– Понравится, даже если вы решите, что я полная дура. Я хочу определенности, и мама тоже. Если вы скажете – нет, мне хватит смелости это принять, а если – да, я не сдамся, пока не достигну всего, на что способна, – как и вы.
– Ах, дитя моя, путь этот тяжек, а надев венок из роз, обнаруживаешь в нем тернии. Однако ты, я вижу, наделена храбростью, а это значит – и стойкостью. Может, что-то у тебя и получится. Приходи, посмотрим.
С этими словами мисс Камерон дотронулась до своего браслета и улыбнулась улыбкой настолько доброй, что Джози едва не кинулась ее целовать; ей хватило рассудительности удержаться, однако, когда она произносила слова благодарности, в глазах у нее стояла вода чуть менее соленая, чем морская.
– Мы не даем мисс Камерон выкупаться, а уже отлив. Идем, Джози, – позвала предусмотрительная Бесс, дабы не злоупотребить гостеприимством.
– Побегайте по берегу, согрейтесь. Большое тебе спасибо, русалочка. Скажи папе – пусть заходит ко мне вместе с доченькой в любое время. До свидания!
И королева трагедии одним взмахом руки отпустила свою свиту, однако так и осталась восседать на заросшем водорослями троне, следя, как две ладные фигурки летят по песку, сверкая пятками, – они скоро скрылись из глаз. А потом, неспешно покачиваясь на воде, она сказала самой себе:
– У девочки лицо актрисы – живое, подвижное; дивные глаза, она увлеченная, хваткая, волевая. Может, из нее что-то получится. Да и семейный талант чего-то да значит. Посмотрим.
Разумеется, ночью Джози не сомкнула глаз, и на следующее утро ее переполняло радостное возбуждение. Дядю Лори сильно позабавила эта история, а тетя Эми достала по такому случаю самое свое изящное белое платье; Бесс ссудила сестре лучшую свою богемную шляпку, а Джози прочесала лес и болото в поисках диких роз, душистой белой азалии, папоротника и гибких трав – то было приношение от всего сердца.
В десять она торжественно оделась и сидела, разглядывая опрятные перчатки и застегнутые на все пряжки туфельки, пока не пришло время идти; от мысли, что вот-вот решится ее судьба, лицо ее сделалось бледным и сосредоточенным, ибо она, как и все юные создания, была убеждена, что один-единственный человек способен определить ее будущее, – ей было невдомек, что только Провидение вольно преподать нам уроки разочарования, даровать неожиданный успех и превратить испытания в благословения.
– Я пойду одна, так нам будет свободнее. Ах, Бесс, помолись, чтобы она оценила меня верно! От этого так много зависит! Не смейтесь, дядя! Для меня это очень важный момент. Мисс Камерон это знает и сама вам скажет. Поцелуйте меня, тетя Эми, ведь мамы тут нет. Если вы скажете, что я выгляжу недурно, мне этого будет довольно. Всего хорошего!
И, взмахнув рукой – в этом она, по мере сил, попыталась уподобиться своему кумиру, – Джози отбыла – выглядела она очень миловидно, но чувствовала себя чрезвычайно трагически.
Теперь-то она знала, что ей не откажут, а потому решительно позвонила у двери, ставшей столь для многих непреодолимой преградой; ее провели в затененную гостиную, где она в ожидании упивалась разглядыванием великолепных портретов знаменитых актеров. Про многих из них она читала, прекрасно помнила их трагедии и триумфы, а потому скоро забылась и попыталась изобразить миссис Сиддонс[395] в роли леди Макбет: подняв глаза на гравюру, она держала букетик, точно свечу, разыгрывая сцену хождения во сне, – она сурово сдвинула юные бровки и бормотала под нос монолог терзаемой совестью королевы. Она так увлеклась, что мисс Камерон несколько минут наблюдала за ней незамеченной, а потом напугала девушку, внезапно включившись в игру, со словами на устах и выражением на лице, которые и принесли ей славу.
– У меня так никогда не получится, но я буду стараться, если вы скажете, что это имеет смысл! – воскликнула Джози, которая пришла в такое исступление, что даже забыла о благовоспитанности.
– Покажи, что ты умеешь, – отвечала актриса: ей хватило чуткости сразу перейти к сути, ибо она поняла, что пустая болтовня не устроит увлеченную девушку.
– Сперва позвольте подарить вам этот букетик. Я подумала, что полевые цветочки вам понравятся больше оранжерейных, и рада была их принести – у меня нет другого способа отблагодарить вас за несказанную доброту, – произнесла Джози, подавая букетик с безыскусной душевностью, которая выглядела очень трогательно.
– Я их действительно очень люблю, и в спальне у меня всегда полно полевых цветов, которые какая-то добрая фея вешает мне на ворота. И представляется мне, я теперь знаю, кто эта фея – ведь я узнаю цветочки, – добавила мисс Камерон, переводя взгляд с букетика в руке на другие, в том же вкусе, стоявшие рядом в вазах.
Джози зарделась и выдала себя улыбкой еще до того, как произнесла с девическими скромностью и обожанием:
– Мне было не удержаться, я так вами восхищаюсь! Я понимаю, что это вольность, но поскольку самой мне было вас не порадовать, мне было приятно, что за меня это сделают мои цветочки.
Актрису тронули и эта девочка, и ее скромные приношения, и, притянув Джози к себе, она произнесла без тени наигранности в лице и голосе:
– Меня они действительно очень порадовали, милая, и ты сама тоже. Я устала от похвал, а любовь особенно прелестна, когда полна такой вот искренности и простоты.
