Разумеется, после этого я ничего не могла сказать, а так как это на самом деле великолепнейшая возможность, я согласилась на эту сделку, и мы начали. Я получила четыре урока, а потом прочно завязла в болоте немецкой грамматики. Профессор был со мною очень терпелив, но для него это должно было стать настоящим мучением, и он то и дело бросал на меня взгляд с таким выражением тихого отчаяния, что я просто не знала, рассмеяться мне или разрыдаться. Я попробовала сделать одновременно и то и другое, и когда я шмыгнула носом от стыда и глубокого горя, он просто бросил учебник грамматики на пол и зашагал прочь из комнаты. Я почувствовала себя навеки опозоренной и покинутой, но ни на йоту не сочла его виноватым и собирала свои записи, намереваясь тотчас бежать наверх и задать себе хорошую трепку, когда он возвратился, свежий и сияющий, словно я покрыла себя неувядаемой славой.
– Теперь мы с вам попробуем новый путь. Вы и я станем читать вместе вот эти приятные маленькие Märchen[187] и не будем больше долбить ис этой старой, сухой книжки. Она идет в угол за сделать нам неприятность.
Он говорил с такой добротой и открыл передо мною сказки Ганса Андерсена с таким гостеприимным видом, что я устыдилась еще больше и вгрызлась в немецкий так, словно сама моя жизнь была поставлена на карту. Мой новый стиль невероятно развлек профессора: я забыла свою застенчивость и грызла гранит (другого выражения не подберешь!) изо всех сил, спотыкаясь на длинных словах, произнося их по мгновенному вдохновению и превосходя самое себя.
Когда я закончила читать первую из назначенных мне страниц и остановилась, чтобы перевести дух, он захлопал в ладоши и воскликнул от всей души, как ему свойственно:
– Das ist gut![188] Тепер мы идем хорошо! Моя очередь. Я телай его по-немецки. Дайт мне ваш ухо.
И принялся он читать своим сильным голосом, и рокотали слова, и он так наслаждался их звучанием, что мне было приятно не только его слушать, но и на него смотреть. К счастью, это была «Сказка о стойком оловянном солдатике», а она, как ты знаешь, забавная, так что я могла смеяться, хотя не поняла и половины из того, что он читал. Я неспособна была удержаться – он так всерьез делал все это, я была так возбуждена, а вся сцена так комична!
После этого у нас стало получаться гораздо лучше, я читаю свои задания вполне хорошо, ибо такой способ обучения мне подходит и я могу видеть, как грамматика упрятана в стихах и сказках, словно тебе дают пилюли, упрятанные в желе. Мне это очень нравится, да и ему, кажется, пока еще не надоело, что очень хорошо с его стороны, правда ведь? Я намерена подарить ему что-нибудь на Рождество, так как не отваживаюсь предлагать ему деньги.
Напишите мне что-нибудь хорошее, маменька! Я рада, что Лори, видимо, так счастлив и так занят, что бросил курить и решил дать волосам отрасти. Вы видите, Бет руководит им гораздо лучше, чем это делала я. Я не ревную, Бетси, милая, старайся изо всех сил, только не сделай из него святого. Боюсь, он перестал бы мне нравиться без острой приправы в виде чисто человеческого озорства.
Почитайте ему кусочки из того, что я пишу: у меня не хватает времени много писать, а это вполне ему подойдет. Благодарение Небу за то, что Бет сейчас благополучна.
Январь
Счастливого Нового года вам всем, дражайшее мое семейство, которое, конечно, включает в себя мистера Л. и молодого человека по имени Тедди. Не могу выразить, какое наслаждение доставил мне ваш рождественский узелок, тем более что я получила его лишь поздно вечером и почти утратила всякую надежду. А письмо ваше пришло утром, но вы же ничего не написали про посылку, желая сделать мне сюрприз, так что я была разочарована, хотя вроде бы и чувствовала, что вы не забудете обо мне. Когда после чая я сидела у себя в комнате, на душе у меня было немножко грустно, и тут вдруг мне принесли большущий, грязный и на вид сильно потрепанный пакет. Я прямо-таки схватила его в объятия и запрыгала от радости. Все в нем было такое домашнее, такое ободряющее и вкусное, что я уселась на пол, и читала, и рассматривала, и ела, и смеялась, и плакала, – все, как всегда, в собственном абсурдном стиле. Все вещички – как раз то, чего мне хотелось, и особенно дороги оттого, что они сделаны своими руками, а не куплены в магазине. Сшитый Бет передничек от чернильных пятен совершенно замечательный, а коробка с сухим имбирным печеньем от Ханны станет моим настоящим сокровищем. И я, конечно, непременно буду носить прелестные фланельки[189], что Вы прислали, маменька, и внимательно прочту книги с папиными пометами. Спасибо вам всем, целые горы спасибо!
Заговорила о книгах и вспомнила, что становлюсь все богаче в этом смысле, так как мистер Баэр в день Нового года подарил мне замечательный том Шекспира. Он ценит Шекспира очень высоко, а я часто восхищалась этим томом, который стоял у него на почетном месте, рядом с немецким изданием Библии, Платоном, Гомером и Мильтоном, так что вы можете представить себе, что я почувствовала, когда он принес мне этот том без картонного футляра и показал, что на книге написано мое имя и что это «от ваш друг Фридрих Баэр».
