– Иногда. У одной лапа была сломана, так она привязала палку, и лапа срослась; у другой случались припадки, она ее вылечила травами; но некоторые умирали, и она их хоронила, а если каких было не вылечить – убивала, но не больно.
– А как? – спросил Деми, которого зачаровал рассказ о старушке, и теперь он ждал чего-то веселого про котов, потому что Дан улыбался про себя.
– Одна добрая дама, которая любила котов, рассказала ей как, и дала одно средство, и всех своих кисок прислала, чтобы вот так вот уничтожить. Мамаша Веббер брала губку с эфиром, опускала ее в старый башмак, а потом совала туда кошкину голову. И та сразу же засыпала, а потом, пока не проснется, ее топили в теплой воде.
– Надеюсь, что кошки ничего не чувствовали. Надо будет Дейзи рассказать. А ты очень много знаешь интересного, правда? – спросил Деми, пытаясь осмыслить богатый жизненный опыт мальчика, который не раз и не два убегал на свободу и выжил в большом городе.
– Да лучше бы такого и не знать.
– Почему? Разве не интересно обо всем этом вспоминать?
– Нет.
– Любопытная штука – человеческий ум, и как трудно им управлять, – произнес Деми, обхватив колени руками и посмотрев на небо, будто бы в поисках сведений о своем любимом предмете.
– Черт знает как трудно. Ой, я не хотел! – И Дан закусил губы, с которых сорвалось запретное словечко, а потом дал себе слово, что с Деми будет даже осторожнее, чем с остальными.
– Я сделаю вид, что не слышал, – пообещал Деми. – И я знаю, что ты больше так не будешь.
– Да уж постараюсь. Это как раз одна из тех вещей, про которые мне вспоминать не хочется. Я каждый раз себе напоминаю, да вот никакого толку, – обескураженно произнес Дан.
– Еще сколько толку! Ты теперь гораздо реже употребляешь плохие слова, и тетя Джо очень довольна, потому что, по ее мнению, от этой привычки очень трудно избавиться.
– Правда довольна? – Дан явно приободрился.
– Нужно убрать бранные слова в ящик для пороков и запереть его, я так делаю со своими плохими мыслями.
– Ты о чем? – спросил Дан. Судя по его виду, Деми представлялся ему образчиком не менее любопытным, чем какой-нибудь новый жук или мотылек.
– А это у меня игра такая, сейчас расскажу, только ты смеяться будешь, – начал Деми, довольный, что можно поговорить о любимом предмете. – Я представляю себе, что ум – это круглая комнатка, а моя душа – такое крылатое существо, которое там живет. А на стенках сплошные полочки и ящички, и в них я храню свои мысли и вообще все, что во мне есть хорошего и плохого. Хорошее я держу на виду, а плохое – под замком, только оно все равно вылезает, приходится прятать обратно, запихивать, потому что оно очень сильное. А когда я остаюсь один или перед сном, я играю со своими мыслями, придумываю что-то, что хочу, то и делаю. А по воскресеньям я навожу в своей комнатке порядок, разговариваю с тамошним обитателем, объясняю ему, как нужно поступать. Он иногда ведет себя плохо, не слушается, тогда я его браню и веду к дедушке. Дедушка умеет его переубедить, ему делается стыдно, потому что дедушке тоже нравится эта игра, и он дарит мне всякие отличные вещи, чтобы положить в ящички, и рассказывает, как понадежнее запереть озорников. Может, и ты так попробуешь? Игра отличная.
На лице у Деми отразилась такая решимость и вера в себя, что Дан не стал смеяться над его причудливой выдумкой, а рассудительно произнес:
– Нет такого крепкого замка, чтобы запереть то, что во мне есть плохого. Да и в комнатке моей такой беспорядок, что и не разгребешь.
– В ящиках, где ты держишь свои вещи, всегда образцовый порядок; неужели тебе с этими не управиться?
– Я просто не умею. Покажешь как? – Судя по всему, Дану понравился детский подход Деми к тому, как содержать в порядке свою душу.
– Попробую, вот только не знаю как, разве что такими же словами, как и дедушка. У меня, как у него, не получится, но я постараюсь.
– Только никому не говори. Будем иногда приходить сюда и разговаривать, а в отплату я буду тебе рассказывать то, что знаю сам. Устраивает? – И Дан протянул другу большую загрубевшую ладонь.
Деми с готовностью подал ему свою гладкую ладошку, и они скрепили договор рукопожатием; дело в том, что в мирном и счастливом мире, в котором прожил всю свою жизнь младший из мальчиков, львы играли с ягнятами, а маленькие дети в невинности своей преподавали уроки старшим.
– Ш-ш! – шикнул Дан, указывая в сторону дома. А Деми как раз собирался поведать еще одну штуку о том, как укрощать плохие мысли и держать их в смирении. Глянув вниз, они увидели, что в их сторону медленно идет миссис Джо, читая на ходу, а за ней семенит Тедди и тащит на веревочке перевернутую тележку.
– Дождемся, пока они нас увидят, – прошептал Деми, и оба умолкли, поджидая, когда гости подойдут ближе: миссис Джо так увлеклась чтением, что шагнула бы в ручей, если бы Тедди не остановил ее такими словами:
– Мумуля, хотю ловить йибку.
Миссис Джо оторвалась от восхитительной книги, прочитать которую пыталась уже неделю, и стала искать материал для удочки – мастерить игрушки она умела буквально из ничего. Не успела она выломать палочку из изгороди, как к ногам ее упала гибкая веточка ивы. Подняв глаза, она увидела, что наверху, в гнезде, смеются мальчики.
