Питается нектаром,
Себе не строит дом,
Не жалит, как осы, пчелы и шершни,
И нам бы стоило ей подражать во всем.
Хотел бы я быть красно-сине-зеленой бабочкой
И жить, как она, без забот, без хлопот,
Вот только будет обидно, если
Мне тоже Дан камфоры капнет в рот.
Это гениальное творение вызвало оглушительные аплодисменты, и Деми пришлось зачитать его повторно, что оказалось не так-то просто, поскольку знаки препинания в нем отсутствовали и юный поэт успевал выдохнуться, не добравшись до конца строк подлиннее.
– Будущий Шекспир, – определила тетя Джо, хохоча от всей души, ибо этот шедевр напомнил ей ее собственный – он был создан в десятилетнем возрасте и начинался мрачно:
Меня похороните
В тиши, у старой ели,
Чтоб птицы, пчелы, бабочки
Там надо мною пели.
– Давай, Томми. Если на бумагу ты перелил столько же чернил, сколько и на самого себя, сочинение наверняка длинное, – сказал мистер Баэр, когда удалось уговорить Деми оторваться от своего творения и сесть на место.
– Это не сочинение, а письмо. Я, понимаете ли, только после уроков вспомнил, что сегодня моя очередь, а потом не знал, что писать, и перечитать не успел. Тогда я подумал: возьму-ка письмо, которое написал бабушке. Там есть немного про птиц, наверное, сойдет.
После этого пространного оправдания Томми погрузился в чернильное море и погреб к берегу, время от времени запинаясь и расшифровывая красоты собственного стиля.
ДОРОГАЯ БАБУШКА! Надеюсь, все у тебя хорошо. Дядя Джеймс прислал мне карманную винтовку. Очень красивое орудие убийства, вот такой формы [тут Томми продемонстрировал очень ловкий набросок предмета, напоминавшего сложный насос или внутренности парового двигателя], 44 – это прицел; 6 – накладной ствол, который вставляется в А; 3 – курок, а 2 – мушка. Заряжается с дула, стреляет очень мощно и метко. Скоро пойду стрелять белок. Я уже убил нескольких замечательных птичек для музея. У них пестрые грудки, Дану они очень понравились. Он сделал из них отличные чучела, и они сидят на ветках, как живые, только вид у них слегка окосевший. У нас тут на днях работал француз, и Ася так смешно произносила его имя, что я тебе про это расскажу. Зовут его Жермен. Она же сперва называла его Джерри, но он над ней посмеялся, тогда она перешла на Иеремию, но он опять расхохотался и стал мистер Германия. Тут он расхохотался еще пуще и стал Гарримоном, да так им и остался. Я редко пишу, потому что очень занят, но часто про тебя думаю, сочувствую тебе и искренне надеюсь, что тебе без меня не так уж плохо. Твой любящий внук
P. S. Если попадутся почтовые марки, не забудь про меня.
N. B. Передай всем мою любовь, а самую большую – тете Альмире. Она по-прежнему печет отличные сливовые пирожки?
P. S. Наилучшие пожелания от миссис Баэр.
P. S. Мистер Б. их бы тоже передал, если бы знал, что я пишу письмо.
N. B. Папа собирался подарить мне часы на день рождения. Это очень кстати, потому что, не зная, который час, я опаздываю на уроки.
P. S. Надеюсь на скорую встречу. Не пришлешь за мной?
Поскольку каждый постскриптум встречали взрывом хохота, когда Томми дошел до последнего, шестого, он так утомился, что с радостью сел и вытер пот с раскрасневшегося лица.
– Надеюсь, милая старая дама доживет до конца послания, – произнес мистер Баэр под прикрытием поднявшегося шума.
– На тонкий намек в последнем постскриптуме обращать внимание не будем. Дай ей Бог вынести хотя бы это письмо, на визит Томми ее явно не хватит, – ответила миссис Джо, припомнив, что пожилой даме не раз уже случалось слечь после приездов ее неукротимого внука.
– А тепей я, – заявил Тедди, который как раз выучил стишок и так хотел его продекламировать, что непрерывно подскакивал по ходу чтения, – удерживать его и дальше было уже невозможно.
– Пусть расскажет, а то забудет. Я с таким трудом его научила, – сказала его мама.
Тедди дотопал до кафедры, сделал книксен и одновременно кивнул – ему явно не хотелось никого обидеть, – а потом своим детским голоском, подчеркивая совсем не те слова, на одном дыхании выпалил:
– Из пищинок мейких,
Из капейек воды
Сотоят путини (пустыни),
Йечки и пьюды.
Из сьявечек маеньких,
Сказанных с добйом,
Сотоит и небо,
И шишливый дом.
После чего он сам захлопал в ладоши, вновь поприветствовал зрителей, бросился к маме и зарылся лицом ей в колени, не выдержав успеха своего «выступления», ибо аплодировали ему от всей души.
Дик и Долли ничего не написали, но им предложили понаблюдать за животными и насекомыми и рассказать про свои наблюдения. Дику это понравилось, и ему всегда было что сказать, поэтому, когда его вызвали, он вышел вперед и, глядя на зрителей яркими доверчивыми глазами, с такой непосредственностью поведал свою историю, что никто и не подумал смеяться над его увечным тельцем, потому что сквозь неказистую оболочку сияла «дивная душа».
