеть от отца, были ледяные взгляды, отчуждение и подозрительность со всех сторон. Если и можно представить себе мальчика, подвергшегося полному бойкоту, то это и был бедняга Нат. Целую неделю его предавали мучительной пытке, хотя никто не поднял на него руку, почти никто не задел словом.
И в этом состояло самое худшее, потому что, если бы другие высказались или даже отмолотили его как следует, это было бы проще стерпеть, чем молчаливое недоверие, из-за которого Нату всякий раз стыдно было смотреть окружающим в глаза. Его, пусть и слегка, выказывала даже миссис Баэр, притом что относилась она к Нату с почти что прежней добротой, а вот печальный, тревожный взгляд мистера Баэра ранил Ната в самое сердце, ибо он любил своего наставника и знал, что двойным прегрешением свел на нет все его надежды.
В доме оставался единственный человек, веривший Нату безоговорочно: Дейзи. Она не смогла бы объяснить, почему вопреки всему не верит в плохое, но сомнений не испытывала, и вера давала ей силы держать его сторону. Она не желала слышать никакой хулы в его адрес и даже ударила своего ненаглядного Деми, когда он попытался ее убедить, что деньги наверняка взял Нат – ведь больше никто не знал, где они.
– А может, их курицы склевали, они такие прожорливые, – заявила она, а когда Деми рассмеялся в ответ, вышла из себя, стукнула изумленного брата, после чего разрыдалась и выбежала из комнаты, выкрикивая: – Не он! Не он! Не он!
Ни дядя ее, ни тетя не пытались поколебать ее веру, лишь надеялись, что чутье этой невинной души окажется верным, и любили ее за это только сильнее. Потом, когда все уже было позади, Нат не раз повторял, что не выдержал бы, если бы не Дейзи. Другие его избегали, а она льнула к нему все сильнее, повернувшись спиной к остальным. Она больше не устраивалась на ступеньках, пока он пытался утешиться с помощью старенькой скрипочки, но садилась рядом, и на лице ее отражались такая приязнь и вера, что Нат ненадолго забывал про свой позор и обретал счастье. Она попросила его помочь ей с уроками, готовила ему в своей кухоньке всевозможные яства, а он мужественно их съедал, невзирая на вкус, ибо благодарность способна подсластить что угодно. Заметив, что он чурается других мальчиков, она предложила играть в крикет и мячик, в чем не понимала ни аза. Из цветочков, росших на ее клумбе, она делала букетики, и приносила ему на стол, и вообще всячески пыталась показать, что она из тех друзей, что познаются в беде и не бросят даже в часы испытаний. Скоро ее примеру последовала и Нан, – по крайней мере, она проявляла равную доброту: удерживалась от резких высказываний и не вскидывала презрительно носик, демонстрируя сомнения и неприязнь, что было очень похвально со стороны мадам Проказницы, ибо она была твердо убеждена в том, что деньги взял именно Нат.
Почти все мальчики с жестокосердием отвернулись от Ната, однако Дан, заявив в первый момент, что презирает Ната за трусость, следил за ним со своего рода молчаливым участием и решительно оттеснял в сторону всякого, кто пытался издеваться над беднягой или запугивать его. Его понятия о дружбе были столь же высоки, как и у Дейзи, и в собственной грубоватой манере он придерживался их с той же непреложностью.
Сидя однажды днем у ручья и изучая повадки водяных пауков, он услышал с другой стороны изгороди обрывок разговора. Нед, по природе страшно любопытный, с особым азартом пытался выяснить, кто же совершил кражу. Дело в том, что в последнее время некоторые мальчики начали подумывать, что ошибались, ибо Нат очень уж последовательно все отрицал и с неизменной кротостью терпел их пренебрежение. Эти сомнения пуще прежнего раздразнили Неда, и он несколько раз, наедине, накидывался на Ната с расспросами, нарушая твердое распоряжение мистера Баэра. Застав Ната в тенечке у изгороди – тот читал, – Нед не удержался и обратил свои мысли к запретному предмету. Когда появился Дан, Нед терзал беднягу уже минут десять, и первым, что услышал исследователь пауков, были такие слова, произнесенные терпеливым и умоляющим голосом Ната:
– Не надо, Нед! Я прошу тебя! Я не могу тебе этого сказать, потому что не знаю, и ты поступаешь дурно, расспрашивая меня исподтишка, ведь мистер Баэр велел меня не трогать. Был бы тут Дан, ты бы не посмел!
