Впрочем, Дан успел ответить разве что на дюжину вопросов, когда прозвучал голос:
– Дану – трехкратное «ура!».
И в класс ворвалась миссис Джо, размахивая кухонным полотенцем. Вид у нее был такой, будто она сейчас на радостях запляшет джигу, как плясала в детстве.
– Ну, крикнули! – скомандовал мистер Баэр, и прозвучало громоподобное «ура!», перепугавшее Асю на кухне и заставившее мистера Робертса – он как раз проезжал мимо – покачать головой и сварливо произнести:
– Не те теперь школы, что были в моей молодости!
Дан поначалу крепился, но восторг миссис Джо стал последней каплей: он пулей выскочил через коридор в гостиную, куда она последовала за ним, и следующие полчаса их не видели.
Мистер Баэр с трудом утихомирил своих взбудораженных воспитанников. Поняв, что провести сейчас урок не удастся, он решил занять их тем, что рассказал прекрасную древнюю историю о двух друзьях, которые преданностью друг другу обессмертили собственные времена. Мальчики внимали рассказу и откладывали его в памяти, ибо сердца их были несказанно тронуты поступками двух куда более скромных друзей. Лгать дурно, однако любовь, которая подвигла ко лжи, и мужество, которое побудило молча терпеть незаслуженный позор, превратили Дана в их глазах в героя. Понятия «честность» и «честь» обрели новый смысл. Оказалось, что доброе имя дороже золота, ибо если его утратить, то потом уже не купишь ни за какие деньги, а вера друг в друга делает жизнь счастливой и безоблачной.
Томми с гордостью восстановил былое название своей фирмы. Нат пуще прежнего боготворил Дана, а все остальные пытались как могли загладить свою подозрительность и пренебрежение. Миссис Джо радовалась за своих воспитанников, а мистер Баэр никогда не уставал раз за разом пересказывать историю своих юных Дамона и Пифия.
Глава пятнадцатая. На иве
Много старое дерево перевидало в то лето событий, много услышало тайных признаний, поскольку стало любимым убежищем всех детей. Иве это, похоже, нравилось, ибо встречала она их с неизменным гостеприимством, так что тихие часы, проведенные в ее объятиях, всем шли на пользу. Особенно часто гости являлись днем в субботу, и некая шустрая птичка потом докладывала, чем они занимались.
Первыми пришли Нан и Дейзи, с тазиками и кусочками мыла: на них напала тяга к опрятности, и они перестирали в ручье всю одежду своих кукол. «Разводить сырость» на кухне Ася им не позволяла, а в ванную их не допускали, потому что однажды Нан забыла закрыть воду, она перелилась через край ванны и с потолка внизу закапало. Дейзи действовала систематично: сперва постирала белое, потом – цветное, все прополоскала и развесила на веревке, протянутой между двумя барбарисами, да еще и закрепила каждую вещь маленькой прищепкой: их для нее изготовил Нед. Нан же замочила все вещи в одном тазике, а потом позабыла про них, потому что отправилась собирать пух от чертополоха для подушки Семирамиды[317], царицы вавилонской, – так звали одну из кукол. Это заняло довольно много времени, и когда миссис Проказница достала белье из тазика, на всем обнаружились яркие зеленые пятна: она забыла, что у одной накидки зеленая подкладка, и зеленый цвет запятнал все розовые и голубые платьица, крошечные рубашечки и даже любимую ее юбку с оборочками.
– Ух ты! Вот ужас-то! – вздохнула Нан.
– Положи их на траву, на солнышке выцветут, – с опытным видом предложила Дейзи.
– Я так и сделаю, а мы с тобой посидим в гнездышке и последим, чтобы их ветром не унесло.
Гардероб царицы вавилонской расстелили на берегу ручья, а маленькие прачки, поставив тазы сушиться, залезли в гнездо и разговорились, как это свойственно дамам в перерывах между делами по хозяйству.
– А у меня будет к новой подушке еще и перина, – объявила миссис Проказница, перекладывая пух из кармана в носовой платок – примерно половина по ходу дела разлетелась.
– А у меня нет. Тетя Джо говорит, что спать на перине вредно для здоровья. Я своим детям позволяю спать только на матрасах, – наставительным тоном отозвалась миссис Шекспир Смит.
– Подумаешь! У меня дети такие здоровые, что иногда и вовсе на полу спят, и хоть бы что. – (Это была чистая правда.) – Девять матрасов мне не по карману, а еще я люблю все делать своими руками.
– А разве Томми не попросит денег за перо?
– Может, и попросит, но платить я не стану, а он не станет требовать, – заявила миссис П., довольно эгоистично пользуясь общеизвестным великодушием Т. Бэнгса.
– Боюсь, розовый выцветет быстрее, чем зеленые пятна, – заметила миссис С., глядя вниз и меняя тему разговора, поскольку они с собеседницей не сходились во мнениях по многим вопросам и миссис Смит, будучи дамой воспитанной, избегала этих тем.
– И ладно, надоели мне эти куклы! Я их всех, пожалуй, спрячу и буду заниматься своим огородом: это интереснее, чем играть в хозяйку, – заявила миссис П., неосознанно выражая желание многих дам постарше, у которых, однако, нет никакой надежды с той же легкостью избавиться от своих семейств.
