Джози говорила с полным самозабвением, она побледнела от волнения, глаза горели, губы дрожали – казалось, сама ее юная душа пытается облечь в слова переполнявшие ее чувства. Мисс Камерон все поняла и почувствовала, что речь идет не просто о ребяческой прихоти; когда она заговорила вновь, в голосе ее звучала новая симпатия, на лице отражался новый интерес – хотя она мудро воздержалась от того, чтобы высказать все свои мысли, прекрасно зная, что юные создания склонны превращать слова в несбыточные мечты, а потом яркие пузыри лопаются, причиняя мучительную боль.
– Если таков твой настрой, я не смогу дать тебе совета лучше, чем совет и дальше любить и постигать великого мастера, – произнесла она с расстановкой – Джози уловила изменение тона и, задохнувшись от радости, поняла, что новая подруга говорит с ней теперь как с товарищем по цеху. – Это само по себе – образование, а на то, чтобы раскрыть все его тайны, не хватит и целой жизни. Но прежде, чем ты сумеешь достойно повторить его слова, нужно еще очень многое сделать. Достанет ли тебе терпения, смелости и силы начать с самого начала и медленно, кропотливо заложить основу для будущего труда? Слава – это жемчужина, за ней ныряют многие, но лишь немногие достают ее на поверхность. А достав, видят ее несовершенство, томятся по другим жемчужинам и в погоне за ними теряют вещи куда более ценные.
Последние слова она адресовала не столько слушательнице, сколько самой себе, но Джози тут же откликнулась, с улыбкой и выразительным жестом:
– Я же достала браслет, хотя соленая вода и заливала мне глаза!
– Достала! Я об этом помню. Добрый знак. Не будем о нем забывать.
И мисс Камерон ответила на ее улыбку своей, ставшей для девочки лучом солнца, а потом протянула к ней белые ладони, будто бы принимая незримый дар. И добавила в другом тоне, глядя, как впечатление от ее слов отражается на выразительном лице собеседницы:
– А вот сейчас тебя ждет разочарование: вместо того чтобы предложить тебе стать моей ученицей или немедленно поступить в какой-нибудь второсортный театр, я посоветую тебе вернуться в школу и завершить образование. Это станет первым шагом, ибо актеру нужны самые разные навыки и сам по себе талант не позволит стать дельным человеком. Совершенствуй свой ум и тело, сердце и душу, постарайся стать образованной, воспитанной, красивой и здоровой девочкой. А потом, лет в восемнадцать-двадцать, приступи к обучению и попробуй свои силы. Вступать в битву проще, если оружие у тебя в порядке, – это убережет тебя от тяжелых уроков, которые преподает нам поспешность. Некоторым одаренность позволяет их избежать, но такое случается редко. Карабкаться в гору нужно медленно, да и тогда придется поскальзываться и падать. Ты готова не только работать, но и ждать?
– Конечно!
– Посмотрим. Мне приятно будет думать, что, уходя со сцены, я оставлю на ней прекрасно подготовленную, преданную своему делу, одаренную коллегу – она займет мое место и продолжит столь дорогое мне начинание – возвышение имени актрисы. Может, ты и есть она, но помни: красавица в дорогих нарядах – еще не актриса, так же как и попытки умненькой девочки повторять великие роли – еще не настоящее искусство. Все это – ложный блеск и мишура, позор и профанация. Почему публика удовлетворяется оперой-буфф или чепухой вроде «легких» пьесок, когда целый мир истины и красоты, поэзии и проникновенности только и дожидается, чтобы его воплотили на сцене?
Мисс Камерон забыла, с кем говорит, и шагала по комнате, снедаемая благородными сожалениями, которые разделяют все образованные люди, видя, как низко пало в наши дни театральное искусство.
– Дядя Лори говорит то же самое, и они с тетей Джо пытаются ставить пьесы про настоящие, достойные вещи – простые домашние спектакли, которые берут за душу, заставляют плакать, смеяться и делаться лучше. Дядя говорит, что именно в этом мое призвание, а о трагедии мне лучше и не думать. Но насколько приятнее летать по сцене в короне, с бархатным шлейфом, чем носить повседневную одежду и просто быть собой – пусть это и проще.
– И все же это, дитя, и есть высокое искусство, именно это и нужно сейчас, пока мы не подготовимся к восприятию мастеров. Совершенствуй свой талант. Способность вызывать смех и слезы – особый дар, и трогать сердца куда прекраснее, чем леденить кровь или воспламенять воображение. Передай своему дяде, что он прав, и попроси тетю написать для тебя пьесу. А я потом приду ее посмотреть.
– Неужели? Ах! Правда придете? Мы собираемся давать спектакль на Рождество, у меня там очень милая роль. Пьеска незамысловатая, но я справлюсь – и если вы ее увидите, я буду так горда и счастлива!