– Туда! Туда! – запросился Тедди, вытягивая ручки и хлопая юбками[320], как будто собирался взлететь.
– Я слезу, а ты залезай. Мне нужно сходить к Дейзи. – И Деми удалился, мысленно составляя рассказ про девятнадцать кошек с захватывающими эпизодами про бочку и башмак.
Тедди тут же взмыл вверх, а потом Дан проговорил со смехом:
– Залезайте и вы, тут места много. Я вам подсоблю.
Миссис Джо оглянулась через плечо, но никого поблизости не оказалось; ей понравилась эта шалость, и она ответила со смехом:
– Ладно, залезу, если ты никому не скажешь.
И она в два легких шага очутилась на иве.
– Я с тех пор, как замуж вышла, ни разу еще не лазала по деревьям. А в детстве очень это любила, – сказала миссис Джо, одобрительно озирая тенистое гнездышко.
– Можете почитать, если хотите, а я поиграю с Тедди, – предложил Дан и начал сам мастерить удилище для нетерпеливого Малыша.
– Мне больше не хочется читать. Чем вы с Деми тут занимались? – спросила миссис Джо. По задумчивому выражению лица Дана она поняла, что того одолевают какие-то мысли.
– Да просто разговаривали. Я сперва ему рассказывал про всякие листочки, а он мне – про одну свою занятную игру. Так, майор, можете идти удить. – В качестве последнего штриха Дан прикрепил к согнутой булавке, которая висела на бечевке, привязанной к удилищу, крупную муху.
Тедди свесился вниз и погрузился в высматривание рыбы – в том, что она приплывет, у него не было ни малейших сомнений. Дан придерживал его за юбочку, чтобы он не навернулся в ручей, а миссис Джо очень быстро разговорила Дана, начав первой:
– Очень хорошо, что вы с Деми разговаривали «про всякие листочки», ему это чрезвычайно полезно. Было бы здорово, если бы ты его иногда учил и брал с собой на прогулки.
– Я бы с удовольствием, он же страшно умный, вот только…
– Только что?
– Вряд ли вы мне его доверите.
– Почему?
– Ну, Деми такое сокровище, очень хороший мальчик, а я как раз плохой, – я думал, вы не разрешите нам общаться.
– Вовсе ты не «плохой», как ты это называешь, и я полностью доверяю тебе, Дан, потому что ты честно пытаешься стать лучше и с каждой неделей преуспеваешь все больше.
– Правда? – Дан поднял на нее глаза, и облачко, омрачавшее его лицо, рассеялось.
– Безусловно. А ты сам не чувствуешь?
– Я надеюсь, но откуда же мне знать?
– Я все ждала и потихоньку за тобой наблюдала: думала, нужно тебя испытать, и, если ты выдержишь испытание, я постараюсь наградить тебя, как смогу. Ты испытание выдержал, поэтому теперь я готова доверить тебе не только Деми, но и своего сынишку – ты в состоянии научить их обоих тому, чему не можем научить мы.
– Правда? – Дана явно изумила эта мысль.
– Деми всю жизнь прожил среди взрослых, ему нужно как раз то, в чем ты прекрасно разбираешься: знание обычных вещей, воля и мужество. Он считает тебя самым храбрым мальчиком на свете и восхищается твоей силой воли. Кроме того, ты много знаешь о природе, можешь рассказывать про птиц, пчел, про листья, животных – про все то, чего нет в его книжках; это правдивые истории, и новые знания пойдут ему на пользу. Разве ты не видишь, как много ты можешь для него сделать и почему мне нравится, когда вы вместе?
– Но я иногда употребляю плохие слова и могу научить его чему-то неправильно. Не со зла, просто иногда они выскакивают – вот, несколько минут назад я сказал «черт», – пожаловался Дан, которому очень хотелось, как велит совесть, сознаться в своих проступках.
– Я знаю, что ты очень стараешься не говорить и не делать ничего такого, что может повредить нашему Малышу, и тут, как мне кажется, Деми может тебе помочь, потому что он совсем не испорченный и очень мудрый для своих лет, и у него есть то, что я пытаюсь внушить тебе, дружочек: правильные принципы. Привить их ребенку никогда не рано, и никогда не поздно развить их в тех, чьим воспитанием пренебрегали. Вы пока еще только мальчики, вам не поздно учиться друг у друга. Деми, сам того не сознавая, укрепит твою нравственность, а ты укрепишь его здравый смысл – у меня же будет понимание того, что я помогла вам обоим.
Не описать словами, как тронули и порадовали Дана ее доверие и похвала. Раньше ему никто и никогда не доверял, никто не пытался отыскать и развить в нем зачатки добра, никто и не подозревал, сколько ценного сокрыто в душе у заброшенного мальчишки, который едва не погиб, но быстро почувствовал и оценил поддержку и сострадание. Какие бы свершения ни ждали его в будущем, ни одно не будет столь же великим, как возможность передать немногие свои добродетели и достижения другому ребенку, которого он уважает всей душой; не было более действенного способа смирить его нрав, чем доверить невинного Малыша его заботам. Все это придало Дану мужества поделиться с миссис Джо планом, который они составили с Деми, и она очень порадовалась тому, что первый шаг уже сделан без ее участия. Похоже, у Дана все шло гладко, миссис Джо это радовало, поскольку раньше задача по его перевоспитанию казалась ей очень нелегкой, однако, твердо веря в то, что душевное преображение доступно даже людям куда старше и куда более испорченным, она сумела добиться стремительных и воодушевляющих перемен. Дан проникся мыслью, что у него теперь есть