– Твои предсказания иногда сбываются, но мне не верится, что сбудется и это. Мне, конечно, хотелось бы, чтобы оно сбылось, ведь если я сама не смогу стать художником, я хотела бы помогать тем, кто стал, – сказала Эми, улыбнувшись так, будто роль леди Баунтифул[155] устроила бы ее гораздо лучше, чем роль бедного учителя рисования.
– Гм! – произнесла Джо со вздохом. – Если ты этого желаешь, то так оно и будет, потому что твои желания всегда исполняются, мои же – никогда.
– А ты хотела бы поехать? – спросила Эми, в задумчивости пошлепывая ножом по собственному носу.
– Еще бы!
– Хорошо, через год-два я тебя вызову и мы станем копаться на Форуме в поисках древностей и осуществим все наши планы, которые мы так много раз строили.
– Спасибо, я напомню тебе о твоем обещании, когда наступит этот радостный день – если он когда-нибудь наступит! – отозвалась Джо благодарно, принимая это несколько туманное, но великолепное предложение.
Оставалось не так уж много времени на подготовку, и до самого отъезда Эми весь дом стоял вверх дном. Джо переносила все это очень хорошо вплоть до последнего трепетания голубой ленточки, исчезнувшей вдали, а тогда она укрылась в своем убежище на чердаке и рыдала там до тех пор, пока хватало сил на рыдания. Эми тоже держалась вполне стойко, пока не отплыл пароход. Тут, как раз когда готовились поднять трап, ею вдруг овладела мысль о том, что скоро-скоро целый океан станет катить свои волны между нею и теми, кто ее так нежно любит, и она не могла оторваться от Лори, оставшегося на палубе последним из провожавших, и, всхлипнув, сказала:
– Ах, позаботьтесь о них за меня, и если что-то случится…
– Конечно, моя дорогая, обязательно! И если что-то случится, я приеду, чтобы тебя утешить, – прошептал Лори, которому даже во сне не могло бы присниться, что его и в самом деле призовут исполнить свое обещание.
Так уплыла Эми, чтобы отыскать для себя Старый Свет, который всегда предстает юным глазам новым и прекрасным, а ее отец и друг смотрели ей вслед с берега, горячо надеясь, что ничто иное, кроме радостей и удач, не выпадет на долю этой девочки с радостным сердцем, которая махала им рукой на прощанье, пока они могли это видеть, а потом осталось лишь ослепительное сияние солнца на морских волнах.
Глава восьмая. Наш иностранный корреспондент
Лондон
Мои самые дорогие! Вот она – я, на самом деле сижу перед фасадным окном отеля «Бат», что на Пикадилли. Отель не очень модный, но дядюшка останавливался здесь сто лет тому назад и не захотел ехать ни в какой другой. Однако мы не собираемся долго здесь оставаться, и все это не так уж важно. Ах, я даже не знаю, как начать рассказывать вам о том, какое наслаждение мне доставляет буквально все! Я никогда не сумею, так что просто стану посылать вам отрывки из моей записной книжки, потому что, с тех пор как отправилась, я ничего другого не делаю, кроме набросков и записей. Я послала вам строчечку из Галифакса, когда чувствовала себя ужасно несчастной, но после этого все у меня пошло замечательно, я редко болела, почти весь день проводила на палубе, где было множество приятных людей, которые меня развлекали. Все были со мною очень добры, особенно офицеры. Не смейся, Джо, джентльмены на борту корабля действительно совершенно необходимы, чтобы было за кого держаться или кто мог бы тебе услужить, а так как заняться им нечем, то чистое милосердие – заставлять их приносить пользу, иначе, боюсь, они докурились бы до смерти.
Тетушка и Фло все время чувствовали себя нехорошо и не хотели, чтобы их беспокоили, так что, сделав для них все, что могла, я выходила и прекрасно проводила время. Какие прогулки по палубе, какие закаты, какой великолепный воздух и волны! Это было почти так же возбуждающе, как быстро скакать верхом, когда мы устраивали грандиозные скачки. Как жаль, что Бет не могла поехать, это принесло бы ей так много пользы. А вот Джо сразу бы взобралась и уселась в грот-мачтовой бочке[156], или как она там называется, эта штука высоко наверху. Джо подружилась бы с судовыми механиками и подудела бы в капитанский рупор – в какой восторг она бы здесь пришла!
