– Я рада, что она тебе нравится, ведь я хочу, чтобы ты взял меня как-нибудь вечером на один из новых концертов. Мне просто необходимо послушать музыку, мне нужно, чтобы меня «настроили». Возьмешь, Джон? Пожалуйста!
– Ну конечно же, со всею душой! И вообще всюду – куда тебе только будет угодно. Ты так долго сидишь взаперти, это несомненно принесет тебе огромную пользу, да и мне при всем при том доставит истинное наслаждение. Как вдруг это тебе в голову пришло, маленькая мама?
– А у меня на днях беседа с маменькой была, и я рассказала ей, что стала нервозной и раздражительной и все время в дурном настроении, а она сказала, что мне нужно сменить обстановку и уменьшить заботы, так что Ханна будет мне помогать с детьми, а я смогу больше заниматься домом и время от времени немножко развлекаться, чтобы раньше срока не превратиться в суетливую, надломленную старуху. Это пока что только эксперимент, Джон, и я хочу его провести – ради тебя столько же, сколько и ради себя самой, потому что ведь я совершенно позорно забросила тебя в последнее время. Так что я намерена сделать наш дом снова таким, каким он был раньше, если только смогу. Надеюсь, ты не возражаешь?
Вовсе не существенно, что именно сказал Джон, как и то, с каким трудом маленькая шляпка смогла избежать полного разрушения. Наше дело – всего лишь знать, что Джон, по-видимому, и не думал возражать, если судить по тем изменениям, какие стали постепенно происходить и в доме, и в его обитателях. Дом этот вовсе не превратился в рай земной – нет, ни в коем случае, но каждому в нем стало лучше и легче благодаря системе разделения труда. Дети процветали под отцовским управлением, так как точный и последовательный Джон установил порядок и послушание в королевстве Бебиленд, а Мег восстановила былое состояние духа, избавилась от нервозности с помощью множества необходимых занятий, некоторых приятных развлечений и долгих проникновенных бесед со своим разумным мужем. Дом снова становился все более похожим на домашний очаг, и Джону уже не хотелось уходить оттуда, если только он не брал с собою Мег. Скотты теперь приходили к Брукам, и все находили их маленький домик уютным и радостным, полным счастья, согласия и супружеской любви. Даже Сэлли Моффат полюбила бывать там. «У тебя всегда так спокойно и приятно, мне здесь хорошо, Мег», – обычно говорила она, грустным взглядом окидывая все вокруг, словно пытаясь отыскать волшебный талисман, которым смогла бы воспользоваться в собственном великолепном доме, полном великолепного одиночества, ибо там не было буйных, солнечнолицых ребятишек, а Нед жил в его собственном мире, где для Сэлли не нашлось места.
Такое семейное счастье не пришло к ним сразу, однако Джон и Мег нашли к нему ключ, и каждый год, прожитый ими вместе, учил их, как этот ключ лучше использовать, открывая сокровища истинной любви и взаимопомощи в семейной жизни, какими могут обладать даже самые бедные люди, но каких не могут купить самые богатые. Это тот вид «долгого ящика», в котором молодые жены и матери легко могут согласиться пребывать, вдали от треволнений и лихорадки суетного света, найдя там беззаветную любовь своих маленьких сыновей и дочерей, прильнувших к ней навсегда, не устрашаемых ни горем, ни бедностью, ни старостью, идущих бок о бок с ними и в добрую погоду, и в бурю, вместе с верным другом, который есть в самом лучшем смысле прекрасного древнего саксонского слова их «houseband» – «скрепа дома», муж, и познавая, как познала это Мег, что самое счастливое королевство для женщины – дом, а наивысшая ее честь – искусство им управлять, только не как королева, но как мудрая жена и мать.
Глава шестнадцатая. Ленивый Лоренс[229]
Лори отправился в Ниццу, намереваясь провести там всего неделю, но остался на целый месяц. Ему надоело бродяжничать по Европе в одиночестве, а давно привычное общество Эми, как ему казалось, придавало домашнее очарование чужестранному окружению, в котором и она играла свою роль. Он сильно скучал по семейной ласковости и шутливому «влюбленничанью», к которым привык у Марчей, и снова с наслаждением вкушал и то и другое, тогда как знаки внимания со стороны девиц-иностранок, какими бы лестными они ни были, не казались ему и вполовину столь же приятными, сколь сестринское обожание девиц Марч. Эми никогда не ласкалась к нему так, как другие сестры, но она была очень рада видеть его теперь и просто льнула к нему всей душой, чувствуя в нем члена своей горячо любимой семьи, о которой тосковала больше, чем пожелала бы признать. Естественно, что эти двое находили утешение в обществе друг друга и часто проводили время вместе, выезжая в коляске или верхом, прогуливаясь, танцуя или слоняясь без дела, ибо в Ницце никто не может быть очень занят делами в веселый летний сезон. Однако в то время, как они, по-видимому, совершенно беззаботно развлекались, оба, почти не сознавая того, совершали открытия и составляли мнение друг о друге. Эми с каждым днем все более и более возвышалась в глазах своего друга, а Лори, напротив, падал, и каждый из них почувствовал, что в действительности происходит, прежде чем это выразилось в словах.
