– Женщины тоже! Не вини Джона, пока не поймешь, в чем не права ты сама.
– Нельзя же счесть правильным то, что он мною пренебрегает?
– А разве ты им не пренебрегаешь?
– Как же так, мама? Я думала, вы будете на моей стороне!
– Конечно, поскольку я тебе сочувствую, но я все же полагаю, что вина в этом именно твоя, Мег.
– Не вижу в чем.
– А я покажу тебе. Скажи, Джон когда-нибудь пренебрегал тобою в те времена, что ты составляла ему компанию по вечерам, в его единственные часы досуга?
– Нет, но ведь теперь я не могу этого делать, с двумя малышами на руках.
– А я думаю, что ты могла бы, дорогая, и даже должна была. Могу я говорить вполне откровенно и не забудешь ли ты, что с тобой говорит твоя мама, которая не только тебя порицает, но и сочувствует тебе?
– Конечно же не забуду! Говорите со мною, маменька, словно я еще ваша маленькая Мег. Я часто чувствую, что сейчас, когда мои малыши требуют от меня столько всего, я нуждаюсь в учении гораздо больше, чем когда-либо прежде.
Мег придвинула свое низенькое кресло-качалку поближе к материнскому, и две женщины, почти не прерывая работы, лежавшей у них на коленях, покачивались и любовно беседовали, ощущая, что материнские чувства обеих более, чем когда-либо, укрепляют их всегдашнее единение.
– Ты всего-навсего повторила ошибку, какую делают многие молодые жены, – забыла о своем долге по отношению к мужу из-за любви к детям. Ошибка вполне естественная и простительная, Мег, но лучше ее исправить прежде, чем вы пойдете разными дорогами, ибо дети должны теснее сблизить вас, а не разлучить, будто они только твои и Джону лишь то и надлежит делать, что их содержать. Я видела все это в первые несколько недель, но была уверена, что со временем все наладится.
– Боюсь, что уже не наладится. Если я попрошу его оставаться дома, он решит, что я ревную, а я не хотела бы оскорбить его даже мыслью об этом, но совсем не знаю, как сказать ему все без слов.
– Сделай все таким приятным, чтобы ему не захотелось уходить. Моя дорогая, он ведь тоскует по своему маленькому дому, но без тебя дом ему – не дом, а ты вечно в детской.
– Да разве я не должна быть там?
– Ну не все же время. Слишком долгое заточение делает тебя нервозной, а тогда ты оказываешься ни на что иное не способной. Кроме того, ты обязана что-то делать и для Джона, не только для детей. Не пренебрегай мужем, не отлучай его от детской, но научи, как помогать тебе там. Его место – в детской, так же как и твое, и он необходим детям. Пусть он почувствует, что должен участвовать, играть там свою роль, и он преданно и с радостью возьмется это делать, и так будет лучше для вас обоих.
– Вы и в самом деле так думаете, мама?
– Я знаю это, Мег. Я это испытала и редко даю советы, не проверенные на практике. Когда вы с Джо были малышками, я вела себя точно так, как ты теперь, чувствуя, что не выполню своего долга, если не посвящу себя целиком вам. Бедный ваш отец погрузился в свои книги, поскольку я отказывалась от всякой предлагаемой им помощи, и оставил меня в полном одиночестве пытаться осуществлять этот эксперимент. Я боролась с трудностями изо всех сил, сколько могла, но сладить с Джо мне оказалось не по плечу, я чуть было не избаловала ее своим потаканием. Ты была очень слабенькой, а я так беспокоилась о тебе, что в конце концов и сама слегла. Тогда на выручку пришел ваш отец, спокойно во всем разобрался и стал таким замечательным помощником, что я сразу поняла свою ошибку и с тех пор просто не могла обходиться без него. Вот тебе наш секрет семейного счастья. Он не допускает, чтобы его дела отлучали его от мелких домашних забот и обязанностей, которые важны для всех нас, а я стараюсь, чтобы домашние неурядицы не ослабляли мой интерес к его занятиям. Каждый из нас во многом самостоятельно и в одиночестве выполняет свою работу, но дома мы работаем вместе – всегда.
– Да, маменька, это так. И мое заветное желание – стать для моего мужа и для моих детей тем, кем вы стали для своего мужа и для всех нас. Покажите мне как, и я сделаю все, что вы скажете.
– Ты всегда была моей самой послушной и понятливой дочкой. Ну что же, дорогая, на твоем месте я позволила бы Джону побольше управляться с Деми, ведь мальчику нужны физические упражнения, и начинать их никогда не бывает рано. Затем я бы сделала так, как я часто тебе предлагаю, – пусть Ханна приходит помогать тебе. Нянька она превосходная, ты вполне можешь доверить ей своих драгоценных малышей, а сама тем временем займешься приведением дома в порядок. Тебе необходимо двигаться, Ханна будет счастлива отдохнуть, а Джон снова обретет свою жену. Больше выходи из дома, будь веселой и деятельной, ибо это ты озаряешь солнечными лучами всю семью: если ты мрачна, в доме не бывает хорошей погоды! Еще я бы попыталась заинтересоваться всем тем, чем бы ни увлекался Джон: говори с ним, пусть он тебе читает, обменивайся с ним мыслями, помогайте друг другу в этом тоже. Не запирайся в коробке с лентами из-за того, что ты женщина, но постарайся понять, что происходит вокруг, и образовывай себя сама, чтобы участвовать в делах общества и мира, ибо они влияют и на тебя, и на твоих близких.