При этих словах Джози вскочила с места – взгляд на часы сказал ей, что визит затянулся; да, ей было трудно заканчивать этот важнейший разговор, однако она чувствовала, что пора уходить. Подхватив шляпку, она подошла к мисс Камерон – та стояла и разглядывала ее так пристально, что Джози почувствовала себя прозрачным оконным стеклом – и, дивно зардевшись, подняла глаза и произнесла с дрожью благодарности в голосе:
– Не знаю, как благодарить вас за этот час и за все, что вы мне сказали. Я стану в точности следовать вашим советам, а мама очень обрадуется, увидев, что я вновь сижу за книгами. Теперь я смогу вкладывать в учебу всю душу, ведь она – шаг к моей главной цели; я не стану питать слишком больших надежд, буду трудиться, и ждать, и пытаться вас радовать – ведь у меня нет иного способа вернуть долг.
– Этим ты напомнила, что я еще не вернула свой. Вот, маленький друг, носи в память обо мне. Она как раз к лицу русалке и будет напоминать тебе о том первом нырке. А в следующий раз да попадется тебе более ценное сокровище – и чтобы никакой соленой воды на губах!
С этими словами мисс Камерон сняла со своего кружевного воротничка красивую брошь с аквамарином и прикрепила ее, как орден, к груди гордой Джози; а потом, повернув к себе счастливое личико, она запечатлела на нем нежный поцелуй и, улыбаясь, долго следила за ним глазами, которые, казалось, прозревали будущее, полное побед и испытаний, которые сама она уже изведала.
Бесс ждала, что Джози влетит в комнату восторженная и взбудораженная – или утонет в потоке горьких слез; ее поразило выражение сдержанного умиротворения и решимости на лице кузины. Гордость, целеустремленность и новообретенное чувство ответственности отрезвили и укрепили дух Джози, она осознала, что готова к сосредоточенным штудиям и долгому ожиданию, если великолепное будущее сулит ей профессиональные успехи и дружество той, кого она уже обожала с девическим пылом.
Она пересказала события этого утра глубоко заинтересованным слушателям, и все сошлись на том, что мисс Камерон дала ей правильный совет. Миссис Эми стало легче на душе от того, что решение откладывается, – она не хотела, чтобы племянница ее стала актрисой, и надеялась, что ее увлечение пройдет.
Дядя Лори составил множество прелестных планов, посулил множество успехов и написал соседке трогательную записку, благодаря ее за доброту, а Бесс, которая любила искусство во всех его проявлениях, полностью поддержала амбициозные надежды своей кузины, недоумевая в душе, почему она предпочитает воплощать свои видения на сцене, а не в мраморе.
Первый разговор стал не последним; мисс Камерон искренне заинтересовалась девочкой, и у нее состоялось еще несколько памятных бесед с Лоренсами – девочки же сидели рядом, впитывали каждое слово с тем восторгом, который охватывает всех людей искусства, когда они попадают в свой прекрасный мир, учились видеть святость великих даров, осознавали, что использовать их надлежит только в высоких целях, ради просвещения, услаждения и усовершенствования.
Джози писала маме длинные письма, а вернувшись домой, порадовала ее тем, что сильно переменилась: она корпела над некогда ненавистными учебниками с терпением и усердием, которые изумляли и радовали. В ее душе затронули чуткие струны, теперь даже упражнения по французскому и уроки фортепьяно показались сносными – ведь в будущем ей могли понадобиться эти умения; она стала следить за одеждой, манерами и привычками, ибо стремилась совершенствовать «ум и тело, сердце и душу», и в своем стремлении стать «образованной, воспитанной, красивой и здоровой девочкой» маленькая Джози неосознанно готовилась к тому, чтобы достойно сыграть свою роль на любой сцене, на которую ее в будущем выведет великий Режиссер.
Глава девятая. В новую жизнь
В середине одного сентябрьского дня два совершенно великолепных велосипеда катили в сторону Пламфилда, а на них сидели два очень загорелых и запыленных седока – они явно возвращались с удачной прогулки, потому что, хотя ноги их и притомились, лица так и сияли, и со своих роскошных седел они взирали на мир с невозмутимым благодушием, свойственным всем, освоившим науку езды; до наступления этой счастливой стадии на мужественных лицах по большей части отражаются лишь терзания духа и тела.
– Езжай вперед, Том, и доложи, что мы вернулись; а я сюда заеду. До встречи, – произнес Деми, спрыгивая на землю у дверей «Давкота».
– Только будь другом, не торопись. Дай мне спокойно поговорить с матушкой Баэр, – отвечал Том, с тяжким вздохом въезжая в ворота.
Деми засмеялся, а его спутник медленно двинулся по дорожке, от всей души надеясь, что ему никто не помешает; дело в том, что он принес новости, которые, по его понятиям, должны были вызвать у всех домочадцев несказанное изумление и сокрушение.
К его великой радости, он обнаружил миссис Джо в одиночестве, погребенной под грудами гранок – их она выронила, чтобы от всей души поприветствовать захожего странника. Первый же взгляд дал ей понять, что у него неурядицы, а последние события сделали ее особенно зоркой и подозрительной.
– Ну, что там у тебя, Том? – спросила она, когда он опустился в кресло; на его бронзовом от загара лице любопытным образом смешались страх, стыд, беззаботность и отчаяние.
– Я попал в жуткую переделку, мэм.