– Ах, Дан! Только не говори, что это ты! Пусть лучше кто угодно другой! – воскликнул Нат в таком исступлении, что Дан от души обрадовался и даже показал это, повернувшись к другу со странным выражением на лице, хотя ответил всего лишь следующее:
– Про это ничего не скажу. Ты, главное, не переживай, как-нибудь выкрутимся, верное дело.
Что-то в его повадке и тоне голоса напугало Ната, и он проговорил, сложив ладони в умоляющем жесте:
– Мне кажется, ты знаешь, кто виновник. Если так, Дан, пожалуйста, скажи ему: пусть сознается. Так ужасно, что все ненавидят меня ни за что. Я долго не выдержу. Было бы мне куда идти, я бы сбежал, хотя мне ужасно нравится в Пламфилде, но я не такой смелый и взрослый, как ты, так что придется дожидаться, пока кто-нибудь объяснит им, что я не лгал.
Вид у Ната был настолько убитый и потерянный, что Дан не выдержал и смущенно пробормотал:
– Долго ждать не придется. – После чего стремительно ушел и пропал на много часов.
– Что такое с Даном? – В воскресенье, последовавшее за неделей, которая показалась бесконечной, мальчики не раз и не два задавались этим вопросом. Дан часто впадал в мрачность, но в этот день был сдержан и молчалив, а вытянуть из него ничего не удалось. Во время прогулки он отбился от остальных, домой вернулся поздно. Он не принимал участия в вечерней беседе, сидел в тени, так глубоко уйдя в собственные мысли, что, казалось, ничего не слышал. Когда миссис Джо показала ему необычайно лестную запись в Книге совести, он взглянул на нее без улыбки и угрюмо произнес:
– Так вам кажется, я исправляюсь?
– Еще как, Дан! Я этому очень рада, потому что всегда считала: немного помощи – и ты станешь мальчиком, которым можно гордиться.
Дан посмотрел на нее странным взглядом своих черных глаз, и на лице его отразилась смесь гордости, любви и сожаления – миссис Баэр тогда не смогла расшифровать это выражение, но впоследствии вспомнила о нем.
– Боюсь, вы во мне разочаруетесь, но я действительно очень стараюсь, – произнес он, закрывая Книгу и не выказывая ни малейшей радости по поводу страницы, которую обычно очень любил прочитывать и обсуждать.
– Тебе нездоровится, дружок? – спросила миссис Джо, опустив руку ему на плечо.
– Нога побаливает, пойду-ка лягу в постель. Спокойной ночи, матушка, – добавил он и на миг прижал ее ладонь к своей щеке, а потом ушел с таким видом, будто распрощался с родной душой.
– Бедняга Дан! Он очень сильно переживает из-за Ната. Странный он мальчик, я все гадаю, смогу ли когда-нибудь понять его до конца, – пробормотала себе под нос миссис Джо, обдумывая с удовлетворением недавние успехи Дана и при этом ощущая, что в этом мальчике много такого, о чем она раньше и не подозревала.
Сильнее прочего Ната ранил поступок Томми: лишившись денег, Томми заявил ему беззлобно, но твердо:
– Не хочу обижать тебя, Нат, но ты же понимаешь, я не могу терпеть убытки, так что партнерами мы больше не будем.
И с этими словами Томми стер надпись «Т. Бэнгс и Ко».
Нат очень гордился этим «Ко», старательно выискивал яйца, дотошно вел все записи – и скопил немалую сумму от продажи своей доли.
– Том! Неужели иначе нельзя? – спросил он, ибо ему казалось, что теперь его доброе имя в мире бизнеса утрачено навсегда.
– Нельзя, – с прежней твердостью ответил Томми. – Эмиль говорит, что если кто-то умахнул (кажется, такое слово означает «стащить и удрать») деньги у своего партнера, то партнеру полагается подать на него в суд или стребовать с него свое добро и никогда больше с ним не водиться. Так вот, ты умахнул у меня деньги. В суд я на тебя подавать не стану, требовать ничего не буду, однако деловые отношения с тобой прекращаю, поскольку не могу тебе доверять и не хочу разориться.
– Сделать так, чтобы ты мне поверил, я не могу, денег ты тоже не возьмешь, хотя я с радостью отдал бы тебе все мои доллары, только бы ты подтвердил, что я ничего у тебя не брал. Пожалуйста, можно я буду по-прежнему искать яйца? Без всякой оплаты, просто так. Я знаю все места и очень это люблю! – взмолился Нат.
Но Томми покачал головой и, напустив на круглое лицо подозрительно-суровое выражение, кратко ответил:
– Не выйдет, лучше бы ты не знал этих мест. И не вздумай собирать яйца исподтишка и наживаться на них!
Беднягу Ната это поразило в самое сердце. Он чувствовал, что лишился не только партнера и покровителя, но и своей порядочности и нет ему обратной дороги в мир честного бизнеса. Никто не поверит больше его слову, ни устному, ни письменному, как бы ни старался он искупить былую ложь. Вывеска снята, фирма распущена, а он – конченый человек. Сарай, их с Томми общая Уолл-стрит[315], больше знать его не знает. Хохлатка с сестрами зазря взывали к нему своим кудахтаньем, – казалось, они сочувствуют ему от всей души и даже нестись стали хуже, а некоторые из их товарок от обиды перебрались на новые гнезда, отыскать которые Томми так и не удалось.