– Джон такой разумный, мама, боюсь, он сочтет меня глупой, если я стану задавать ему вопросы про политику и всякое такое.
– Я не верю, что он может так подумать. Любовь прикрывает множество грехов, да и кому же ты могла бы более свободно задавать вопросы, как не ему? Попробуй, и увидишь, не найдет ли он твое общество более приятным, чем ужины у миссис Скотт.
– Я так и сделаю. Бедный Джон, я и правда позорно им пренебрегала, только я ведь думала, что я права, а он никогда и слова не сказал.
– Он старался не быть эгоистичным, но чувствовал себя довольно заброшенным, как мне представляется. Сейчас у вас как раз такое время, Мег, когда молодожены часто расходятся, а на самом деле им в это время нужнее всего быть вместе, ведь первоначальная нежность скоро изнашивается, если не позаботиться о ее сохранении. И не бывает более прекрасного и драгоценного времени у родителей, чем первые годы крохотных живых существ, дарованных им для воспитания и обучения. Не допусти, чтобы Джон стал чужим для ваших малышей, ведь они сделают много больше для того, чтобы он был благополучен и счастлив в этом мире испытаний и искушений, чем что-либо другое, и благодаря им вы научитесь познавать и любить друг друга по-настоящему. А теперь, моя дорогая, до свидания. Обдумай эту занудную мамину проповедь, последуй ей, если она кажется тебе хорошей, и да благословит вас всех Господь.
Мег, разумеется, обдумала проповедь, нашла ее хорошей и последовала ей, хотя ее первая попытка осуществилась не совсем так, как она планировала. Конечно же, дети ее тиранили, ведь они управляли домом с тех пор, как обнаружили, что дрыганье ногами и вопли доставляют им все, чего они ни пожелают. Мамочка стала покорной рабыней их капризов, но папочка покорялся не так легко и периодически причинял страдания своей нежной супруге, пытаясь по-отечески дисциплинировать своего разбушевавшегося сына. Ибо Деми унаследовал крохотку от твердого характера собственного родителя (мы не решимся назвать это упрямством), и если в его маленькую головку приходила мысль что-то получить или что-то сделать, вся королевская конница и вся королевская рать не могли бы изменить намерение этой упорной маленькой головки. Мамочка полагала, что дорогое существо слишком мало, чтобы учить его побеждать свои предубеждения, однако папочка был убежден, что не бывает рано учиться послушанию. Так что «мастер Деми»[227] рано обнаружил, что, когда он принимается «болотца» с «па-а-пá», ему всегда достается больше, чем он рассчитывал. Тем не менее малыш, совсем как англичанин, уважал покорившего его человека[228] и любил отца, чье мрачное «нет-нет» было более впечатляющим, чем все нежные мамины шлепки.
Спустя несколько дней после разговора с матерью Мег решила устроить для Джона «приятный вечер». Она заказала кухарке хороший ужин, привела в порядок гостиную, красиво оделась и пораньше уложила детей спать, чтобы ничто не помешало ее эксперименту. К сожалению, однако, самым непобедимым предубеждением Деми было нежелание ложиться спать, и как раз в этот вечер он вознамерился буйствовать. Так что бедняжка Мег пела и укачивала, рассказывала сказки и испробовала весь запас усыпляющих хитростей, какие только могла изобрести, но все было тщетно, большие глаза малыша не желали смыкаться, и еще долго после того, как Дейзи погрузилась в сон, свернувшись крохотным пухленьким комочком добродушия, так ей свойственного, негодник Деми все лежал, уставившись на свет ночника с выражением лишающей всяких надежд бодрости на физиономии.
– Деми, ты полежишь тихонько, как хороший мальчик, пока мама сбегает вниз и даст бедному папе чашечку чаю? – спросила Мег сына, заслышав, как тихонько захлопнулась входная дверь и хорошо знакомые шаги на цыпочках проследовали в столовую.
– Деми тозе тяй? – вопросил Деми, готовясь принять участие в пиршестве.
– Нет, но я оставлю тебе немного маленьких пирожных на завтрак, если ты будешь бай-бай, как Дейзи, – пообещала Мег. – Будешь, мой хороший?
– Та-а! – И Деми плотно зажмурил глаза, будто пытаясь поймать сон и поторопить приход столь желанного дня.
Пользуясь удачным моментом, Мег выскользнула из детской и бросилась вниз с сияющим улыбкой лицом и с голубым бантиком в прическе, что особенно нравилось Джону, – приветствовать мужа. Он тотчас все это заметил и произнес в радостном изумлении:
– О, маленькая мама! Как мы веселы сегодня. Вы ждете гостей?
– Только тебя, дорогой.
– Разве у нас день рождения, годовщина или еще что-нибудь?
– Нет. Мне надоело быть вышедшей из моды неряхой, так что я решила приодеться – для разнообразия. Ты ведь всегда стараешься выглядеть получше, выходя к столу, каким бы усталым ты ни был, почему же мне не делать того же, если есть время?