Миссис Мег с помощью Дейзи исправляла эту должность, когда случилась история, о которой мы собираемся рассказать. Роб с Тедом только что вернулись из Роки-Нук, а Нан уехала на неделю к подруге – единственный отдых, который она себе позволяла. Том отправился с Деми в служебную поездку, так что Роб остался в доме за старшего, а за хозяйством надзирал Сайлас. Похоже, морской воздух ударил Теду в голову – он распоясался сильнее обычного и постоянно донимал безответную тетушку и беднягу Роба своими проделками. Окту притомилась от его бешеных скачек, а Дон взбунтовался в открытую, когда ему приказали прыгать и показывать прочие трюки; студенток колледжа пугали и забавляли призраки, бродившие по ночам по территории; в часы, посвященные занятиям, их сбивали с мысли потусторонние завывания, и они ахали, видя, как бесшабашный юноша пытается покорить огонь, воду и медные трубы. В конце концов один случай заставил Теда образумиться и произвел непреходящее впечатление на обоих мальчиков, ибо неожиданная опасность и жуткий страх превратили Льва в агнца, а Агнца – во льва, если говорить о храбрости.
Первого сентября – эта дата запомнилась мальчикам навсегда – они после приятной и удачной рыбалки сидели в сарае: к Дейзи пришли гости, и ее кузены сочли, что будут там лишними.
– Говорю тебе, Бобби, пес захворал. Не хочет ни играть, ни есть, ни пить, ведет себя странно. Если с ним что случится, Дан нас убьет, – объявил Тед, глядя на Дона, который вытянулся возле конуры, передыхая после беспокойных блужданий – до того он метался между дверями комнаты Дана и тенистым уголком двора, где хозяин его положил на землю старую шляпу – сторожить до своего возвращения.
– Может, ему просто жарко. А иногда мне кажется, что он тоскует по Дану. С собаками, знаешь ли, такое бывает, а этот не в духе с тех самых пор, как ребята уехали. Может, с Даном что-то случилось. Дон вчера ночью выл и все не мог успокоиться. Я про такое слышал, – задумчиво отозвался Роб.
– Пф! Да откуда ему знать? Он просто куксится. Пойду взбодрю его, побегаем вместе. Мне от бега всегда легче делается. Эй, дружище! Проснись, выше нос!
И Тед щелкнул пальцами у пса перед мордой, но тот лишь глянул на него с угрюмым безразличием.
– Оставь ты его в покое. Если завтра не оклемается – отведем к доктору Уоткинсу, пусть посмотрит.
И Роб вновь уставился на ласточек в небе – он лежал на сене и отделывал латинский стих, который только что сочинил.
Тут Теда одолел дух противоречия, и чисто из-за того, что ему сказали не дразнить Дона, он именно этим и занялся, делая вид, что просто желает собаке добра. Дон не обращал никакого внимания на его ужимки, команды, упреки и оскорбления, пока терпение Теда не иссякло: увидев поблизости подходящий прут, он не удержался от искушения и решил одолеть могучего пса силой, раз уж добиться послушания по-доброму не удалось. Ему хватило ума сперва посадить Дона на цепь, ибо удар, полученный от любой руки, кроме хозяйской, ввергал его в неистовство – а Тед уже не раз пытался это проделать, что пес крепко запомнил. Память о былых оскорблениях вывела Дона из ступора, он грозно заворчал и сел. Роб услышал и, увидев, как Тед поднял прут, побежал разнимать драчунов, крича:
– Не тронь его! Дан запретил! Оставь несчастную тварь – я тебе не позволю!
Роб редко переходил на такой тон, но, если это случалось, мастер Тед немедленно шел на попятную. Однако на сей раз он слишком уж раздухарился, да и стерпеть командирские замашки Роба был не в силах, а потому не удержался и все-таки решил разок хлестнуть непокорного пса, а там уж подчиниться. Всего один удар – но он дался дорогой ценой: пес с рыком прыгнул на Теда, а Роб, бросившийся между ними, почувствовал, как ногу пронзили острые зубы. Одно слово – и Дон разжал челюсти и с виноватым видом сник к ногам Роба: он любил мальчика и явно переживал из-за того, что по недомыслию тяпнул друга. Потрепав его в знак прощения, Роб ушел – захромал к сараю в сопровождении Теда, гнев которого уступил место укорам совести и стыду, ибо он видел красные капли у Роба на носке и следы укуса на лодыжке.
– Ой, прости меня, пожалуйста. А ты зачем полез? Ну-ка, вымой, а я найду тряпочку, перевяжем, – затараторил он, намочив губку и вытащив из кармана не слишком опрятный платок.
Роб, как правило, легко относился ко всем невзгодам и с готовностью прощал их виновников, но на сей раз он остался сидеть неподвижно, глядя на красные потеки с таким странным выражением на бледном лице, что Тед окончательно струсил, хотя и добавил со смешком:
– Бобби, ты что, собачки испугался?
– Я боюсь заболеть бешенством. Впрочем, если Дон болен, пусть уж лучше я, чем кто-то еще, – с улыбкой ответил Роб и содрогнулся.
Услышав страшное слово, Тед побледнел сильнее брата и, выронив губку с носовым платком, перепуганно уставился на него, а потом отчаянным тоном прошептал:
– Роб, не говори так, пожалуйста! Что же теперь делать, что нам делать?
– Позовем Нан, она разберется. Тетушку пугать не будем, и вообще – ни одной душе, кроме Нан; она на заднем крыльце, кликни ее поскорее. Я пока обмою ногу. Может, это пустяки, не пугайся ты так, Тед. Я просто подумал – всякое может быть, очень уж Дон странно себя ведет.