Все это было божественно, но я обрадовалась, увидев побережье Ирландии, и она мне очень понравилась – я нашла ее очень красивой, такой зеленой и солнечной, с коричневыми хижинами там и сям, развалинами на вершинах некоторых холмов и с дворянскими имениями в долинах, где в парках пасутся олени. Утро было раннее, но я не пожалела, что встала, чтобы все это увидеть, потому что залив был полон маленьких лодок, берег необычайно живописен, а над головой моей – розовый небосвод. Я никогда этого не забуду.
В Квинстауне[157] один из моих новых знакомых – мистер Леннокс – покинул нас, а когда я сказала что-то про озера Килларни[158], он вздохнул и, устремив на меня взгляд, пропел:
Ах, слыхали ль вы когда о Кэтти Киэрни?
Там, у озера, живет она, у Килларни.
От ее дивных глаз
Убегал я не раз,
Ведь смертелен взгляд моей Кэтти Киэрни!
Какая бессмыслица, правда?
В Ливерпуле мы остались всего на несколько часов. Это грязный, шумный город, и я была рада его покинуть. Дядюшка второпях выбежал туда, купил пару лайковых перчаток, какие-то уродливые толстые башмаки и зонтик, но первым делом побрился а-ля баранья отбивная[159]. После этого он льстил себе надеждой, что выглядит как настоящий бритт, но стоило ему в первый раз почистить от грязи башмаки, как маленький чистильщик сапог распознал, что в них стоит американец, и сказал, ухмыльнувшись: «Вот вам, пжалста, сэр, я на их самый последний мериканский блеск навел». Это невероятно дядюшку позабавило. О! Я еще должна сказать вам, что сделал тот абсурдный Леннокс! Он договорился со своим другом Уордом, который ехал с нами дальше, заказать для меня цветы, и первое, что я увидела в моем номере, был прелестный букет с карточкой «Привет от Роберта Леннокса». Вот как интересно, девочки, правда? Обожаю путешествовать!
Мне никогда не добраться до Лондона, если не потороплюсь. Поездка походила на проезд по длинной картинной галерее, полной прелестных пейзажей. Фермерские дома – просто восторг, с соломенными крышами, увитые плющом до самого карниза, с решетчатыми окошками, а в дверях – полные женщины с розовыми детишками. Даже скот выглядел более спокойным, чем у нас, стоя по колено в клевере, и куры квохтали вполне удовлетворенно, будто им никогда не приходилось нервничать, как цыпочкам янки. И никогда я не видела такого совершенного цвета: трава такая зеленая, небо такое голубое, зерно такое желтое, а лес такой темный! Я всю дорогу не переставала восхищаться. Фло тоже, и мы то и дело перебегали с одной стороны вагона на другую, чтобы все увидеть, пока мчались вперед со скоростью шестьдесят миль в час. Тетушка устала и прилегла поспать, но дядюшка читал свой путеводитель и не собирался ничему изумляться.
Вот как мы ехали дальше.
Эми, подскакивая к окну: «Ой, это, должно быть, Кенуорт, вон там – серое здание среди деревьев!» Фло, бросаясь на мою сторону: «Какая прелесть! Надо когда-нибудь туда поехать, поедем, папá, да?»
Дядюшка, спокойно любуясь своими башмаками: «Нет, моя дорогая, если только тебе не захочется пива. Это пивоварня».
Пауза… Потом восклицает Фло: «Святые Небеса! Вон виселица, и человек к ней идет!» – «Где? Где?» – вопит Эми, глядя в окно на два столба с поперечной перекладиной, с которой свисают цепи.
«Это каменноугольная копь», – замечает дядюшка, а в глазах у него смешливые огоньки.
«А вот стадо красивых ягнят, и все они лежат», – говорит Эми. «Взгляни, папá, ну разве они не хорошенькие?» – сентиментально добавляет Фло.
