– Чего еще ждать от нашего Дьякона! – воскликнул Тюфяк, и его жирная физиономия расплылась в одобрительной улыбке.
– Очень рада, что вы мне об этом сказали. Он совершенно прав – за то мы его и уважаем, что он чурается всего дурного, – добавил Долли и поднял глаза, причем их выражение убедило его наставницу в том, что ей удалось затронуть в его душе верные струны и пробудить дух подражания – возможно, более плодотворный, чем любые ее слова. Она поняла, что беседа не прошла даром, и, готовясь покинуть залу суда, где преступники были подвергнуты допросу и признаны виновными, но с перспективой помилования, она произнесла:
– Так станьте для других тем, чем Джон стал для вас, – хорошим примером. Простите, что смутила ваши души, друзья мои, и не забывайте моих нехитрых наставлений. Мне кажется, они пойдут вам на пользу, даже если я никогда об этом не узнаю. Случайные слова, сказанные от всего сердца, порой оказываются крайне благотворными, а долг стариков – произносить такие слова, иначе грош цена всему их опыту. Ну а теперь ступайте к молодежи. Надеюсь, мне никогда не придется закрывать перед вами ворота Пламфилда, как перед некоторыми этими вашими «джентльменами». Я буду делать все, чтобы уберечь моих мальчиков и девочек от беды, а Пламфилд – место здоровое, здесь живут и учат жить по добрым старым устоям.
Долли, на которого эта угроза произвела сильное впечатление, с величайшей почтительностью помог миссис Джо слезть с изгороди, а Тюфяк забрал у нее пустые кувшины, одновременно дав торжественную клятву воздерживаться от любых перебродивших жидкостей, кроме рутбира, – сколько вынесет его слабая плоть. Разумеется, оставшись наедине, они принялись подшучивать над «нотациями матушки Баэр» – чего еще было ожидать от «мужчин нашего уровня», однако в глубине души благодарили ее за то, что она разбередила их мальчишескую совесть, а в будущем у них не раз появился повод с признательностью вспомнить эти полчаса, проведенные на теннисном корте.
Глава семнадцатая. В девичьем кругу
Хотя история эта и посвящена мальчикам Джо, нельзя забывать и про ее девочек, ибо они занимали высокое место в иерархии нашей малой республики, и неизменное внимание уделялось тому, чтобы они сумели достойно сыграть свои роли в более крупной республике, где возможности шире, а обязанности – серьезней. Для многих именно умение осознать свое место в обществе и стало основной частью обучения, ибо образование не сводится к чтению книг и самые выдающиеся личности зачастую не заканчивают колледжей, а берут в наставники опыт, а в учебники – жизнь. Были среди девушек и такие, кого интересовало лишь развитие умственных способностей, им грозило перегрузить себя знаниями, ибо они разделяли заблуждение многих жителей Новой Англии: что образование стоит любых жертв – им было невдомек, что здоровье и житейская мудрость дороже. Был и третий вид честолюбивых барышень: они плохо представляли, чего хотят, но жадно осваивали все, что могло помочь им в будущем найти свое место в мире и заработать на жизнь – ими двигала нужда, в них проклевывались не до конца осознанные дарования, или ими овладевали беспокойство и стремление сильных молодых натур вырваться из узкого круга надоевшей жизни.
В Пламфилде умели помочь всем: дело в том, что в быстро растущем учебном заведении еще не выработали установлений столь же жестких, как у мидийцев или персов, и столь твердо верили в право всех полов, рас, вероисповеданий и общественных слоев на образование, что здесь находилось место каждому, кто постучится в двери; в колледже дружески привечали обтрепанных сельских юнцов, жадных до знаний барышень с Запада, неотесанных бывших рабов и рабынь с Юга или студентов из достойных семейств, которым, однако, по бедности были закрыты двери во все другие колледжи. В других местах никуда не делись предрассудки, насмешки, пренебрежение; приходилось противостоять тем, кто предрекал неудачу, здесь же преподаватели и преподавательницы были людьми жизнерадостными, оптимистичными, они верили, что из малых начинаний вырастают большие преобразования, что после непогоды они расцветают лишь пышнее, даруя стране достоинство и процветание. А потому педагоги трудились не покладая рук, не торопили события, лишь приумножая веру в успех по мере того, как год за годом число их прирастало, планы осуществлялись, а ощущение, что своей деятельностью на этом важнейшем поприще они приносят пользу, даровало самые желанные награды.
