– А вы попробуйте те, что растут пониже и выбирайте без шипов, – посоветовала Эми, сорвав три небольшие, кремового цвета розы, что звездочками усыпали стену позади нее. Она вдела их в петлицу Лори – в знак примирения, и с минуту он стоял, глядя на них с каким-то странным выражением, так как в итальянской глубине его натуры сохранилась чуточка суеверий, а он как раз тогда был в том состоянии полусладкой-полугорькой меланхолии, когда воображение людей молодых отыскивает значение в пустячках, а пищу для романтических предчувствий в чем и где угодно. Потянувшись за шипастой красной розой, он думал о Джо, потому что ей были к лицу яркие цветы и дома она часто носила розы вроде этой из его оранжереи. Кремовые розы, что Эми дала ему, итальянцы обычно вкладывают в руки умерших, но никогда не вплетают в свадебные венки, и на миг он задумался, был ли этот дурной знак предназначен Джо или ему самому. Однако в следующий момент его американский здравый смысл восторжествовал над сентиментальностью, и Лори рассмеялся гораздо веселее, чем Эми приходилось слышать с самого его приезда.
– Это хороший совет, вам лучше последовать ему и сберечь свои пальцы, – продолжала она, подумав, что его позабавили ее слова.
– Благодарствую, – шутливо отвечал он и через пару минут с полной серьезностью последовал ее совету.
– Лори, когда вы предполагаете вернуться к дедушке? – вскоре спросила она, усевшись на грубую скамью из неотесанного камня.
– Очень скоро.
– Вы уже говорили это. Дюжину раз за последние три недели.
– Осмелюсь напомнить, что краткий ответ спасает от бед.
– Он ведь вас ждет, и вам в самом деле следовало бы к нему поехать.
– Ну и гостеприимное же вы создание! Я знаю, что следует.
– Тогда почему же не едете?
– Врожденная испорченность, как я полагаю.
– Врожденная леность, хотите вы сказать? Это и в самом деле ужасно. – Эми глядела на него весьма сурово.
– Это не так дурно, как выглядит, ведь я только замучаю его, если приеду, так что мне лучше остаться и подольше мучить вас, вы гораздо легче это переносите, да фактически я подозреваю, что это вас даже вполне устраивает. – И Лори расположился отдохнуть на широкой закраине балюстрады.
Эми покачала головой, затем со смиренным видом раскрыла свой этюдник, решив, однако, отчитать «этого мальчишку», и через минуту начала снова:
– А чем вы сейчас заняты?
– Наблюдаю ящериц.
– Нет-нет! Я имела в виду, чем вы намерены и желаете заняться?
– Закурить сигарету, если вы позволите.
– Какой вы противный! Я не одобряю никаких сигар и разрешу вам курить только при условии, что вы позволите мне включить и вас в мой этюд. Мне нужна человеческая фигура.
– С превеликим удовольствием! И как же вы меня изобразите, в полный рост или труакар[231], стоящим на голове или на ногах? Я бы, со всем уважением, предложил позицию лежа, да еще включите и себя в этот этюд и назовите его «Dolce far niente»[232].
– Оставайтесь так, как есть, и можете даже спать, если вам угодно. Я собираюсь трудиться, сколько сил хватит, – заявила Эми самым энергическим своим тоном.
– Какой восхитительный энтузиазм! – И Лори склонился на пьедестал высокой каменной урны с видом полнейшего удовлетворения.
– Что бы сказала Джо, если бы увидела вас сейчас? – с раздражением спросила Эми, надеясь растормошить его упоминанием имени своей, еще более энергической сестры.
– Как всегда: «Идите домой, Тедди. Я занята!» – Он произнес эти слова со смехом, но смех прозвучал неестественно, и по лицу Лори прошла тень, упоминание столь привычного имени явно коснулось пока еще не затянувшейся раны. И тон его, и эта тень поразили Эми: она ведь видела и слышала такие сцены раньше, а теперь успела вовремя поднять на Лори глаза, чтобы увидеть новое выражение на его лице – жесткое, горькое, полное боли, разочарования и сожаления. Оно исчезло прежде, чем она успела хорошенько в него вглядеться, сменившись снова вялым безразличием. Некоторое время она смотрела на него как художник, с профессиональным удовольствием, думая о том, как он сейчас походил на итальянца, лежа, греясь на солнышке с непокрытой головой, с сонной южной мечтательностью во взгляде; казалось, он, предавшись грезам, совсем позабыл о ней.
– Вы похожи на изображение молодого рыцаря, навеки уснувшего на собственном надгробии, – произнесла Эми, тщательно перенося на бумагу строго очерченный профиль, четко выделяющийся на фоне темного камня.
– Хотел бы им быть!
– Глупое желание, ведь вы пока еще не вовсе испортили себе жизнь! Вы так изменились, Лори, что я порой думаю… – Тут она остановилась, с полузастенчивым-полупечальным видом, говорящим много больше, чем ее недосказанные слова.
Лори увидел и понял волнение любящей души, которое она не решилась выразить, и, глядя ей прямо в глаза, сказал так, как обычно говорил ее матери: «Все в порядке, мэм!»