«Это гуси, юные леди», – отзывается дядюшка таким тоном, что мы замолкаем до тех пор, пока Фло не усаживается наслаждаться «Любовными похождениями капитана Кавендиша»[160] и я не получаю все пейзажи в собственное распоряжение.
Конечно же, в Лондоне, когда мы туда приехали, шел дождь и не на что было смотреть, кроме тумана и зонтов. Мы отдохнули, распаковались и сделали кое-какие покупки в промежутках между ливнями. Тетушка Мэри купила мне несколько новых вещей, так как я уезжала в такой спешке, что оказалась и наполовину не подготовленной. Белую шляпку с голубым пером, муслиновое платье в том же стиле и самую прелестную мантилью на свете! Делать покупки на Риджент-стрит совершенно великолепно. Все кажется таким недорогим, очень милые ленточки всего по шесть пенсов за ярд. Я сделала целый запас, но перчатки куплю уже в Париже. Правда ведь, это звучит как-то элегантно и богато?
Мы с Фло заказали себе двухколесный экипаж с кучером сзади – просто ради забавы, пока тетушка с дядюшкой отсутствовали, и отправились кататься, хотя потом мы узнали, что было вовсе не принято, чтобы молодые девицы ездили в таких экипажах одни. А нам было так весело! Потому что, когда мы оказались заперты в экипаже, так как кучер задвинул за нами деревянную дверцу, он помчал нас так быстро, что Фло перепугалась и сказала мне, чтобы я его остановила, но он был где-то сзади и высоко, я не могла до него добраться. Он меня не слышал и не видел, как я машу зонтиком впереди, и вот так мы, совершенно беспомощные, грохоча и со всего маху заворачивая за углы, неслись сломя голову по улицам. Наконец, уже в полном отчаянии, я увидела маленькую дверцу в крыше, ткнула в нее, она открылась, и в ней появился красный глаз, и пропитанный пивом голос произнес:
– Ну дак что, мэм?
Я, как можно серьезнее, сделала ему свои указания, и он ответил, захлопывая дверцу:
– Есть, мэм, – и заставил свою лошадь идти шагом, словно на похоронах.
Я снова ткнула в дверцу и приказала: «Чуть быстрее!» Тогда он снова бросился вперед очертя голову, и мы покорились своей судьбе.
Сегодня погода прекрасная, и мы отправились в Гайд-парк, он совсем рядом, потому что мы оказались гораздо более аристократичными, чем выглядим. Герцог Девоншир живет по соседству с нами, я часто вижу его лакеев, бездельничающих у задних ворот, да и дом герцога Веллингтона тоже недалеко. А какие зрелища я там видела, мои дорогие! Все равно что в журнале «Панч» карикатуры смотреть: толстые престарелые аристократки катили там в своих красных и желтых каретах, с великолепными джеймсами[161] в шелковых чулках и бархатных камзолах, стоящими на запятках, и с кучерами в пудреных париках впереди. Нарядные горничные с такими румяными детишками, каких я никогда не встречала, интересные девицы с полусонными лицами, лондонские денди в причудливых английских шляпах, синевато-бледные подростки, болтающиеся вокруг, и рослые солдаты в коротких красных куртках и кепи пирожком, сдвинутых набекрень, – они такие смешные, что мне ужасно захотелось их зарисовать.
«Роттен-Роу» на самом деле означает «Route de Roi»[162], то есть «путь короля», только сейчас он больше походит на школу верховой езды, чем на что-то другое. Лошади великолепны, и мужчины, особенно грумы, ездят хорошо, но женщины напряженно застывшие и подскакивают, что не соответствует нашим правилам езды. Мне ужасно захотелось показать им неистовый американский галоп, до того торжественно они рысят взад и вперед в своих узких амазонках и цилиндрах, похожие на женщин из игрушечного Ноева ковчега. Тут ездят верхом все – старики, пожилые дамы, маленькие дети, а молодежь здесь вволю флиртует. Я видела, как одна пара обменялась розовыми бутонами, ведь сейчас модно носить в петлице розовый бутон, и мне показалось, что это довольно милая придумка.