– Я наблюдал за стрекозами и читал про них в книге Дана и сейчас попробую вам рассказать, что запомнил. Их очень много летает над прудом, все они синие, большеглазые, с кружевными крыльями, очень красивые. Одну я поймал и рассмотрел – я в жизни не видел такого прекрасного насекомого. Для еды они ловят мелких мошек, и у них есть такой занятный крючок, который складывается, когда они не охотятся. Стрекозы любят солнечный свет и целый день танцуют. Так! Что еще про них можно сказать? А, вспомнил! Они откладывают яйца в воду, те опускаются на дно и потом лежат в иле. Из них вылезают маленькие уродцы. Как называются, не помню, но они коричневого цвета, все время меняют кожу и постоянно растут. Вы подумайте! Чтобы стать стрекозой, им нужно целых два года! Сейчас будет самое интересное, так что слушайте внимательно, потому что вы этого наверняка не знаете. Когда приходит пора, этот чумазый уродец как-то про это узнает, вылезает из воды на тростник или камыш, и у него лопается спина.
– Ну уж не верю! – заявил Томми, который сам не отличался наблюдательностью и решил, что Дик все выдумывает.
– А вот и лопается! – И Дик обратил взгляд на мистера Баэра, который старательно закивал, к большой радости маленького рассказчика.
– Так вот, оттуда вылезает стрекоза, целенькая, садится на солнышке и постепенно оживает. А потом она набирается сил, расправляет крылышки, взлетает в воздух – и больше она уже не уродец. Вот и все, что я знаю, я постараюсь еще понаблюдать и увидеть это своими глазами, потому что превратиться в прекрасную стрекозу просто здорово, правда?
Дик отлично справился с рассказом, а когда описывал полет новорожденного насекомого, он размахивал руками и смотрел вверх, будто видел там стрекозу и хотел за нею последовать. Что-то в его лице навело слушателей постарше на мысль о том, что рано или поздно желание Дика исполнится и после долгих лет, проведенных в немощи и страданиях, он в один счастливый день выйдет на солнышко и, сбросив свое убогое тельце, обретет новую дивную форму в мире более справедливом, чем этот. Миссис Джо привлекла его к себе, поцеловала во впалую щечку и произнесла:
– Славная получилась история, дружочек, и ты прекрасно все запомнил. Я подробно напишу об этом твоей маме.
Дик устроился у нее на коленях, улыбаясь в ответ на похвалу, и дал себе слово, что будет наблюдать старательно и обязательно застанет стрекозу в тот самый миг, когда она меняет старое тело на новое, – обязательно нужно увидеть, как она это делает. Долли огласил несколько фактов касательно «Утки», причем сделал это нараспев, потому что речь свою затвердил наизусть, а вся эта процедура казалась ему страшной докукой.
– «Диких уток убивать трудно. Для этого нужно стрелять из засады или принести ручных уток, чтобы они крякали, и тогда дикие прилетят туда, где их можно подстрелить. Иногда делают уток из дерева, они плавают по воде, а дикие к ним подлетают, – по-моему, они глупые. Наши утки совсем ручные. Они много едят, вечно что-то ищут в грязи и в воде. За яйцами своими смотрят плохо, те иногда портятся и…»
– Мои – хорошо! – выкрикнул Томми.
– Ну, бывают и такие утки, мне Сайлас сказал. Зато курицы заботятся об утятах, вот только не хотят пускать их в воду и очень переживают. А утятам все равно. Я люблю есть уток с начинкой и чтобы было много яблочной подливки.
– Я собираюсь говорить про сов, – начал Нат, старательно подготовивший сообщение на эту тему, – ему немного помог Дан.
– «У сов большие головы, круглые глаза, крючковатые клювы и крепкие когти. Бывают совы серые, белые, черные и рыжеватые. Перья у них очень мягкие и торчат наружу. Летают они совсем тихо, охотятся на летучих мышей, мелких птичек и так далее. Они строят гнезда в сараях, дуплах, иногда занимают гнезда других птиц. Большой рогатый филин откладывает два яйца крупнее куриных, рыжевато-коричневого цвета. Серая неясыть откладывает пять яиц, белых и гладких, именно она ухает по ночам. Крик других сов похож на детский плач. Летучих и обыкновенных мышей они съедают целиком, а те части, которые не переварить, выплевывают в виде шариков».
– Вот умора-то! – прозвучало замечание Нан.
– «Днем совы не видят, а если попадают на свет, то летят вслепую, другие птицы их преследуют и клюют, будто смеясь над ними. Рогатый филин – очень крупный, размером почти с орла. Он питается кроликами, крысами, змеями и птичками, живет на скалах и в заброшенных домах. Умеет издавать разные звуки: кричит, как человек, которого душат, говорит: „Во-о! Во-о!“ – и тем самым пугает ночью людей в лесу. Белая сова обитает у моря, в холодных местах, внешне она похожа на ястреба. Есть сова, которая роет норы в земле и живет там, как крот. Она называется кроличий сыч, это совсем маленькая птичка. Самая распространенная сова называется сипухой, я однажды видел ее в дупле дерева, она похожа на серую кошку: один глаз у нее был открыт, другой – закрыт. Сипухи вылетают в сумерки, сидят и поджидают летучих мышей. Одну я поймал, смотрите».