олос снизу.
– Мы тут.
– Вот и хорошо! – добавил голос, и они увидели Эмиля: он сжимал одну руку другой, морщась, точно от боли.
– Что с тобой? – испуганно воскликнула Дейзи.
– Заноза в большом пальце. Никак не вытащить. Посмотришь, Нанни?
– Ты ее глубоко загнал, а у меня иголки нет, – посетовала Нан, с интересом рассматривая перепачканный в смоле палец.
– Возьми булавку, – тут же посоветовал Эмиль.
– Не подходит, слишком толстая и кончик тупой.
Тут Дейзи запустила руку в кармашек и вытащила аккуратную игольницу с четырьмя иголками.
– У моего Цветика всегда все при себе, – обрадовался Эмиль, и Нан дала себе слово, что теперь всегда будет носить при себе игольницу на такие вот случаи, которые в ее практике приключались довольно часто.
Дейзи закрыла глаза, Нан же твердой рукой подцепила и извлекла занозу, а Эмиль по ходу дела давал ей указания, которых не найдешь ни в одном учебнике по медицине:
– Право руля! Трави по малой! Другую снасть потяни. Эй, навались! Готово!
– Оближи, – распорядилась доктор, опытным глазом рассматривая занозу.
– Слишком рука грязная, – рассудил пациент, тряся пальцем, перемазанным в крови.
– Погоди, если у тебя есть носовой платок, я перевяжу.
– Нет. Возьми один вон из тех лоскутков.
– Ну уж нет! Это же кукольные платья! – возмущенно воскликнула Дейзи.
– Возьми одежку моей куклы, мне не жалко, – позволила Нан.
Эмиль соскользнул вниз и подхватил первый попавшийся «лоскуток». Оказалось, что это та самая юбка с оборочками, однако Нан безропотно разорвала ее на куски и, когда царицын туалет превратился в аккуратную повязку, отпустила пациента с таким наставлением:
– Смачивай и не тереби, тогда быстро заживет, без воспаления.
– И сколько с меня? – рассмеялся Командор.
– Нисколько. Моя лечебница – такое место, где бедняков лечат бесплатно, – великодушно объяснила Нан.
– Спасибо, доктор Проказница. Я теперь всегда только к вам и буду обращаться.
И Эмиль удалился, однако по пути – платя добром за добро – обернулся и возвестил:
– Тут ваши тряпочки разлетаются, доктор.
Простив его за непочтительное слово «тряпочки», дамы поспешно спустились на землю и, собрав выстиранное белье, отправились домой – растопить свою печурку и заняться глажкой.
Легкий ветерок качнул старую иву, и она тихо посмеялась детской болтовне, которая редко смолкала в гнездышке, а потом едва успела собраться с мыслями, как в крону ее ради задушевной беседы опустились еще две птички.
– Сейчас я тебе выдам тайну, – начал Томми, которого прямо-таки распирало от важности его новостей.
– Ну давай, – ответил Нат, пожалевший, что не захватил скрипку, так тут было тихо и тенисто.
– В общем, мы тут обсуждали последний, крайне интересный случай предоставления косвенных доказательств, – проговорил Томми, наудачу цитируя речь, которую произнес в Клубе Франц, – и я пообещал подарить Дану что-нибудь, чтобы загладить нашу вину, проявить уважение и все такое, ну, что-нибудь красивое и полезное, чтобы хранить вечно и гордиться. И знаешь, на чем мы порешили?
– На сачке, он его ужасно хочет! – ответил Нат с видом несколько разочарованным, поскольку собирался сам подарить эту вещь другу.
– А вот и нет, сэр; не сачок, а микроскоп, самый настоящий, в который видно этих-как-их-там, которые живут в воде, и звезды, и личинок, и всякую такую ерунду. Правда отличный подарок? – осведомился Томми, перепутав по ходу дела микроскоп с телескопом.
– Замечательный! Как здорово! Но ведь он стоит кучу денег? – заволновался Нат, радуясь, однако, что его друга наконец-то оценили по достоинству.
– Разумеется, но мы все собираемся вложиться. Первым стал я, внес пять долларов, потому что ради такого дела нельзя скупиться.
– Как? Целых пять долларов? В жизни не видел второго такого же щедрого человека! – И Нат посмотрел на друга с искренним восхищением.
– Знаешь, мне чего-то ужасно надоело управлять своим состоянием, так что не буду я больше копить, буду, наоборот, раздавать, чтобы никто не завидовал, не пытался украсть – тогда не придется больше никого подозревать и вообще нервничать, – ответил Томми, изрядно утомленный заботами и треволнениями богатого человека.
– А мистер Баэр тебе позволит?
– Ему этот план очень понравился, и он сказал, что многие его знакомые, достойнейшие люди, с радостью раздали бы свои деньги, вместо того чтобы они лежали просто так, а потом из-за них дрались наследники.
– У тебя же папа богатый, он тоже так поступает?
– Этого я не знаю, мне он дает, сколько попрошу, это точно. Я с ним про это поговорю, когда домой поеду. И вообще, я подам ему хороший пример.
Томми говорил с такой серьезностью, что Нат не посмел рассмеяться, лишь уважительно произнес:
– То есть твои деньги принесут очень большую пользу?