Роб пытался говорить храбрым голосом, однако Тед чувствовал странную слабость в своих длинных ногах, пока бегал за помощью. На его счастье, ему никто не встретился по дороге, иначе он обязательно выдал бы себя выражением лица. Нан, довольная жизнью, покачивалась в гамаке и развлекалась чтением трактата о ложном крупе – тут испуганный мальчик схватил ее за руку и прошептал, едва не сбросив на землю:
– Пошли в сарай, к Робу! Дон взбесился и покусал его, мы теперь не знаем, что делать. Виноват я, никому нельзя говорить. Скорее, пожалуйста!
Нан тут же вскочила, вздрогнув, но мгновенно взяла себя в руки, и оба без лишних слов отправились в сарай, обойдя стороной дом, где в гостиной болтала с подружками ничего не подозревавшая Дейзи, а тетя Мег мирно вкушала наверху полуденный сон.
Роб сохранял хладнокровие – он выглядел спокойным и невозмутимым, а обнаружили его в комнате, где хранили упряжь: он предусмотрительно перебрался туда, подальше от чужих глаз. Нан поведали, что случилось, и, бросив быстрый взгляд на Дона – он угрюмо забился в свою конуру, – Нан медленно произнесла, глядя на кастрюльку с водой:
– Роб, для полной безопасности нужно сделать одну вещь, причем немедленно. Некогда разбираться, здоров ли Дон, некогда бегать за врачом. Я могу сама – и все сделаю. Но будет очень больно, а мне просто жуть как не хочется причинять тебе боль, душенька.
Голос Нан дрогнул самым непрофессиональным образом, а зоркие глаза затуманились, когда она подняла их на две взволнованные физиономии, взирающие на нее с безграничным доверием.
– Знаю – прижечь; давай, пожалуйста! Я выдержу. Только пусть Тед лучше уйдет, – сказал Роб, твердо сжав губы и кивнув на удрученного брата.
– Никуда я не пойду; уж я-то точно выдержу, тем более что это я должен бы быть на твоем месте! – воскликнул Тед, отчаянно удерживая слезы, – горе, страх и стыд захлестнули его, даже возникли сомнения, что он сохранит подобающую мужчине выдержку.
– Да, давай оставайся – поможешь, – отрывисто объявила Нан, потому что сердце у нее ушло в пятки: она знала, что обоим мальчикам предстоит тяжкое испытание. – Сидите тут тихо, я сейчас вернусь, – добавила она и отправилась в дом, быстро прикидывая в голове, как лучше выйти из положения.
То был день большой глажки, в опустевшей кухне еще горел жаркий огонь, горничные же ушли наверх отдохнуть. Нан положила нагреваться тонкую кочергу, села рядом в ожидании и закрыла лицо руками, прося о даровании внезапно потребовавшихся ей силы, отваги и мудрости; больше за помощью обратиться было не к кому, и, хотя она была еще совсем молода, она знала, чтó именно нужно сделать – если только у нее хватит духу. Любой другой пациент вызвал бы у нее невозмутимый интерес, но милый, славный Роб, гордость отца и утешение матери, любимый друг – то, что ему грозила опасность, ее страшно пугало. На чисто выскобленный стол упало несколько слезинок – Нан пыталась успокоиться, думая о том, что, скорее всего, все это пустяк, естественная, но ложная тревога.
«Нужно делать вид, что все хорошо, иначе мальчики не выдержат, начнется паника. Зачем расстраивать и пугать людей, если ничего толком не понятно? Я уж точно никого пугать не стану. Сразу же отвезу Роба к доктору Моррисону, а Дона покажу ветеринару. Потом, сделав все, что можно, мы посмеемся над своими страхами – если будет над чем смеяться – или приготовимся к неизбежному. Ну, бедняжка мой, пора».
Вооружившись горячей кочергой, кувшином воды со льдом и несколькими носовыми платками, снятыми с бельевой сушилки, Нан отправилась обратно в сарай, приготовившись сделать все, от нее зависящее, в этом непростом «экстренном случае». Мальчики сидели точно две статуи – один отчаявшийся, другой покорившийся; Нан потребовалось призвать на помощь все свое знаменитое бесстрашие, чтобы проделать необходимое быстро и ловко.
– Ну, Роб, еще минутка – и опасность позади. Стой рядом, Тед; у него может голова закружиться.
Роб зажмурил глаза, стиснул руки и сидел героем. Тед, белый, как полотно, и слабый, как девчонка, встал рядом с ним на колени; его терзали угрызения совести, а сердце останавливалось при мысли, что причина всей этой боли кроется в его своеволии. Все завершилось в один миг, и прозвучал лишь один стон, но, когда Нан обернулась к своему ассистенту, чтобы он подал ей воду, именно бедолаге Теду вода и понадобилась: он без чувств лежал на полу – жалкое нагромождение рук и ног.
Роб рассмеялся, и Нан, подбодренная этим неожиданным звуком, недрогнувшими руками перевязала рану, – впрочем, на лбу у нее выступили крупные капли пота; посему водой она обмыла и себя, и пациента номер один и только потом занялась пациентом номер два. Тед окончательно сгорел со стыда и вовсе пал духом, осознав, что подвел своих друзей в критический момент, и теперь умолял никому об этом не рассказывать, ведь он не специально. После этого, будто нарочно, чтобы довершить падение в своих и чужих глазах, он разразился истерическими рыданиями – они навлекли позор на его мужественную душу, однако сильно ему помогли.