Потом Эмиль, успевший к этому времени отдышаться, спел им, переодевшись в матросский костюм, моряцкую песню, где было много «буйных ветров», «далеких берегов», а припев, который подхватили все хором, звучал так: «Тяни, тяни канат!» Нед сплясал смешной китайский танец – он скакал, как большая лягушка, в своей треугольной шляпе. Поскольку других публичных выступлений в Пламфилде не устраивали, были также показаны примеры быстрого счета, письма и чтения. Джек удивил зрителей тем, с какой скоростью он производил подсчеты на доске. Лучшим в правописании оказался Томми, а Деми прочитал короткую французскую басню, да настолько хорошо, что очаровал даже дядю Тедди.
– А где остальные дети? – заволновались зрители, когда занавес опустился, а малыши так и не появились.
– Сейчас будет сюрприз. Такой замечательный, что мне даже жаль вас за то, что вы о нем не знаете, – сообщил Деми, который подошел к маме, чтобы она его поцеловала, и остался объяснять, что будет происходить дальше.
Тетя Джо куда-то унесла Златовласку, ошарашив ее папу, который, надо сказать, даже превзошел мистера Баэра в изображении изумления, ожидания и нетерпеливого желания узнать «а что же там дальше».
Наконец, после долгого шуршания, постукивания и довольно громких указаний режиссера, занавес под тихую музыку поднялся, и за ним оказалась Бесс, сидевшая на табуретке возле очага из оберточной бумаги. Свет еще не видывал Золушки милее – ее серое платьице было в лохмотьях, башмачки изношены, личико казалось таким милым под шапкой светлых волос, но на нем отражалось такое уныние, что на любящих лицах, обращенных к маленькой актрисе, показались и улыбки, и слезы. Она сидела неподвижно, пока не раздался шепот: «Давай!» – тогда она очень забавно вздохнула и произнесла:
– Ах, фот бы и мне поефать на бал!
Да так естественно, что папа ее громко зааплодировал, а мама воскликнула: «Милочка моя!» Эти неуместные проявления чувств заставили Золушку забыться, она покачала головой, посмотрела в сторону родителей и с укором произнесла:
– Низзя со мной фазгофаривать!
Тут же воцарилось молчание, кто-то трижды стукнул в стенку. Золушка встревожилась, но произнести положенное по роли: «Что это такое?» – не успела, потому что задняя стенка бумажного камина растворилась, точно дверь, и в нее с некоторым трудом протиснулась крестная-фея в остроконечной шляпе. Это была Нан в красном плаще, шапочке и с волшебной палочкой в руке. Решительно ею помахав, она объявила:
– Ты поедешь на бал, душенька.
– Тогда тащи, пусть все уфидят мое красивое пфатьице, – отвечала Золушка, дергая за подол своего рубища.
– Нет-нет, ты другое должна сказать: «Как же я поеду в таких лохмотьях?» – обычным своим голосом объяснила крестная.
– А, да, конефно. – И принцесса произнесла нужную фразу, нимало не смущенная своей забывчивостью.
– Сейчас я превращу твои лохмотья в прекрасное платье, потому что ты хорошая девочка, – сценическим голосом возвестила крестная и, неспешно расстегнув коричневый передник, предъявила скрывавшийся под ним роскошный наряд.
Маленькая принцесса действительно была так хороша, что вскружила бы голову любому маленькому принцу, ибо мама нарядила ее как придворную даму, в розовое платье со шлейфом и атласным чехлом, тут и там украшенное букетами. Крестная водрузила ей на голову корону, утыканную розовыми и белыми перышками, и вручила пару серебряных бумажных туфелек. Принцесса надела их и приподняла юбку, чтобы все видели туфельки, а потом с гордостью произнесла:
– Туфли фустальные. Пафда кфасивые?
Она была так очарована своим нарядом, что ее с трудом удалось убедить вернуться к своей роли и произнести:
– Но, кфёсная, у меня нет кафеты.
– А вот, смотри! – И Нан так размашисто взмахнула палочкой, что едва не сбила корону с головы принцессы.
И тут настал самый торжественный момент. Сперва по полу зазмеилась веревка, она рывком натянулась, когда раздался голос Эмиля: «Крепи канат!» – а Сайлас откликнулся басом: «Эй, аккуратно!» Зазвенел смех, потому что на сцену выехали четыре крупные серые крысы – лапы у них подрагивали, хвосты выглядели странновато, зато головы были хоть куда, и черные бусины на них сияли почти как настоящие глаза. Крысы тащили – вернее, делали вид, что тащат, – великолепную карету, вырезанную из половины гигантской тыквы: она лежала на коляске Тедди, выкрашенной по такому случаю в яркий желтый цвет. На облучке восседал веселый кучер в белом ватном парике, треуголке, алых бриджах и кружевном камзоле – он щелкал длинным бичом и так энергично дергал красные вожжи, что серые скакуны то и дело взвивались на дыбы. Кучером был Тедди, и он столь благожелательно взирал на зрителей, что они наградили его особенно бурными аплодисментами, а дядя Лори произнес:
– Попадись мне такой вот бравый кучер, я бы нанял его, не сходя с места.