Во второй половине дня – в Вестминстерское аббатство, только не ждите, что я это стану описывать, такое невозможно, так что я просто скажу – это было возвышенно! А вечером мы пойдем смотреть Фештера[163], что станет достойным завершением самого счастливого дня моей жизни.
Уже очень поздно, но я не могу позволить моему письму отправиться утром в путь без рассказа о том, что случилось вчера вечером. Как вы думаете, кто к нам явился, когда мы пили чай? Английские друзья Лори – Фред и Фрэнк Воуны! Я так удивилась! Да я бы их и не узнала, если бы не визитные карточки. Оба такие рослые, с усами, Фред красив – в английском духе, а Фрэнк чувствует себя гораздо лучше, так как теперь он только прихрамывает и никакие костыли ему не нужны. Они от Лори узнали, где мы остановимся, и пришли пригласить нас к себе домой, но дядюшка не пожелал пойти, так что мы ответим на их визит одни и повидаем их, когда сможем. Они пошли в театр вместе с нами, и мы совершенно замечательно провели все это время, потому что Фрэнк целиком посвятил себя Фло, а мы с Фредом говорили о прошлых, настоящих и будущих веселых развлечениях так, словно были знакомы друг с другом всю жизнь. Скажите Бет, что Фрэнк спрашивал о ней и был огорчен, услышав, что она нездорова. Фред рассмеялся, когда я заговорила о Джо, и просил передать «самый почтительный привет ее огромной шляпе». Они оба не забывают про «Бивуак Лоренс», о том веселье, каким мы там наслаждались. Кажется, целая вечность прошла с тех пор, не правда ли?
Тетушка стучит мне в стенку уже в третий раз, так что мне надо остановиться. Я и правда чувствую себя так, будто я – распущенная лондонская аристократка, сижу тут поздно ночью и пишу, а комната полна красивых вещей, а в голове моей – мешанина из парков, театров, новых платьев и галантных существ, восклицающих «ах!» и покручивающих свои белокурые усы с истинно английской аристократичностью. Мне так хочется увидеть всех вас, и я, несмотря на всю эту чепуху, остаюсь по-прежнему вашей любящей
Париж
Дорогие девочки!
В предыдущем письме я писала про наш лондонский визит и про то, как Воуны были добры к нам и какие приятные встречи они для нас устраивали. Однако поездки в Хэмптон-Корт и Кенсингтонский музей доставили мне больше удовольствия, чем все другое, потому что в Хэмптоне я видела картины Рафаэля, а в музее – залы, полные картин Тёрнера, Лоренса, Хогарта и других великих художников. День, проведенный в Ричмонд-парке, был очарователен. Нам устроили настоящий английский пикник, и мне там на долю пришлось гораздо больше великолепных дубов и оленьих группок, чем я могла зарисовать. А еще я слышала соловья и видела взлетающих в небо жаворонков. Мы «сделали» почти весь Лондон – сколько душе было угодно – благодаря Фреду и Фрэнку, и нам было жаль уезжать, потому что, хотя англичане не так уж быстро вас принимают, они, если уж решились на это, ни с кем не сравнимы в своем гостеприимстве, как мне представляется. Воуны надеются встретить нас в Риме грядущей зимой, и я буду ужасно разочарована, если они этого не сделают, так как мы с Грейс стали большими друзьями, а мальчики очень милы, особенно Фред.
Ну вот, едва успели мы здесь обосноваться, как Фред объявился снова, сообщив, что приехал на каникулы и собирается в Швейцарию.
Тетушка сначала посмотрела на это весьма сурово, но Фред так хладнокровно этого не заметил, что она не смогла произнести ни слова. А теперь у нас все идет вполне мило, мы очень рады, что он приехал, ведь он говорит по-французски, как настоящий француз, и я не знаю, как бы мы без него обходились. Дядюшка и десяти слов не знает и упорно пытается говорить по-английски, но очень громко, будто это заставит людей его понимать. Тетушкино произношение старомодно, а мы с Фло, хотя и льстили себе, что много знаем, обнаруживаем, что это вовсе не так, и очень радуемся, что есть кому за нас «парлевукать»[164], как дядюшка это называет.