Эти слова удовлетворили Эми и утихомирили те сомнения, что начали в последнее время ее беспокоить. Они к тому же очень ее тронули, и она показала Лори, что это так, сказав самым сердечным тоном:
– Я рада этому. Я не думала, что вы уж слишком дурно себя вели, но мне представлялось, что вы, возможно, много денег расшвыряли в этом ужасном Баден-Бадене, разбили себе сердце из-за какой-нибудь замужней француженки или ввязались в какую-нибудь свару, из тех, что у молодых мужчин принято считать необходимой принадлежностью поездки за границу. Не лежите долго там, на солнце, перейдите сюда, полежите на траве и «давайте подружимся», как говаривала Джо, когда мы забирались в угол дивана и делились секретами.
Лори послушно бросился на траву и принялся развлекаться, просовывая маргаритки за ленты лежавшей рядом с ним шляпы Эми.
– Я готов слушать секреты. – И он бросил на нее взгляд, полный явного интереса.
– У меня секретов нет. Можете начать сами.
– Ни одного, просто нечем похвастать! Я подумал, может, у вас есть какие-то новости из дома…
– Вы слышали все, что я получила в последнее время. А вы разве не часто получаете? Я думала, Джо посылает вам целые тома!
– Она очень занята. Я все время переезжаю с места на место. Невозможно регулярно писать, вы же понимаете. Так когда же вы возьметесь за свое великое произведение, Рафаэлла? – спросил он, резко меняя тему разговора после новой паузы, во время которой он подумал, что, возможно, Эми знает его тайну и хотела бы об этом поговорить.
– Никогда, – отвечала та с безнадежным, но решительным видом. – Рим напрочь лишил меня тщеславия, потому что, увидев там все эти чудеса, я почувствовала себя настолько ничего не значащей в жизни, что в отчаянии отказалась от всех моих глупых надежд.
– С какой же стати, Эми? С вашей энергией и талантом!
– Как раз поэтому! Талант ведь не гениальность, и никакая энергия, сколько бы ее ни было, не сделает его таковой. Я хочу либо стать великой, либо остаться ничем, я не желаю быть мазилой средней руки, так что и пытаться больше не собираюсь.
– И что же вы теперь собираетесь с собою делать, могу я спросить?
– Отшлифовать другие свои таланты и сделаться украшением общества, если представится такая возможность.
Подобные речи были вполне для Эми характерны; слова ее звучали дерзко, но ведь безудержная смелость к лицу молодым, а самонадеянность Эми имела под собою хороший фундамент. Лори улыбнулся: ему понравилось то, с какой решимостью она взялась осуществлять свое новое намерение, когда давно лелеемая мечта канула в небытие, да и то, что она не стала зря тратить время на ламентации.
– Прекрасно. Вот тут-то и является на сцену Фред Воун, как мне представляется?
Эми хранила благоразумное молчание, но на ее склоненном лице виделось смущение, и это заставило Лори подняться и сесть; и он произнес вполне серьезно:
– А сейчас я намерен поиграть в старшего брата и стану задавать вам вопросы. Можно?
– Я не обещаю на них отвечать.
– Ваше лицо ответит, если язык промолчит. Вы пока еще не стали совсем светской дамой и не умеете скрывать свои чувства, дорогая моя. До меня в прошлом году дошли слухи о вас с Фредом, и у меня создалось о том собственное мнение, что, если бы его так неожиданно не вызвали домой и он не задержался бы там так надолго, что-то такое из этого вышло бы, а?
– Не мне об этом судить, – последовал мрачный ответ Эми, однако губы ее не удержались от улыбки, а в глазах зажегся предательский огонек, свидетельствовавший, что она знает о своей власти и знание это доставляет ей удовольствие.
– Надеюсь, вы еще не помолвлены? – Лори вдруг стал выглядеть совсем-совсем как старший брат и заговорил очень серьезно.
– Нет.
– Но будете помолвлены, если Фред вернется и, как водится, опустится на колени, верно?
– Скорее всего.
– Значит, вы полюбили старину Фреда?
– Могла бы, если постараться.
– Однако вы не намерены стараться до определенного момента? Боже милосердный, какая неземная предусмотрительность!
– Он богат, он – джентльмен, у него великолепные манеры, – начала Эми, пытаясь быть совершенно хладнокровной, но чувствуя себя несколько пристыженной, несмотря на искренность своих намерений.
– Я понимаю. Быть украшением общества без денег невозможно, следовательно, вам нужно выйти замуж по расчету и так ступить на этот путь? Правильно, так и должно быть – ведь так принято в обществе. Только это весьма странно звучит в устах одной из дочерей вашей матушки.
– И тем не менее это правда.
Ответ был кратким, но спокойная решимость, с которой он был произнесен, как-то странно не вязалась с юной особой, его произнесшей. Лори сразу это почувствовал и снова опустился на траву, с ощущением ничем не объяснимого разочарования. Его взгляд и его молчание, как и некоторое тайное недовольство самой собою, рассердили Эми и побудили ее отчитать Лори незамедлительно.