Карета остановилась, крестная подсадила принцессу, которая величественно укатила прочь, послав публике воздушный поцелуй: хрустальная туфелька торчала спереди, шлейф подметал пол сзади: дело в том, что, хотя карета и была великолепна, вынуждена сообщить, что ее высочество умещалась в ней с трудом.
Потом последовала сцена на балу: вышли Нан и Дейзи, разодетые как павлины. Нан крайне правдоподобно изображала гордячку-сестру и, летая в танце по дворцовому залу, то и дело давила воображаемых дам. Принц, сидя в одиночестве на своем не слишком надежном троне, взирал на них из-под тяжелой короны, поигрывал мечом и разглядывал розетки на своих башмаках. Когда появилась Золушка, он вскочил и воскликнул приветливо, но не слишком элегантно:
– О боже мой, кто бы это мог быть?
И тут же пригласил юную даму на танец, сестры же нахмурились и повернулись носами к стене.
Придворная пляска, которую исполнили маленькие танцоры, оказалась очень хороша, ибо детские личики были серьезны, костюмы нарядны, а все па так изумительны, что малыши казались фигурками, нарисованными на веере Ватто[338]. Принцессе сильно мешал ее шлейф, а принц Роб несколько раз едва не споткнулся о свой меч. Однако они с честью преодолели все препятствия и закончили танец с чувством и грацией, хотя и совсем вразнобой.
– Урони туфельку, – прошептал голос миссис Джо, потому что принцесса собралась сесть.
– Ой, я забыла! – И, сняв хрустальную туфельку, Золушка аккуратно поставила ее на середину сцены, а потом обратилась к Робу: «Тепефь лови меня!» – и умчалась прочь, принц же подхватил туфельку и послушно затрусил следом.
Третья сцена, как всем известно, состоит в том, что является глашатай и предлагает всем примерить туфельку. Тедди, по-прежнему одетый в костюм кучера, мелодично протрубил в жестяную дудку, и обе гордые сестры попытались натянуть туфельку. Нан настояла на том, чтобы изобразить, как она отхватывает себе большой палец кухонным ножом, и исполнила это так натурально, что глашатай перепугался и попросил ее «не деять себе бойно». Потом позвали Золушку, она явилась в наполовину надетом передничке, легко засунула ногу в туфельку и торжественно объявила:
– Я – финцесса!
Дейзи зарыдала и принялась просить прощения, а вот Нан, которой нравились трагические развязки, решила улучшить сюжет и грохнулась в обморок, в котором и пролежала до самого конца представления. До него оставалось недолго, потому что вбежал принц, упал на колени и с пылом поцеловал руку Златовласки, герольд же протрубил так громко, что зрители едва не оглохли. Занавес опустить не успели, потому что принцесса припустила к папе с криком: «Хофошо я сыгфала?» – а принц с глашатаем устроили поединок на дудке и деревянном мече.
– Замечательно! – высказались все хором, а когда восторги приутихли, вышел Нат со скрипочкой.
– Тихо! Тихо! – закричали дети, и тут же воцарилось молчание, ибо застенчивый вид и призывный взгляд юного музыканта настроили зрителей на благожелательный лад.
Баэры ждали, что Нат сыграет одну из старых, давно им разученных вещей, однако, к их изумлению, зазвучала новая прелестная мелодия, и исполнял Нат ее так нежно и задушевно, что трудно было поверить, что это он. То была одна из тех песен без слов, которые проникают в самое сердце и повествуют о простых и милых радостях и надеждах, успокаивая и ободряя всех, кто внимает незамысловатой мелодии. Тетя Мег опустила голову Деми на плечо, бабушка вытирала глаза, а миссис Джо подняла глаза на мистера Лори и сдавленным шепотом произнесла:
– Это ты сочинил.
– Я хотел, чтобы твой ученик воздал тебе должное и как мог принес благодарность, – ответил Лори, нагнувшись для этого к ней.
Нат поклонился и хотел уходить, но аплодисменты остановили его и заставили играть дальше. Он повиновался с таким счастливым лицом, что смотреть на него было одно удовольствие, ибо старался он изо всех сил: теперь зазвучали веселые старинные мотивы, от которых ноги сами пошли в пляс – никто не усидел на месте.
– Убирайте стулья! – распорядился Эмиль, и через миг их отодвинули к стенам, стариков посадили в безопасные уголки, а дети собрались на сцене.
– Покажите, какие вы воспитанные! – выкрикнул Эмиль, и мальчики подскочили к дамам, взрослым и маленьким, вежливо приглашая их «пойти сплясать», как выражается миляга Дик Свивеллер[339]. Малыши едва не подрались за право танцевать с принцессой, однако она, со свойственными ей добротой и благородством, выбрала Дика и позволила ему с гордостью отвести ее обратно на место. Миссис Джо не позволили отказаться, а Дан испытал невыразимый восторг, когда тетя Эми отказала Францу и предпочла его. Разумеется, Нан танцевала с Томми, а Нат – с Дейзи, что же до дяди Тедди, он пригласил Асю, которой не терпелось «покрутиться-повертеться», – она пришла в восторг от оказанной ей чести. Сайлас и Мэри-Энн тихонько станцевали в прихожей, и в течение получаса в Пламфилде царило бурное веселье.
Завершился праздник парадом всей молодежи – возглавляла процессию карета из тыквы, в которой восседали принцесса и кучер, а влекли ее встрепанные крыс