Как восхитительно проводим мы здесь время! Осмотр достопримечательностей – с утра до вечера, с перерывами на ланч в нарядных кафе, и неожиданные веселые приключения самого разного рода. Дождливые дни я провожу в Лувре, упиваясь картинами. Джо задрала бы свой спесивый нос, увидев некоторые из самых лучших, потому что душа у нее не лежит к этому виду искусства, но у меня-то лежит, и я стараюсь развивать свое видение и вкус настолько быстро, насколько могу. Ей больше понравились бы реликвии великих людей. К примеру, я видела треугольную шляпу и серый сюртук Наполеона, его старую зубную щетку и колыбель его младенца-сына, а также изящную туфельку Марии-Антуанетты, кольцо святого Дионисия и меч Карла Великого[165] и множество других интересных вещей. Часами буду рассказывать о них, когда вернусь, но писать – времени нет.
Пале-Рояль совершенно божественное место, полное bijouterie[166] и всяких прелестных вещей – до того, что я чуть голову не потеряла, потому что не могу их купить. Фред хотел было купить мне кое-что, но я, конечно же, не позволила. Потом – Буа и Елисейские Поля – trés magnifique[167]. Несколько раз я видела императорскую семью, император[168] – уродливый, жестокий на вид человек, императрица бледна и хороша собою, но одета безвкусно, как мне кажется: платье пурпурное, зеленая шляпа и желтые перчатки. Маленький Нап – красивый мальчик, он болтал со своим воспитателем и посылал воздушные поцелуи публике, проезжая в ландо четверкой, с форейторами в красных атласных камзолах и с конными гвардейцами впереди и позади.
Мы очень часто гуляем в саду Тюильри, потому что он такой красивый. Но старый Люксембургский сад меня больше устраивает. Кладбище Пер-Лашез довольно любопытное, многие памятники похожи на небольшие комнаты, и, заглядывая внутрь, видишь стол с изображениями или портретами усопших и стулья для скорбящих, чтобы они могли посидеть здесь и их оплакать.
Наши комнаты на Рю-де-Риволи, и, сидя на балконе, мы видим и справа и слева эту длинную сверкающую улицу. Так приятно, что мы можем проводить там вечера за беседой, поскольку, устав от целого дня работы, не способны никуда выходить. Фред очень занимательный молодой человек и вообще самый приятный из всех, кого я знаю, кроме Лори, чьи манеры намного более очаровательны. Жаль, что Фред не темноволос, я не очень жалую белокурых мужчин, однако Воуны очень богаты и родом из очень хорошей семьи, так что нечего мне придираться к их рыжеватым волосам, ведь мои собственные – еще рыжее.
На следующей неделе мы уезжаем в Германию и Швейцарию, а так как мы будем путешествовать быстро, я смогу посылать вам только торопливые письма. Я веду дневник и стараюсь «правильно запоминать и четко записывать все, что я вижу и чем восхищаюсь», как папа советовал. Это хорошая практика для меня, а с моим этюдником вместе дневник даст вам лучшее представление о моей поездке, чем эти каракули. Adieu[169], я нежно вас обнимаю.
Гейдельберг
Дорогая мама,
у меня остался спокойный часок до нашего отъезда в Берн, и я попробую рассказать Вам, что тут происходило, ибо кое-что из этого очень важно, как Вы сами увидите.
Плавание вверх по Рейну прошло совершенно замечательно, так что я просто сидела и наслаждалась им изо всех сил. Возьмите старые папины путеводители и почитайте про это – у меня не хватает слов, достаточно красивых, чтобы все описать. В Кобленце мы провели время просто очаровательно, так как несколько студентов из Бонна, с которыми на корабле познакомился Фред, устроили нам серенаду. Сияла луна, и около часу ночи мы с Фло были разбужены восхитительной музыкой под нашими окнами. Подлетев к окнам, мы спрятались за занавесями, но взгляды украдкой показали нам Фреда со студентами, увлеченно распевающими внизу. Это было совершенно романтично, такого я в жизни никогда не видала: река, целый мост из судов, огромная крепость на том берегу, все залито лунным сиянием, и музыка, способная растрогать самое каменное сердце. Когда они закончили, мы уронили к ним несколько цветков и видели, как они бросились за ними со всех ног, послали воздушные поцелуи невидимым дамам и ушли, смеясь, курить и пить пиво, как я предполагаю.