– Не боюсь я твоего Дана. Подумаешь, драчливый забияка! Может, это вообще он взял деньги Тома, а ты знаешь, да не говоришь. Давай признавайся!
– Ничего он не брал, а если бы и взял, я бы за него вступился, потому что он всегда был ко мне очень добр, – произнес Нат так истово, что Дан забыл про своих пауков и вскочил, чтобы принести свою благодарность, однако его остановили следующие слова Неда:
– А я уверен, что это сделал Дан, а потом отдал деньги тебе. Я не удивлюсь, если выяснится, что, прежде чем сюда попасть, он обчищал карманы – ведь никто про него ничего не знает, кроме тебя, – сказал Нед, не веря по большому счету в собственные слова: ему просто хотелось разозлить Ната и тем самым вытянуть из него признание.
Отчасти он преуспел в своем злокозненном замысле, потому что Нат свирепо воскликнул:
– Еще раз такое повторишь – я об этом скажу мистеру Баэру. Не люблю я ябедничать, но, честное слово, не оставишь Дана в покое – все расскажу!
– Вот и будешь не только лгуном и воришкой, но еще и ябедой, – начал было Нед издевательским тоном, ибо оскорбления в собственный адрес Нат терпел столь безропотно, что Нед и помыслить не мог, что он станет так отважно защищать Дана.
Неизвестно, что еще он собирался добавить, потому что сразу после этих слов сзади появилась длинная рука и схватила его за шиворот, а потом дернула через изгородь самым безжалостным образом, да так, что Нед с плеском рухнул прямо в ручей.
– Попробуй еще раз сказать такое – я тебя так отлуплю, в глазах потемнеет! – посулил Дан, напоминавший Колосса Родосского[314]: он замер, расставив ноги над узким ручьем, и гневно взирал на поверженного в воду юнца.
– Да я просто пошутил, – попробовал оправдаться Нед.
– Проныра ты, вот кто: выслеживаешь Ната исподтишка. Еще раз поймаю – утоплю в речке. Вставай и убирайся отсюда! – гневно выпалил Дан.
Промокший Нед сбежал, и непредвиденное купание явно пошло ему на пользу, поскольку к обоим мальчикам он стал относиться крайне уважительно, да и любопытство его, похоже, утонуло в ручье. Когда Нед исчез, Дан перепрыгнул через изгородь и обнаружил там Ната: тот лежал скрючившись, вконец измученный своими переживаниями.
– Думаю, больше он к тебе не полезет. А полезет – скажи, я с ним разберусь, – заявил Дан, пытаясь поостыть.
– Обо мне пусть говорит что угодно, к этому я привык, – грустно ответил Нат. – Но тебя чтобы не смел задевать.
– А откуда ты знаешь, что это неправда? – спросил Дан, отворачиваясь.
– В смысле, про деньги? – переспросил Нат, испуганно вскинув глаза.
– Да.
– Я в это не верю! Тебя деньги не интересуют, тебе только и нужны что твои жучки и паучки. – И Нат недоверчиво рассмеялся.
– Мне сачок хочется не меньше, чем тебе хочется скрипку. Почему бы мне не стянуть деньги? – спросил Дан, по-прежнему глядя в сторону и старательно тыкая палочкой в дерн.
– Вряд ли бы ты стал это делать. Да, ты иногда любишь подраться, но ты не врешь, и в то, что воруешь, я тоже не верю. – И Нат решительно качнул головой.
– Мне случалось делать и то и другое. Я когда-то врал напропалую, просто здесь это ни к чему. А еще, когда я сбежал от Пейджа, я воровал овощи на огородах, чтобы прокормиться, так что, как видишь, я очень дурной, – объявил Дан в прежней своей грубовато-бесшабашной манере, от которой в последнее время почти избавился.