– Право же, мэм, я просто шутил… – начал было Тюфяк, торопливо хлебая пиво.
– И я тоже. На самом деле я… я их очень уважаю, – с запинкой добавил Долли, совершенно ошарашенный: он испугался, что ему сейчас прочтут очередное нравоучение.
– Сомнительное уважение. Фривольных девушек можно называть «милашками» и тому подобными словами, но девушки, стремящиеся к знаниям, предпочитают, чтобы к ним относились как к разумным существам, а не как к куклам, с которыми можно только любезничать. Да, я собираюсь читать вам нотации, такая уж у меня работа. Так что вставайте и мужественно примите свою участь.
Миссис Джо рассмеялась, хотя и говорила серьезно; дело в том, что по ряду признаков и намеков она за последнюю зиму поняла, что мальчики ее начали «учиться жизни», причем в форме, которая вызывала у нее сильнейшее неодобрение. Оба оказались вдали от дома, им хватало денег на бесполезные траты, оба были неопытны, любознательны и доверчивы – как и большинство юношей их возраста. Книгами они не интересовались, а значит, у них не было безотказного средства, которое спасает от бед более усердных студентов; один любил праздность и удобства и настолько привык потворствовать своим телесным прихотям, что приучил к тому же и свои чувства; другой был тщеславен, как и все юноши приятной внешности, и склонен к высокомерию: это заставляло его постоянно искать одобрения товарищей, и ради него он был готов на все. Именно по причине этих свойств характера оба были особенно подвержены соблазнам, которые постоянно одолевают слабовольных любителей удовольствий. Миссис Джо хорошо изучила особенности своих воспитанников и после отъезда в колледж не раз походя обращалась к ним со словами предостережения, однако до последнего момента они, судя по всему, не понимали ее дружеских намеков; теперь ей стало ясно, что ее поймут, и она решила высказаться напрямую: дело в том, что долгий опыт общения с мальчиками научил ее одновременно и прямолинейности и ловкости в разговорах об опасностях, которые обычно принято замалчивать до тех пор, когда поздно уже что-либо предпринимать, остаются лишь сожаления да упреки.
– Я стану говорить с вами по-матерински, ибо ваши матушки далеко, а в определенных случаях лучший совет способна дать именно мать – если она исполняет свой долг, – торжественно начала миссис Джо из-под полей своей панамы.
«Ну вот! Вляпались по самые уши!» – подумал Долли со скрытым отчаянием; Тюфяк же после этого первого выпада решил подкрепить свои силы еще одной кружкой пива.
– От корневого пива вреда не будет, а вот иные напитки употреблять не следует, Джордж. Чревоугодие – твой старый порок; еще несколько раз помучаешься со здоровьем – и станешь мудрее. Пьянство же – вещь более серьезная, из нее проистекают беды, которые способны разрушить не одно только тело. Я слышала, как ты рассуждаешь о винах так, будто неплохо в них разбираешься и испытываешь к ним бóльшую тягу, чем пристало молодому человеку; кроме того, до моих ушей несколько раз долетали шутки, которые меня насторожили. Умоляю тебя, не приобретай этой опасной привычки «для забавы», как ты это называешь, или потому, что это модно, или потому, что копируешь других. Прекрати немедленно и усвой единственное неопровержимое правило: во всем необходима умеренность.
– Я вам клянусь, пью я только вино, а еще принимаю железо. Матушка говорит, что мне необходимо укрепляющее средство, дабы восполнить расход мозговых тканей на учебу, – запротестовал Тюфяк и опустил кружку, будто она обожгла ему пальцы.
– Сытная говядина и овсянка восстановят ткани куда эффективнее, чем подобные укрепляющие. Тебе нужно побольше работать и попроще питаться – мне очень бы хотелось оставить тебя на несколько месяцев здесь, подальше от соблазнов. Я устроила бы тебе лечебное голодание, скоро ты уже бегал бы не пыхтя и мог бы обходиться без четырех-пяти приемов пищи в день. Ты глянь, какая безобразная рука! Просто позор!
И миссис Джо подхватила его пухлый кулак, с глубокими ямочками на каждом суставе, которым Тюфяк в отчаянии пытался ухватить пряжку ремня, куда более объемистого, чем подобает юноше его лет.
– Ничего не могу поделать – у нас у всех лишний вес. Семейная предрасположенность, – защищался Тюфяк.
– Тем более тебе подобает проявлять умеренность. Ты же не хочешь умереть молодым или стать инвалидом?
– Нет, мэм!
Вид у Тюфяка сделался настолько испуганный, что миссис Джо не смогла больше пенять ему за зачаточные грехи, вина на которых по большей части лежала на избаловавшей его матери, а потому, смягчив тон голоса, она добавила, слегка шлепнув его по мягкой ладони, как делала, когда он был еще мал и пытался стащить из сахарницы кусок сахара:
– Так будь осторожен. Характер человека написан на лице, не делай так, чтобы на твоем читались обжорство и невоздержанность.
– Постараюсь! Составьте мне, пожалуйста, план здорового питания, и я буду, насколько смогу, его придерживаться. Я набираю вес, и мне это не нравится. Кроме того, у меня ленивая печень, меня мучают головные боли и сердцебиения. Матушка считает, что я перетрудился, но, возможно, я просто переел.