– Вот и мистер Баэр так сказал и пообещал дать совет, как потратить их с пользой. Начну я с Дана, а в следующий раз, когда у меня появится доллар или около того, я что-нибудь сделаю для Дика, он такой славный, а карманных денег у него всего цент в неделю. Заработать-то он, понятное дело, не может, вот я о нем и позабочусь.
Добряку Томми не терпелось перейти от слов к делу.
– По-моему, план просто отличный, и я больше не буду копить на скрипку, лучше я куплю Дану сачок, а если останется, подарю что-нибудь хорошее бедняге Билли. Он меня очень любит, и хотя у него есть свои деньги, его наверняка тронет мой подарок, потому что я лучше вас всех умею определить, чего ему хочется.
И Нат принялся прикидывать, сколько счастья можно извлечь из его драгоценных трех долларов.
– Хорошо придумано. Сходи-ка к мистеру Баэру и спроси, разрешит ли он тебе поехать со мной в город днем в понедельник: ты купишь сачок, а я – микроскоп. Франц с Эмилем тоже поедут, и мы отлично проведем время, пошатаемся по магазинам!
Парнишки удалились под ручку, с уморительной серьезностью обсуждая свои планы, – на них снизошло светлое умиротворение, которое ведомо всякому, кто дерзнул, пусть и в скромных пределах, стать благодетелем бедных и слабых и позлатить свою скромную лепту златом благих дел, прежде чем она ляжет туда, куда не добраться ни одному разбойнику.
– Полезли, посидим там и посмотрим на листья, на иве уютно и прохладно, – предложил Деми – они с Даном возвращались с долгой прогулки по лесу.
– Хорошо! – согласился Дан, как всегда немногословный. Они вскарабкались наверх.
– А почему листья березы дрожат сильнее, чем все остальные? – поинтересовался Деми, как всегда уверенный, что Дан знает ответ.
– Они по-другому крепятся. Видишь – черенок у самого листа как бы сдвинут в одну сторону, а у самой ветки – в другую. Так что березовый лист качается от малейшего ветерка, а вот листья вяза висят прямо и не так подвижны.
– Вот интересно! А эти так же себя ведут? – Деми показал другу веточку акации, которую отломил от деревца на лужайке, подивившись ее красоте.
– Нет, у деревьев этого вида листья складываются, если до них дотронуться. Проведи пальцем по черенку – спорим, что лист свернется, – сказал Дан, рассматривавший кусочек слюды.
Деми попробовал, и листочки действительно скрутились, в результате стало казаться, что на ветке их не два ряда, а один.
– Здорово! Расскажи мне и про остальные. Чем вот эти отличаются? – спросил Деми, доставая еще одну ветку.
– Ими кормятся шелковичные черви, они живут на шелковице, а потом начинают плести кокон. Я однажды был на шелковичной фабрике, там целые комнаты с полками, а на полках – листья, и черви едят их так быстро, что даже шелест слышно. Иногда объедаются и погибают. Нужно будет Тюфяку рассказать.
Дан рассмеялся и взял в руку другой камешек, поросший лишайником.
– Про этот лист коровяка я знаю только одно: ими укрываются эльфы, – сказал Деми, который не до конца еще разуверился в существовании сказочного лесного народца.
– Был бы у меня микроскоп, я бы тебе показал кое-что покрасивее эльфов, – сказал Дан, гадая про себя, обретет ли он когда-либо это вожделенное сокровище. – Я знал одну старушку, так она использовала листья коровяка вместо ночного колпака, против сыпи на лице. Сшивала их и носила постоянно.
– Ну и ну! Твоя бабушка, да?
– Не было у меня бабушки. Старушка эта была странноватая, жила одна в домике-развалюхе, и было у нее девятнадцать кошек. Ее называли ведьмой, но это неправда, хотя и выглядела она как груда старого тряпья. Но когда я был в тех краях, она ко мне относилась по-доброму, пускала погреться у ее очага, когда меня травили в работном доме[319].
– Ты жил в работном доме?
– Недолго. Слушай, не собирался я про это говорить. – И Дан тут же умолк, словно пожалев, что в кои-то веки разболтался.
– Расскажи, пожалуйста, про кошек, – попросил Деми, сообразив, что предыдущий вопрос задал не к месту, и жалея об этом.
– Да нечего рассказывать, полно их у нее было, и на ночь она их сажала в бочку, так я иногда выходил ночью и выпускал их побегать по дому, а она потом ругалась, ловила их, сажала обратно, а они шипели и выли как ненормальные.
– А она с ними хорошо обращалась? – спросил Деми, рассмеявшись милым детским смехом.
– Да, наверное. Бедолага! Она подбирала потерявшихся и больных котов со всего города; а если кому нужна была кошка, так все и шли к мамаше Веббер и выбирали какого хочешь вида и цвета, а брала она всего девять пенсов – радовалась, что пристроила киску в хороший дом.
– Повидать бы эту мамашу Веббер. Получится, если я туда съезжу?
– Померла она, все мои померли, – коротко ответил Дан.
– Ох, прости, пожалуйста. – Деми помолчал, обдумывая, на какой бы безобидный предмет перевести разговор. Затрагивать покойную даму было вроде бы невоспитанно, но кошки раздразнили его любопытство, и он, не удержавшись, мягко спросил:
– А больных кошек она лечила?