– Вы часто говорили, вы хочет библиотек. Вот я даю это вам, ибо между эти крышки, – (он имел в виду обложки), – есть много книг в одном. Читайте его хорошо, и он много поможет вам, ибо исследование характеров в эта книга поможет вам читать характер в обществе и рисовать это вашим пером.
Я благодарила его, как только могла, и говорю теперь о «моей библиотеке» так, словно в ней целая сотня книг. Я ведь прежде и не знала, сколько в Шекспире всего, но ведь у меня раньше и не было такого Баэра, что мог бы объяснить мне это. А вы, пожалуйста, не смейтесь над его ужасной фамилией, она произносится вовсе не похоже на Бер или на Бир[190], как тут часто говорят, но как бы между этими двумя вариантами, как только сами немцы умеют выговорить. Я рада, что вам обеим нравится то, что я про него пишу, и надеюсь, что вы когда-нибудь с ним познакомитесь. Мама бы восхитилась его горячим сердцем, папа – его мудрой головой, меня восхищает и то и другое, и я понимаю, что стала гораздо богаче, обретя «мой друг Фридрих Баэр».
Денег у меня немного, и я не знаю, что могло бы ему понравиться, поэтому я купила несколько мелочей и расставила их у него в комнате так, чтобы он мог неожиданно их заметить. Они полезны, красивы или забавны. Новый чернильный прибор ему на стол, вазочка для цветка – он всегда приносит один или веточку зелени в стакане, чтобы чувствовать себя свежим, как он говорит, и прихватку для его каминных мехов, чтобы ему не приходилось жечь свои mouchoirs[191], как Эми их называет. Я сшила эту прихватку, как когда-то изобрела Бет: в виде большой бабочки с толстым тельцем и черно-желтыми крыльями, с шерстяными усиками и глазками-бусинками. Она тут же совершенно покорила его сердце, и он посадил ее на каминную полку, словно предмет наивысшего достоинства, так что в конечном счете это был скорее провал.
При его бедности, он тем не менее не забыл ни одной служанки, ни одного ребенка в нашем доме, и ни одна душа здесь не забыла о нем, от француженки-прачки до мисс Нортон. Я так этому обрадовалась!
Они тут устроили маскарад и очень веселились в канун Нового года. Я не собиралась сойти вниз, ведь у меня не было костюма. Но в последний момент миссис Кёрк вспомнила о своих старых нарядах из парчи, а мисс Нортон одолжила мне кружева и перья. Так что я нарядилась миссис Малапроп[192] и вплыла в залу в маске. Никто меня не узнал, потому что я изменила голос, никому и присниться не могло, что молчаливая и высокомерная мисс Марч (ведь они думают, что я высокомерна и холодна, то есть большинство из них, а я такая и есть с наглецами) умеет танцевать, наряжаться и даже способна разразиться целой уймой остроумно перепутанных эпитафий вроде «аллегорий на берегах Нила[193]». Я буквально наслаждалась всем этим, и когда мы сняли маски, было так забавно видеть, как все уставились на меня. Я слышала, как кто-то из молодых людей сказал другому, что он знал, что я – актриса, он вроде бы вспомнил, что видел меня в одном из небольших театров. Мег будет в восторге от этой шутки.
Мистер Баэр был Ткач Основа, а малышка Тина – Титания – совершенная маленькая фея[194] у него на руках. Видеть их танцующими – вот это был пейзаж, если употребить знакомый «теддиизм»!
В общем, я очень счастливо встретила Новый год, и когда у себя в комнате подумала обо всем этом, то почувствовала, что вроде бы начинаю немножко продвигаться вперед, несмотря на многие неудачи, потому что я теперь всегда бодра и в хорошем настроении, тружусь с охотой и стала больше, чем прежде, интересоваться другими людьми, и все это меня вполне удовлетворяет. Будьте вы все благословенны! Остаюсь всегда вашей любящей… Джо.
Глава одиннадцатая. Друг
Несмотря на то что Джо чувствовала себя вполне счастливой в атмосфере того общества, что ее окружало, и была очень занята повседневной работой, дававшей ей хлеб насущный и делавшей этот хлеб еще более сладким от затраченных усилий, она находила время и для своего литературного труда. Стремление, что теперь овладело ею, было естественным для бедной и честолюбивой молодой девушки, но средства для достижения своей цели она избрала не самые лучшие. Джо видела, что деньги дают власть, вот она и решила поэтому добиться денег и власти – не столько ради себя самой, сколько ради тех, кто был ей дороже жизни. Мечта о том, чтобы наполнить родной дом земными благами, дать Бет все, что та пожелает, от клубники зимой до фисгармонии в спальне, о поездке за границу для себя самой и о том, чтобы иметь всегда больше, чем просто необходимо, и тогда с радостью позволить себе роскошь благотворительности, уже много лет была для Джо самым лелеемым из воздушных замков.