На следующее утро Фред показал мне один из помятых цветков, вставленный в кармашек его жилета, а сам выглядел при этом весьма сентиментально. Я же над ним посмеялась и сказала, что это не я его бросила, а Фло, что, кажется, вызвало у него отвращение, потому что он выкинул цветок в окно и снова принял разумный вид. Боюсь, мне предстоят с этим мальчиком неприятности – очень на то похоже. Купание в Нассау было очень веселым, как и в Баден-Бадене, где Фред проиграл кое-какие деньги, за что я его отругала. Ему нужен кто-то, кто за ним приглядывал бы, когда Фрэнка нет рядом. Кейт как-то сказала, что надеется на его скорую женитьбу, и я вполне согласна с ней, что это пошло бы ему на пользу.
Франкфурт восхитителен. Я побывала в доме Гёте, видела статую Шиллера и знаменитую «Ариадну» Даннекера[171]. Скульптура прелестна, но она понравилась бы мне еще больше, если бы я лучше знала связанную с нею историю. Спрашивать мне не хотелось, поскольку всем она была известна, или же они делали вид, что знают. Хорошо бы Джо мне все об этом рассказала. Мне, конечно, надо было побольше читать, я обнаруживаю, что вовсе ничего не знаю, и это приводит меня в отчаяние.
Теперь начинается серьезная часть, потому что это случилось здесь и Фред только что уехал. Он был такой добрый и веселый, что мы все к нему очень привязались. Я никогда не воспринимала это никак иначе, чем дружбу с товарищем по путешествию, – до ночи с серенадой. После той ночи я стала чувствовать, что прогулки при луне, беседы на балконе и разные приключения днем для Фреда были гораздо большим, чем просто развлечения. Я не флиртовала с ним, маменька, правда-правда, я ведь помнила все, что Вы мне говорили, и старалась вести себя как можно лучше. Я ничего не могу поделать с тем, что я нравлюсь людям. Я не пытаюсь подтолкнуть их к этому, и меня беспокоит, если они мне не по душе, хоть Джо и говорит, что у меня нет сердца. Теперь, я знаю, моя матушка покачает головой, а девочки скажут: «Ах, вот корыстная маленькая негодница!», но я уже приняла решение, и, если Фред сделает мне предложение, я приму его, хотя я в него не влюблена до потери рассудка. Он мне нравится, нам просто и удобно друг с другом. Он красив, молод, достаточно умен и очень богат – во много раз богаче Лоренсов. Не думаю, что его отец станет возражать, и я буду очень счастлива, так как они все добрые, прекрасно воспитанные, великодушные люди, и я им нравлюсь. Я предполагаю, что Фред, как старший из близнецов, получит имение, а оно такое великолепное! Городской дом на модной улице Лондона, не такой кричащий, как многие большие дома у нас, но вдвое удобнее и полон солидной роскоши, какая так по душе англичанам. Мне это нравится, потому что это – настоящее. Я видела столовое серебро, фамильные драгоценности, старых слуг и картины с изображением их имения, с его старинным парком, великолепным домом, прелестными лужайками и прекрасными лошадьми. О, это было бы все, о чем можно мечтать! И я хотела бы получить именно такое, а не высокий титул, за какой готовы ухватиться многие наши девицы, а потом обнаруживают за ним пустоту. Может, я и корыстна, но я ненавижу бедность и не собираюсь терпеть ее ни минутой дольше, чем сумею от нее избавиться. Одна из нас обязана выйти замуж по расчету. Мег не вышла, Джо не хочет, Бет пока не может, так что это сделаю я, и все у нас у всех будет тогда о’кей. Я не вышла бы за человека, мне неприятного или мною не уважаемого, в этом Вы можете быть уверены, и, хотя Фред не герой моего романа, он подходит очень хорошо, а со временем я смогла бы сама достаточно к нему привязаться, если бы он стал очень ко мне привязан и позволял мне поступать ровно так, как мне хочется. Вот всю последнюю неделю я поворачивала эти вопросы в голове и так и сяк, потому что невозможно было не видеть, что я нравлюсь Фреду. Он ничего не говорил, но всякие мелочи ясно это показывали. Он никогда не ходит с Фло, всегда оказывается рядом со мной в карете, за столом или во время прогулки, глядит на меня сентиментально, когда мы остаемся одни, и хмурится на любого, кто осмеливается со мною заговорить. Вчера за обедом, когда один австрийский офицер сказал что-то своему приятелю, нагловатого вида барону, про «ein wunderschönes Blondchen»[172], Фред стал похож на разъяренного льва и принялся нарезать мясо так яростно, что оно чуть не разлетелось по сторонам с его тарелки. Он не из тех холодных, застывших англичан, он довольно вспыльчив, потому что в нем есть частичка шотландской крови, как можно догадаться по его красивым голубым глазам.