И Тюфяк испустил вздох, в котором смешались сожаление о радостях, от которых он только что отрекся, и облегчение, ибо ему удалось высвободить руку и ослабить ремень.
– Составлю. Придерживайся его и через год станешь мужчиной, а не раскормленным поросенком. Теперь ты, Долли. – И миссис Джо повернулась ко второму преступнику, который дрожал как осиновый лист, от всей души жалея, что вообще сюда приехал.
– Ты занимаешься французским языком с тем же усердием, что и прошлой зимой?
– Нет, мэм. Надоел он мне… то есть я хотел сказать, что теперь учу г-греческий, – отвечал Долли: начал он храбро, еще не осознав, в чем каверза этого странного вопроса, но тут одно воспоминание заставило его запнуться и предаться сосредоточенному разглядыванию собственных башмаков.
– Ничего он не изучает; только читает французские романы и ходит в театр, когда там дают оперу-буфф, – без задней мысли выложил Тюфяк, подтвердив тем самым опасения миссис Джо.
– Мне так и казалось, именно об этом я и хочу поговорить. У Теда внезапно возникло желание изучать французский таким же образом – после какой-то твоей, Долли, реплики; я сходила в этот театр лично и пришла к выводу, что порядочному юноше там не место. Там были все твои соученики в полном составе, и рада сообщить, что у тех, что помладше, на лице было написано такое же смущение, какое в душе испытывала и я. Тем, что постарше, представление понравилось, и когда мы вышли, они дожидались этих размалеванных девиц, чтобы отвезти их на ужин. Тебе случается к ним присоединиться?
– Было один раз.
– Тебе понравилось?
– Нет, мэм. Я… я совсем рано оттуда уехал, – пролепетал Долли, причем лицо его сделалось даже алее его замечательного галстука.
– Очень рада, что ты еще не утратил способности к здоровому смущению, но скоро утратишь, если будешь предаваться таким же «ученым занятиям» и позабудешь, что такое стыд. Общество подобных женщин сделает тебя непригодным к обществу их достойных сестер, доведет тебя до беды, позора и греха. Ах, почему отцы города не запретят это гнусное развлечение, хотя и знают, сколько от него вреда? У меня сердце разрывается, когда я вижу, как эти мальчики, которым место дома, в постели, отправляются кутить на всю ночь – многих из них это погубит безвозвратно!
Молодых людей явно перепугали энергичные возражения миссис Джо против одного из самых модных тогдашних развлечений, и они ждали развязки в пристыженном молчании: Тюфяк радовался, что ни разу не участвовал в этих увеселениях, а Долли – что «совсем рано уехал». Положив руку каждому на плечо, миссис Джо (ее гневное чело быстро разгладилось) продолжала тоном, полным материнской заботы, – она вознамерилась сделать для них то, чего не могла сделать никакая другая женщина, причем сделать, не прибегая к резким словам:
– Милые мои детки, я не стала бы об этом говорить, если бы не любила вас. Я знаю, вам неприятны мои речи, но совесть не позволит мне молчать, если мои слова способны уберечь вас от двух величайших грехов, которые пятнают чело нашего мира и приводят стольких молодых людей к гибели. Вы лишь начали ощущать их притягательность, но чем дальше, тем тяжелее будет себе отказывать. Умоляю, остановитесь прямо сейчас – вы не только спасете свои души, но и поможете другим, подав им пример мужества. С любыми сомнениями приходите ко мне, не надо ни бояться, ни стыдиться; мне доводилось слушать признания и более удручающие, чем те, которые, возможно, услышу от вас, и посчастливилось утешить многих бедолаг, которые сбились с пути, потому что вовремя не услышали доброго совета. Сделайте так, и тогда уста ваши будут чисты, когда вы станете целовать своих матерей, а в назначенное время вы с полным правом предложите невинным девушкам свою любовь.
– Да, мэм, благодарствуйте. Мне кажется, вы правы, вот только нелегко вести себя безупречно, когда дамы постоянно предлагают вам вина, а джентльмены водят своих дочерей на водевили, – заметил Долли, предвидя еще более тяжкие испытания, притом что он понимал: пора «взять себя в руки».
– Ты прав; тем больше чести тем, кому хватает рассудительности и отваги поступать вопреки общественному мнению и невзыскательной морали дурных или беспечных мужчин и женщин. Думайте о тех, к кому относитесь с особым уважением, старайтесь им подражать – тем самым вы заслужите уважение тех, кому могли бы служить образцом. Пусть уж лучше моим мальчикам выпадут насмешки и пренебрежение сотни глупцов, чем они лишатся того, что, утратив, уже не вернешь никакими средствами: целомудрия и самоуважения. Согласна, совсем непросто «вести себя безупречно», когда книги, картины, танцевальные залы, театры и улицы полны соблазнов, однако, если захотеть, от соблазнов можно уберечься. Прошлой зимой миссис Брук очень переживала, когда Джон, занятый своими репортерскими делами, приходил домой за полночь; она завела с ним разговор о тех вещах, которые он наверняка видит и слышит в такой час по дороге домой из конторы, а он ответил с обычным своим здравомыслием: «Я знаю, матушка, что вы имеете в виду; но человека не заставишь поступить дурно, если он сам этого не хочет».