Джози вспомнила, что, помимо многих других рассказов, слышала: мисс Камерон много лет назад потеряла возлюбленного и с тех пор живет только своим искусством. Девочка поняла, что это, возможно, правда – и жизнь во славе, но в одиночестве, вызвала у нее такое сочувствие, что оно отчетливо отразилось на ее лице, смешавшись с благодарностью. Тогда, как будто стремясь изгнать из памяти прошлое, ее новая подруга произнесла с властностью, которая в ее устах звучала очень естественно:
– Ну посмотрим, какие партии ты уже выучила. Джульетты, разумеется. Все с этого начинают. Ах, бедняжка, какая смерть!
Джози действительно собиралась начать со злополучной возлюбленной Ромео, а потом перейти к Бьянке, Паулине[396] и еще нескольким неизменным идолам одержимых сценой девочек; однако она была проницательна, сумела оценить мудрость совета дяди Лори и решила ему последовать. А потому вместо декламации, которой ждала мисс Камерон, Джози разыграла сцену безумия несчастной Офелии, причем разыграла очень удачно – с ней много упражнялся преподаватель красноречия из колледжа, и свой урок она запомнила крепко. Да, понятно, она была младше своей героини, однако белое платье, распущенные волосы, настоящие цветы, которые она рассыпала по воображаемой могиле, придали иллюзии убедительности; песенки у нее звучали нежно, реверансы вызывали сострадание, а потом она исчезла за занавеской, отделявшей одну комнату от другой, бросив через плечо взгляд, который заставил критически настроенную зрительницу невольно вскинуть руки для аплодисментов. Подбодренная этим желанным звуком, Джози вбежала назад точно маленькая сорвиголова – эту роль ей часто приходилось исполнять в фарсах: начинать с забавно-озорной истории, а заканчивать покаянным всхлипом и искренней мольбой о прощении.
– Замечательно! Давай еще. Лучше, чем я ожидала, – прозвучал голос оракула.
Джози произнесла монолог Порции[397] и справилась на отлично, должным образом подчеркнув каждую прекрасную фразу. А потом, не удержавшись от искушения продемонстрировать то, что считала главным своим достижением, она разыграла сцену с Джульеттой на балконе, закончив ядом и склепом. Она была убеждена, что превзошла саму себя, и ждала аплодисментов. Заливистый хохот заставил ее вспыхнуть от негодования и разочарования – и, встав перед мисс Камерон, она произнесла с вежливым недоумением:
– Мне говорили, что у меня очень хорошо получается. Сожалею, что вам не понравилось.
– Милочка, получилось скверно. Да и как могло быть иначе? Что может дитя знать о любви и страхе смерти? Не берись за это пока. Не подступайся к трагедии, ты пока не готова.
– Но вам же понравилась Офелия?
– Да, вышло очень мило. С этим любая умненькая девочка справится. Но подлинный смысл Шекспира тебе, дитя, пока не открылся. Комедийный фрагмент мне понравился больше всего. В нем чувствуется подлинный талант. Было и смешно и грустно. В этом и состоит искусство. Не растеряй этого. В Порции ты показала мастерство декламации. Продолжай этим заниматься, такая тренировка голоса учит отображать оттенки смысла. У тебя хороший голос, ты грациозна от природы – и то и другое крайне полезно, но трудно приобрести.
– Я рада, что хоть на что-то способна, – вздохнула Джози, робко присев на табуретку: выглядела она сокрушенной, но не сломленной и надеялась, что еще скажет свое слово.
– Славная моя девочка, я же предупреждала: мое мнение тебе не понравится, но, чтобы помочь тебе, я должна говорить честно. Я высказывала его многим таким, как ты, и они в большинстве своем так меня и не простили, хотя слова мои и оказались правдой, а они стали именно теми, кем я и советовала им стать: хорошими женами и счастливыми матерями, живущими тихой жизнью. Лишь некоторые не отступились и многого сумели достичь. Об одной из них ты, полагаю, скоро услышишь, ибо она наделена талантом, безграничным терпением и тонким умом – в придачу к красоте. Ты еще слишком юна, чтобы можно было понять, к какому классу ты принадлежишь. Гении рождаются редко, и задатки их редко проявляются в возрасте пятнадцати лет.
– Но я не считаю себя гением! – воскликнула Джози, которая успокоилась и посерьезнела, слушая этот мелодичный голос и глядя на выразительное лицо, внушавшее ей безграничное доверие – таким оно было волевым, искренним и доброжелательным. – Я просто хочу понять, достаточно ли у меня таланта, стоит ли мне стараться и смогу ли я через много лет хорошо сыграть в одной из тех прекрасных пьес, которые никогда не прискучивают зрителям. Я и не надеюсь стать миссис Сиддонс или мисс Камерон, как бы мне этого ни хотелось. И все же мне кажется, что во мне есть нечто, что иным способом не проявишь. Когда я играю роль, я совершенно счастлива. Я оживаю, переношусь в свой собственный мир, каждый новый персонаж – как новый друг. Я очень люблю Шекспира и никогда не устаю от его замечательных героев. Разумеется, я не все там понимаю, но это как остаться ночью наедине со звездами и горами, великолепными и торжественными, и пытаться представить себе, как они будут выглядеть, когда взойдет солнце и я увижу их отчетливо во всем их величии. Я чувствую красоту, пусть даже и не видя, и мечтаю ее воплощать.