Апрельский ливень очистил воздух и облегчил переполненные чувствами сердца счастливцев; потом, разумеется, начались разговоры: Франц и Людмила говорили с дядюшкой по-немецки, Эмиль и Мэри беседовали с тетушками; вокруг этой группы собралась молодежь – им не терпелось услышать историю кораблекрушения, спасения, возвращения домой. Эта история сильно отличалась от той, которую вы читали на бумаге, и, слушая подробное повествование Эмиля, которое время от времени прерывал нежный голос Мэри – она расцвечивала тот или иной факт, подчеркивавший его мужество, выдержку и самоотверженность, – они прониклись уважением и жалостью к этим счастливцам, героям рассказа о страшной опасности и счастливом спасении.
– Теперь, стоит мне услышать стук дождя, мне всегда хочется молиться; что же касается женщин, я готов снять шляпу перед каждой из них, ибо они храбрее всех известных мне мужчин, – произнес Эмиль с новоявленной серьезностью, которая шла ему не меньше, чем новообретенная чуткость в обращении с другими.
– Может, женщины и храбры, но некоторые мужчины так же нежны и самоотверженны, как и женщины. Знаю я одного мужчину, который посреди ночи засовывал свою порцию еды в карман некой девушки, хотя сам умирал с голоду, и часами укачивал на руках больного старика, чтобы тот хоть немного поспал. Ах нет, любовь моя, я все это расскажу, уж позволь мне! – воскликнула Мэри, удерживая обеими руками ладонь, которой он попытался запечатать ей губы.
– Я всего лишь исполнял свой долг. Если бы мучения эти продлились еще какое-то время, я бы, возможно, повел себя ничем не лучше бедного Барри и боцмана. Ужасная была ночь, правда?
И Эмиль передернулся от одного воспоминания.
– Не думай про это, душа моя. Расскажи о счастливых днях, которые мы провели на «Урании», когда папе стало лучше, а мы были в безопасности и направлялись к дому, – попросила Мэри, бросив на мужа доверчивый взгляд и сострадательно дотронувшись до его руки – от этого прикосновения тени, похоже, рассеялись и на первый план вышли радостные подробности их сурового испытания.
Эмиль немедленно взбодрился и, обвив рукой талию своей «милочки», рассказал, как оно полагается моряку, счастливое окончание своей истории.
– А как замечательно мы провели время в Гамбурге! Дядя Герман чего только не сделал для капитана, и, пока маменька за ним ухаживала, Мэри занималась мной. Меня пришлось отправить в сухой док для ремонта: я обжег глаза при пожаре, перетрудил их, высматривая парус, а от недосыпа в них будто постоянно стоял лондонский туман. Она взяла на себя роль лоцмана и, как видите, благополучно доставила меня в порт, вот только я так привык, что она помогает мне прокладывать курс, что взял ее на борт старшим помощником – и теперь нас ждет славное плаванье!
– Тише, душенька, ты глупости говоришь, – прошептала Мэри, попытавшись в свою очередь его остановить, – как и всякая англичанка, она стеснялась прилюдных разговоров на деликатные темы. Но Эмиль взял нежную ладошку в свою и, гордо поглядев на единственное украшавшее ее кольцо, продолжал с видом адмирала на борту флагманского корабля:
– Капитан советовал мне повременить, но я ответил, что погоды хуже той, которую мы уже пережили вместе, нам не выпадет, и если мы не узнали друг друга после таких испытаний, то не узнаем уже никогда. Я был твердо убежден, что грош цена моим мореходным качествам, если эта рука не будет держать мой штурвал. Мне удалось добиться своего, и моя отважная юная женушка отправилась в долгое путешествие. Благослови ее Бог!
– Ты правда собираешься ходить с ним в плаванья? – поинтересовалась Дейзи, восхищаясь отвагой Мэри, – сама она, как кошка, панически боялась воды.
– Меня это не пугает, – ответила Мэри, и в улыбке ее светилась преданность мужу. – Мой капитан уже знает, какова я и в штиль, и в ненастье, и если он снова потерпит крушение, лучше уж я буду рядом с ним – хуже бесконечное ожидание на берегу.
– Настоящая женщина и прирожденная жена моряка! Повезло тебе, Эмиль, и я совершенно уверена, что в совместном рейсе вы добьетесь процветания! – воскликнула миссис Джо, которой пришлись по душе эти просоленные морем отношения. – Ах, мальчик мой милый, я никогда не сомневалась, что ты вернешься, и даже когда все отчаялись, я не сдавалась – была уверена, что ты крепко держишься за какую-нибудь мачту в этих страшных морских волнах! – И в доказательство своей неколебимой веры миссис Джо стиснула Эмиля в объятиях, как настоящий мистер Пилликодди.
– А я и держался! – с чувством отвечал Эмиль. – Причем моей «мачтой» в данном случае была мысль о том, что когда-то говорили мне вы с дядюшкой. Она неизменно поддерживала меня, и среди миллионов мыслей, которые приходили мне в голову в те долгие ночи, отчетливее всех была мысль о красной нити – ну, вы помните, английский флот и все такое. Мне очень понравилась та история, и я твердо решил, что, если на плаву останется обрывок моего каната, в него будет вплетена красная нить.