– Мне они доверяют, – пояснил Нат, услышав про это. И хотя слова его встретили возмущением, самого Ната они утешили, потому что, когда от тебя отвернулся весь мир, даже уважение пестрой несушки – отрада для души.
Другого партнера Томми искать не стал: в душе его зародились сомнения, отравив покой его прежде безгранично доверчивой души. Нед предложил себя, но Томми отказался, заявив с делавшей ему честь рассудительностью:
– Может, еще окажется, что это не Нат взял мои деньги, и тогда мы с ним снова станем партнерами. Не очень я в это верю, но готов дать ему шанс, так что пусть пока его место пустует.
Единственным, кому Бэнгс еще мог доверять, был Билли: собирать яйца он умел, никогда их не разбивал, а в качестве оплаты довольствовался яблоком или конфетой. Наутро после того воскресенья, которое Дан провел в мрачности, Билли заявил, демонстрируя своему начальнику плоды длительных розысков:
– Всего два.
– С каждым днем все хуже и хуже. В жизни не видел таких противных куриц, – проворчал Томми, вспоминая счастливые дни, когда глаз его радовали и шесть яичек. – Ну ладно, положи в мою шляпу и дай новый кусочек мела, нужно пометить.
Билли влез на посудину для отмеривания корма и заглянул внутрь веялки – там Томми держал писчие принадлежности.
– Тут много денег, – сообщил Билли.
– Ну да, рассказывай. Чтоб я еще где хоть монетку оставил, – проворчал Томми.
– А я вижу один, четыре, восемь, два доллара, – стоял на своем Билли, не до конца еще освоивший счет.
– Да ну тебя! – Томми вскочил, чтобы самостоятельно достать мел, но едва не свалился, потому что своими глазами увидел четыре новенькие монетки по двадцать пять центов, а рядом бумажку с указанием: «Тому Бэнгсу» – ошибиться было невозможно.
– Разгрызи меня крот! – ахнул Томми и, подхватив монетки, помчался в дом, громко крича: – Все хорошо! Вот мои деньги! Где Нат?
Ната скоро нашли, однако его удивление и радость оказались настолько искренними, что почти никто не усомнился, когда он заявил, что ничего не знает про эти монеты.
– Как я мог их вернуть, если не брал? Поверьте мне, пожалуйста, и больше не гоните, – произнес он таким умоляющим тоном, что Эмиль тут же хлопнул его по спине и заявил, что лично он согласен.
– И я тоже, а еще я страшно рад, что не ты их взял. Вот только кто? – удивился Томми, сердечно пожав Нату руку.
– Какая разница, если они нашлись, – вставил Дан, не сводивший глаз со счастливого лица Ната.
– Как это какая? Хорошенькое дело – сперва увели деньги, а потом – фокус-покус – взяли и вернули! – воскликнул Томми, разглядывая монетки и будто бы подозревая, что тут не обошлось без колдовства.
– Найдем мы этого фокусника, хотя ему хватило ума написать печатными буквами, чтобы его не опознали по почерку, – сказал Франц, рассматривая записку.
– А Деми очень красиво пишет печатными буквами, – вставил Роб, не слишком хорошо понимавший, к чему весь шум.
– Вот уж никогда не поверю, что это он, хоть режь меня, – заявил Томми, а остальные возмущенно забормотали, потому что «маленький дьякон», как они его называли, был вне подозрений.
Нат почувствовал разницу в том, как говорили про Деми и как – про него, и готов был отдать все свои богатства, и нынешние, и будущие, лишь бы и к нему проявили такое же доверие. Он познал, как легко потерять уважение и какой это тяжкий труд – завоевывать его снова, в итоге истина обрела для него особую ценность, ибо он пострадал за то, что раньше ею пренебрегал.
Мистер Баэр обрадовался этому первому шагу в нужном направлении и с надеждой ждал новых откровений. Они опередили все его ожидания, причем явились в форме, сильно его удивившей и расстроившей. Когда вечером все сели ужинать, миссис Баэр вручили квадратный пакет от одной из соседок, миссис Бейтс. Пакет сопровождала записка. Пока мистер Баэр ее читал, Деми развернул бумагу и, увидев содержимое, воскликнул:
– Ого, так это же книга, которую дядя Тедди подарил Дану!
– Дьявол! – не сдержался Дан, не полностью еще отучившийся от бранных слов, хотя он очень старался.
Услышав это слово, мистер Баэр стремительно поднял глаза. Дан попытался встретиться с ним взглядом, но ему это не удалось. Тогда он потупился и сидел, кусая губы и все гуще заливаясь краской, пока не превратился в подлинное воплощение стыда.
– Что такое? – встревоженно спросила миссис Баэр.
– Я предпочел бы обсудить это наедине, однако Деми лишил меня такой возможности, придется говорить при всех, – произнес мистер Баэр с видом довольно строгим – он всегда делался таким, когда приходилось иметь дело с жестокосердием или обманом.
– Записка от миссис Бейтс, она пишет, что ее сын Джимми, по собственным словам, в прошлую субботу купил эту книгу у Дана. Она поняла, что книга стоит гораздо больше доллара, и, решив, что здесь какая-то ошибка, прислала книгу мне. Ты ее действительно продал, Дан?
– Да, сэр, – прозвучал неохотный ответ.