Среди всевозможных обычаев, которые, понятное дело, возникали здесь естественным путем, один казался «девицам» (так предпочитали обозначать себя юные женщины) особенно полезным и интересным. Возник он из стародавней привычки трех сестер Марч проводить по часу за шитьем – она сохранилась и после того, как их маленькие шкатулки с рукоделием разрослись в большие корзины, заполненные бельем для штопки. Все они были очень занятыми женщинами, однако по субботам старались собираться в одной из трех комнат для шитья, ибо даже на классическом Парнасе имелся уголок, где миссис Эми часто сиживала вместе со своими служанками, обучая их шитью и штопке и тем самым прививая понятия об экономии: они видели, что даже богатая дама не стесняется чинить чулки и пришивать пуговицы. В этих тихих убежищах, куда они брали с собой рукоделие и книги, куда их сопровождали дочери, они читали, и шили, и беседовали в уютном уединении, которое так дорого хозяйкам дома, – ведь здесь можно с большой пользой провести время, предаваясь попеременно разговорам о кулинарии и химии, столовом белье и богословии, хозяйственных заботах и хороших стихах.
Расширить этот тесный кружок первой предложила миссис Мег: благодаря своей материнской складке, она часто посещала юных женщин и, к своему огорчению, обнаруживала, что эта сфера их образования не отличается упорядоченностью, ученицам не прививают ни навыков, ни усердия. Латынь, греческий, высшая математика и прочие науки – все это процветало, а вот на шкатулках с рукоделием оседала пыль, протертые локти никто не чинил, а синие чулки, увы, сильно нуждались в штопке. Миссис Мег боялась, что и «наших девочек» начнут называть этим обидным прозвищем, как называют многих образованных женщин, а потому она потихоньку заманила двух-трех главных нерях к себе домой и позаботилась, чтобы час этот прошел так приятно, урок был преподан с такой добротой, что они уловили бы ее намек, остались ей очень благодарны за ее доброту и попросили позволения прийти снова. Вскоре и другие стали просить, чтобы эту докучную еженедельную обязанность им позволили исполнять в приятном обществе, и вот возможность посидеть за шитьем превратилась в привилегию столь востребованную, что старый музей оборудовали швейными машинками, столами, креслом-качалкой и уютным камином – и теперь иглы могли сновать невозбранно и в дождь, и в солнце.
Здесь миссис Мег чувствовала себя повелительницей и шествовала, воздев большие ножницы, подобно королеве: вырезала готовые вышивки, кроила платья и давала указания Дейзи, своей доверенной служанке, по поводу отделки шляпок и украшения одежды милыми пустячками из лент и шелка – они добавляют изящества любому наряду и способны сэкономить небогатым или занятым девушкам массу денег и времени. Миссис Эми, с ее безупречным вкусом, решала сложные вопросы подбора цвета ткани под цвет лица: дело в том, что почти все женщины, даже самые образованные, не лишены стремления хорошо выглядеть – ведь самое неказистое личико можно сделать привлекательным, а миловидное – изуродовать отсутствием чутья и понимания, что к чему подходит. В обязанности миссис Эми также входило подбирать книги для чтения, и, поскольку она интересовалась искусством, девушки зачитывали отрывки из Рёскина, Хамертона и миссис Джеймисон[422] – они никогда не устареют. Бесс читала вслух (в этом состоял ее вклад), а Джози развлекала рукодельниц романами, стихами и пьесами, выбранными по рекомендации дядюшек. Миссис Джо читала краткие лекции на темы здоровья, религии, политики и по другим интересным вопросам, уснащая их пространными цитатами из «Обязанностей женщин» мисс Кобб, «Просвещения американок» мисс Брэкетт, «Никаких половых различий в образовании» миссис Даффи, «Реформы костюма» миссис Вулсон[423] и многих других прекрасных книг, написанных умными женщинами для их сестер, ибо те пробудились ото сна и задаются вопросом: «Что нам делать дальше?»
Занятно было видеть, как таяли предрассудки по мере того, как луч знания вторгался во тьму невежества, как безразличие сменялось заинтересованностью, умы начинали трудиться, а острые и живые язычки добавляли остроты в споры, без которых, разумеется, не обходилось. В результате ножки, обтянутые аккуратно заштопанными чулками, уносили прочь поумневшие головки, а под изящными платьицами бились сердца, воспламененные высокими помыслами; что до рук, которые роняли наперстки и брались за перья, лексиконы и глобусы, они были теперь лучше подготовлены к любым жизненным трудам, в чем бы те ни состояли: качать колыбель, ухаживать за больными или вершить судьбы мира.
В один прекрасный день вспыхнул жаркий спор по поводу профессионального поприща женщин. Миссис Джо прочитала отрывок на эту тему и попросила каждую из дюжины девушек рассказать, чем она собирается заниматься после окончания колледжа. Прозвучали обычные ответы: «Буду преподавать, помогать матери, изучать медицину, писать картины», и прочее и прочее. Но почти все ответы завершались одним:
– Пока не выйду замуж.
– А если вы и вовсе не выйдете замуж, что тогда? – поинтересовалась миссис Джо, которая, выслушивая ответы, вновь почувствовала себя девчонкой и внимательно вглядывалась в задумчивые, веселые и серьезные лица.
– Ну, видимо, стану старой девой. Ужасно, но что ж поделаешь, ведь на свете столько невостребованных женщин. Между прочим, как я выяснила, большинство из них – вдовы, так что не думайте, что я оскорбляю чувства девиц.