Ну вот, вчера вечером, почти уже на закате, мы поднялись в крепость, во всяком случае, пошли все, кроме Фреда, который должен был подойти туда после того, как сходит на почту за письмами до востребования. Мы прелестно провели время, глазея на развалины, на винные погреба, где еще стоит чудовищных размеров бочка, и на прекрасный сад, который когда-то давно создал курфюрст для своей жены-англичанки. Больше всего мне понравилась великолепная терраса, потому что вид оттуда был божественный, так что, когда все остальные отправились осматривать внутренние помещения, я сидела там, пытаясь зарисовать голову льва из серого камня на стене, обрамленную алыми побегами какого-то вьющегося растения, свисающими кругом. Я чувствовала себя словно внутри какого-нибудь романа, сидя там, глядя, как катит свои струи по долине Неккар, слушая музыку австрийского оркестра, доносящуюся снизу, и ожидая своего возлюбленного, словно настоящая героиня рассказа из литературного сборника. Меня не покидало чувство, будто должно что-то случиться, но я не испытывала трепета, была совершенно спокойна, только чуточку возбуждена.
Некоторое время спустя я услышала голос Фреда, а затем он и сам появился, торопливо войдя через большую арку, и увидел меня. Он выглядел таким взволнованным, что я совершенно забыла о себе и спросила его, в чем дело. Он ответил, что только что получил письмо с просьбой немедленно возвратиться домой, так как Фрэнк очень болен. Поэтому он тотчас уезжает вечерним поездом, у него времени осталось только на то, чтобы попрощаться. Мне стало его очень жаль, и я была разочарована – огорчена за себя, но лишь на минуту, потому что Фред сказал, пожимая мне руку, и сказал это таким тоном, что я не могла ошибиться: «Я скоро вернусь, вы меня не забудете, Эми?»
Я ничего не пообещала, только посмотрела на него, и он, казалось, был этим удовлетворен, и уже не оставалось времени ни на что другое, как только сообщить об отъезде и попрощаться, потому что он уехал через час, и мы все о нем ужасно скучаем. Я знаю – он хотел заговорить, только мне представляется – из того, о чем он как-то намекнул, что он обещал отцу не совершать ничего такого слишком поспешно в ближайшее время, поскольку он молод и опрометчив, а старый джентльмен опасается невестки-иностранки. Мы скоро встретимся в Риме, и тогда, если я не передумаю, я скажу «Да, спасибо!» в ответ на его «Согласитесь, прошу вас!».
Разумеется, все это – абсолютная личная тайна, но мне хотелось, чтобы Вы знали, что происходит. Не беспокойтесь за меня, помните: я Ваша благоразумная Эми – и верьте, что я не поступлю необдуманно. Присылайте мне побольше советов, я воспользуюсь ими, если смогу. Как хотелось бы мне повидать Вас для большого хорошего разговора, маменька! Любите и верьте мне.