Эми старалась быть приятной и преуспевала в своих стараниях, так как была благодарна за множество приятных сюрпризов, сделанных для нее Лори. Она платила ему в ответ мелкими услугами, какие с неописуемым очарованием умеют оказывать друзьям женственные женщины. Лори же не приходилось делать никаких усилий, он, пытаясь забыться, просто плыл по течению, что ему было довольно удобно, и полагал, что все женщины на свете обязаны говорить ему добрые слова, потому что одна из них оказалась к нему холодна. Ему не требовалось никаких усилий, чтобы быть щедрым, он мог бы подарить Эми все безделушки, имевшиеся в Ницце, если бы она согласилась их принять, однако он понимал, что она не сможет изменить мнения, какое теперь у нее о нем складывалось, и стал побаиваться ее проницательных голубых глаз, которые, казалось, наблюдают за ним с отчасти горестным, отчасти презрительным удивлением.
– Все отправились в Монако на целый день, а я решила остаться дома, написать письма. Но с ними уже покончено, и я собираюсь в Вальрозу, на этюды. Вы присоединитесь? – спросила Эми, выйдя к Лори, когда он, как всегда, неспешно вошел в салон-гостиную около полудня.
– Да, пожалуй. Только не слишком ли жарко для такой долгой прогулки пешком? – ответил он раздумчиво, ведь затененная салон-гостиная выглядела весьма соблазнительно после ослепительного солнечного сияния снаружи.
– Я предполагаю взять маленькую коляску, а править будет Батист, так что вам не придется ничего делать, кроме как держать свой зонтик и хранить в неприкосновенности свои перчатки, – заметила Эми, бросив саркастический взгляд на безупречные замшевые перчатки Лори – это было одно из его слабых мест.
– Тогда я с удовольствием присоединяюсь. – И он протянул руку за ее этюдником.
Но Эми сунула этюдник себе под мышку.
– Не беспокойтесь. Мне это вовсе не составит труда, а вот вам, как кажется, с ним не справиться.
Лори лишь приподнял брови и неспешным шагом последовал за нею, Эми же стремглав сбежала вниз. Однако когда они сели в коляску, Лори взял вожжи сам, позволив маленькому Батисту бездельничать, так что тот сидел, сложа руки, и мирно спал на своем высоком сиденье позади.
Эти двое никогда не ссорились. Эми была слишком хорошо воспитана, а Лори как раз в это время стал слишком ленив, так что минуту спустя он заглянул под поля ее шляпы с вопрошающим видом. Эми ответила ему улыбкой, и они продолжали совместный путь в самом дружелюбном расположении духа.
Прогулка в коляске оказалась чудесной, они ехали по извилистым дорогам, мимо живописных пейзажей и сцен, что доставляют такое наслаждение восприимчивому к красоте глазу. Тут – древний монастырь с доносящимся до них торжественным пением монахов. Там – голоногий пастух в деревянных сабо, островерхой шляпе и с грубой курткой, наброшенной на одно плечо, сидит на камне, играя на дудочке, пока одни из его коз скачут среди скал, а другие лежат у его ног. Кроткие, мышиного цвета ослики, нагруженные корзинами или тюками свежескошенной травы проходят мимо, порой с миловидной девушкой в capeline[230], усевшейся меж зеленых тюков, или со старой женщиной с прялкой, не перестающей прясть по пути. Смуглые, с ласковыми глазами ребятишки выбегают из древних каменных лачуг, предлагая букетики цветов или связки зеленых веток с апельсинами на них. Сучковатые оливы укрывают холмы своей темно-зеленой листвой, в садах золотятся плоды, и огромные алые анемоны обрамляют дорогу, а вдали за нею зеленые склоны и скалистые вершины Приморских Альп вздымаются круто и белоснежно на фоне ярко-голубого итальянского неба.
Вальроза – «Долина роз» – вполне заслуживает этого названия, ибо в климате непреходящего лета розы тут цветут повсюду. Они оплетают арки, просовываются сквозь брусья решетки огромных ворот, сладостным ароматом приветствуя проходящих, выстраиваются вдоль аллей, вьются меж лимонных деревьев и перистых пальм, вплоть до самой виллы на холме. Каждый тенистый уголок со скамьей, манящей вас присесть и отдохнуть, заполнен массою цветущих роз, в каждом прохладном гроте обитает мраморная нимфа, улыбающаяся вам сквозь вуаль из цветов, а каждый фонтан отражает темно-красные, нежно-розовые или белые розы, склоняющиеся к воде и улыбающиеся собственной красоте. Розы увивают стены дома, драпируют карнизы, взбираются на столбы и колонны и бушуют на балюстраде широкой террасы, откуда вы смотрите вниз, на солнечное Средиземное море и белостенный город на его берегу.
– Тут просто рай земной для медового месяца, правда? Видели вы когда-нибудь такие розы? – спросила Эми, остановившись на террасе, чтобы насладиться видом оттуда и пряным ароматом, то и дело долетавшим сюда с каждым дуновением ветерка.
– Нет, никогда, зато и не чувствовал таких шипов, – отозвался Лори, не вынимая большого пальца изо рта после неудачной попытки взять в плен одинокий алый цветок, оказавшийся для него недосягаемым.