– Бросать их нельзя, ведь они без мамы погибнут! – воскликнула чувствительная миссис Смит.
– И пусть погибают. Надоело мне возиться с младенцами, я лучше буду играть с мальчиками, а заодно их воспитывать, – твердо объявила вторая дама.
Дейзи ничего не знала о правах женщин: она без малейших усилий получала все, что ей требовалось, никто ей ни в чем не отказывал – и все потому, что она не брала на себя ничего непосильного, а подсознательно использовала всю силу своего влияния на то, чтобы другие даровали ей только те привилегии, право на которые она уже доказала. Нан же пробовала и то и это, прискорбные неудачи ее не смущали, а еще она свирепо дралась за право делать все то же, что и мальчики. Они над ней смеялись, отгоняли в сторонку, ворчали, что она лезет не в свое дело. Однако Нан была неукротима, и не выслушать ее было невозможно, ибо она обладала сильным характером и духом бунтаря-реформатора. Миссис Баэр ценила эти свойства, однако ее утомляла необходимость смирять отчаянные порывы к безграничной свободе, показывать Нан, что нужно порой немного подождать, научиться обуздывать свои чувства, сначала понять, как пользуются полной свободой, а уж потом требовать ее. У Нан случались моменты, когда она, покорившись, соглашалась на это, и оказываемое на нее влияние постепенно давало плоды. Она уже не заявляла, что станет машинистом или кузнецом, мысли ее обратились к сельскому хозяйству, и в этом она нашла отдушину для неукротимой энергии, кипевшей в ее маленьком теле. Впрочем, этого ей было мало, ибо шалфей и майоран были туповаты и не умели отблагодарить за проявленную к ним заботу. Нан нужен был человек, чтобы любить, заботиться и защищать, и она чувствовала себя особенно счастливой, когда малыши являлись к ней с порезанным пальцем, шишкой на лбу или синяком на коленке, чтобы она «полечила». Заметив это, миссис Джо предложила Нан поучиться, как это делать правильно, – и у Нянюшки появилась расторопная помощница, которая стремительно осваивала искусство накладывания повязок, пластырей и мазей. Мальчики начали называть ее доктором Проказницей – и ей это так понравилось, что миссис Джо однажды сказала профессору:
– Фриц, я поняла, чего не хватает этому ребенку. Ей прямо сейчас нужно что-то, ради чего стоит жить, и, если это желание не удовлетворить, из нее вырастет резкая, своевольная, сварливая женщина. Не будем смирять ее порывы, лучше постараемся обеспечить ее той деятельностью, которая ей нравится, а там постепенно убедим ее отца, чтобы позволил ей изучать медицину. Из нее получится отличный врач – она наделена мужеством, крепкими нервами, нежным сердцем и бесконечным запасом любви и жалости ко всем слабым и страждущим.
В первый момент мистер Баэр только улыбнулся, однако в просьбе не отказал и для начала посадил для Нан лечебные травы и стал рассказывать про их целительные свойства, а также позволил ей испытывать их на других детях в тех случаях, когда у них приключалось легкое нездоровье. Схватывала она быстро, запоминала крепко и своим интересом и рассудительностью очень трогала своего педагога, который не захлопывал перед ней двери знаний, ссылаясь на то, что она была маленькой женщиной.
Именно об этом Нан и думала, сидя в тот день на иве, и тут Дейзи произнесла своим нежным голоском:
– А мне нравится вести хозяйство, и я устрою Деми очень уютный дом, когда мы вырастем и станем жить вместе.
Нан решительно откликнулась:
– Ну, у меня-то нет никаких братьев, и была бы честь предложена возиться с хозяйством. У меня будет кабинет, а в нем – пузырьки, коробочки и лекарства, я буду ездить в экипаже и лечить больных. Это ух как интересно!
– Фу! Как можно терпеть все эти вонючие лекарства, мерзкие порошки, касторку, сенну и луковый сироп[318]? – воскликнула Дейзи, передернувшись.
– Самой-то мне их принимать не придется, так что подумаешь!.. Кроме того, от них люди поправляются, а мне нравится лечить. Помнишь, матушка Баэр выпила моего чая с шалфеем, и у нее перестала болеть голова, а с помощью хмеля я за пять часов вылечила Неда от зубной боли? Так-то!
– Так ты будешь ставить пиявок, отрезать ноги и выдергивать зубы? – спросила Дейзи, ужаснувшись самой этой мысли.
– Да, я все буду делать, и даже если кого совсем на куски разрежут, я все починю. Мой дедушка был доктором, и я однажды видела, как он зашивает здоровенный порез на щеке, я даже губку держала и совсем не боялась. Дедушка сказал, я очень храбрая!
– Совсем не боялась? Мне очень жалко тех, кто болеет, я люблю за ними ухаживать, вот только у меня ноги дрожат и я всегда убегаю. Я совсем не храбрая, – вздохнула Дейзи.
– Ну, станешь моей сестрой милосердия, будешь утешать пациентов после того, как я им отрежу ноги, – заявила Нан, любившая при случае подчеркнуть собственное бесстрашие.
– Эй, там, на палубе! Ты где, Нан? – раздался г