– Так оно и вышло, дружок! Это подтвердил капитан Харди, а ты получил соответствующую награду. – И миссис Джо с материнской нежностью поцеловала Мэри, невольно выдав, что английская роза ей больше по сердцу, чем немецкий василек, при всей его нежности и скромности.
Эмиль снисходительно наблюдал за этой церемонией, а потом, окинув взглядом комнату, которую уже не чаял увидеть, произнес:
– Странно, не правда ли, что в минуту опасности на ум с такой ясностью приходят подобные пустяки? Пока нас, изголодавшихся и отчаявшихся, носило по волнам, мне все слышался звон колоколов, и шаги Теда на лестнице, и ваш голос: «Мальчики, мальчики, пора вставать!» Я чувствовал запах кофе, который мы тогда пили, а однажды ночью едва не расплакался, когда очнулся ото сна, в котором видел Асино имбирное печенье. Даю вам честное слово: то было одно из величайших разочарований моей жизни – вернуться в голодную явь, когда в ноздрях все еще стоял этот пряный запах. Если оно у вас есть, дайте хоть штучку!
Тетушки и кузины сочувственно забормотали, и Эмиля тотчас же увели полакомиться этим самым печеньем – оно всегда имелось про запас. Миссис Джо с сестрой перешли к другой группе и с удовольствием послушали, что Франц рассказывает про Ната:
– Я как только увидел, какой он оборванный и худой, сразу понял, что дело неладно; но он выглядел беспечно и так обрадовался нашему приезду и всем новостям, что я позволил ему ограничиться кратким признанием, а потом отправился к профессору Баумгартену и Бергману. От них я и узнал всю историю: он растратил выделенные ему деньги и теперь пытается выкрутиться с помощью этой бессмысленной работы и самопожертвования. Баумгартен считал, что ему это пойдет на пользу, и поэтому до моего появления хранил все в тайне. Ему оно действительно пошло на пользу, он выплатил все долги, а сам кровью и по`том зарабатывал на жизнь, как и подобает честному человеку.
– Это то, что мне очень нравится в Нате. Да, он действительно получил урок и крепко его усвоил. Он показал себя настоящим мужчиной и заслуживает места, которое ему предлагает Бергман, – рассудил мистер Баэр, с большим удовольствием выслушав от Франца еще несколько подробностей, нам уже известных.
– Я же говорила тебе, Мег, что в нем много хорошего, а любовь к Дейзи удержит его от бед. Славный мой, как бы хотелось увидеть его прямо сейчас! – воскликнула миссис Джо, в порыве восторга позабыв все сомнения и тревоги, мучившие ее в последние месяцы.
– Я очень рада и, похоже, пойду у вас на поводу, как и обычно, тем более что в нашем доме разразилась настоящая эпидемия. Вы с Эмилем довели их всех до неистовства – я и оглянуться не успею, а Джози тоже потребует себе возлюбленного, – тоном глубокого отчаяния откликнулась миссис Мег.
Но сестра ее заметила, что она тронута историей злоключений Ната, и поспешила перевести разговор на его триумфы – ей хотелось закрепить свою победу, ведь успех всегда окрыляет.
– Предложение герра Бергмана весьма лестное, не так ли? – спросила она, хотя мистер Лори уже подтвердил ей это, когда пришло письмо от Ната с соответствующим оповещением.
– Да, оно крайне благоприятно во многих отношениях. Нат пройдет хорошую выучку в оркестре Бахмайстера, познакомится с Лондоном, а если захочет вернуться вместе с ним в Америку, у него будет место скрипача. Место не слишком почетное, но надежное, а кроме того – это шаг вперед. Я поздравил его, он и сам очень доволен и сказал, как и положено влюбленному: «Расскажи об этом Дейзи; очень прошу, расскажи во всех подробностях». Это я попрошу сделать вас, тетя Мег, а кроме того, сообщите ей со всей мыслимой деликатностью, что у нашего дружищи теперь дивная белокурая борода. Очень ему идет – скрывает слабые губы и придает благородства его большим глазам и «мендельсоновскому лбу», как его называет одна восторженная барышня. Людмила привезла вам его фотографию.
Это всех позабавило, как позабавили и другие любопытные новости, которые добряк Франц, хотя и поглощенный собственным счастьем, запомнил и сообщил своим друзьям. Он повествовал так красноречиво, с такой живостью описывал терпение и самоотверженность Ната, что миссис Мег почти сдалась; впрочем, узнай она об эпизоде с Минной и об игре на скрипке на улице и в пивных, наверное, проявила бы больше твердости. Все услышанное она тщательно отложила в памяти и пообещала себе обстоятельную беседу с Дейзи – из тех, что так любезны женскому сердцу, – в которой она будет оттаивать постепенно и, возможно, изменит сомневающееся: «Ну посмотрим» – на сердечное: «Он многого достиг; что ж, милочка моя, будь счастлива».
В самый разгар этой душевной беседы внезапно раздался бой часов, вернувший миссис Джо от грез к реальности, – и она воскликнула, схватившись за папильотки:
– Славные мои, вам нужно поесть и отдохнуть! А мне нужно переодеться – или принимать гостей в таком вот неприбранном виде. Мег, отведешь Людмилу и Мэри наверх, позаботишься о них? Франц знает, как пройти в столовую. Фриц, пойдем со мной, я приведу тебя в божеский вид, потому что от жары и всех этих переживаний мы невесть на что похожи!