ЖЕНЩИНА ВСЕГДА ДОЛЖНА БЫТЬ ЖЕНЩИНОЙ
На гастролях в Риге я пошла в Дом моделей на демонстрацию летних мод.
Манекенщицы были одна лучше другой, и поэтому им шли платья всех фасонов, даже с одним рукавом.
Напротив меня сидела девушка, которая, как мне показалось, попала сюда так же, как и я, случайно... Она была одета в какую-то форму. И чем больше я на нее смотрела, тем больше она мне нравилась. Ее большой лоб не был закрыт модной челкой, над карими глазами раскинулись невыщипанные брови. Возможно, для того, чтобы быть эффектной, этой девушке только чуть не хватало косметики.
Под конец сеанса туалеты демонстрировали дети. И первая девочка лет шести, упоенная своим воздушным платьем, стала раскланиваться. Публика «рассмеялась, и я, взглянув на свою визави, сначала даже не узнала ее. Боже, как улыбка красит лицо! Всего лишь одна улыбка сделала ее красавицей.
В этот же вечер в лифте гостиницы я встретилась с этой женщиной. Мы познакомились, и вечером она сидела у меня.
— Понравились вам манекенщицы? — спросила Женя.
— Очень. Прямо королевы.
Она посмотрела на меня очень пристально и сказала серьезно:
— Я тоже была один раз королевой. Только не за зарплату, как они, И окружали меня одни мужчины. Не верите? — И она достала из сумочки пакет с фотографиями.
Я не взяла пакет, а усевшись поудобнее, сказала:
— Рассказывайте!
Женя Алексеева—мурманчанка, окончила медицинский факультет. Она уже врач и второй год плавает на рыболовном траулере.
— Когда я пошла первый раз в море, мама положила мне в чемодан нарядное платье, туфли-гвоздики и сказала: «Женечка, женщина не должна забывать, что она женщина...» Я посмеялась, но, чтобы не огорчать маму, взяла вещи.
На корабле я хожу как матрос. Одежда моя простая, грубая: роба, сапоги, и мне там совсем не нужны мои гвоздики и прически. Однажды ночью стучат ко мне в дверь и говорят: «Капитан просит врача на палубу».
Я, одевшись, быстро поднялась наверх. Капитан сказал: «Женя, видишь, вон то судно. Это норвежцы. Там у меня знакомый капитан. Они тринадцатый месяц в море, даже к берегу не подходили. Ты встань на мостик, они хотят на женщину посмотреть».
Я поднялась на мостик, а капитан разговаривал с норвежским капитаном по сигналке.
— Женя, — сказал он мне.— Они не верят, что ты женщина. Надень женское платье. Очень тебя прошу.
Я спустилась в свою каюту, достала уложенное мамой платье, включила утюг, погладила его, хорошо причесалась, надела туфельки и опять поднялась наверх
Окинув меня одобряющим взглядом, капитан сказал:
— Доктор Женя! За вами приехал катер, я отпускаю вас к норвежцам в гости на 30 минут.
— Я одна не поеду, — сказала я.
— Не валяй дурака. Они такие же матросы, как и мы. Все будет хорошо.
Я спустилась по трапу в своих туфельках на гвоздиках, взмахнули весла, и вот — я уже сижу в кают-компании норвежского судна «Ингеборг». За тридцать минут, что я одевалась, они тоже приготовились. В кают-компании горят свечи, на белоснежной скатерти некрыт легкий завтрак, мягко играет радиола. Заиграл вальс. Я поняла, что если я с каждым буду танцевать вальс, то мне никакого времени не хватит. Я сделала с одним моряком тур и как бы передала себя другому. Они поняли эту игру и выстроились по кругу.
В дверях кают-компании было зеркало, и я, увидев в нем себя, поставила себе пятерку.
А потом раздался гудок с моего тральника — мы стали прощаться. На прощанье я старалась каждому сказать что-нибудь приятное. Кто-то накинул мне на плечи китель, я спустилась по трапу. С судна «Ингеборг» раздавалась песня «Подмосковные вечера».
Я не знала, что они меня снимали, а вот совсем недавно прислали нашему капитану эти фотографии.
Я раскрыла конверт. Да, она действительно походила на русскую королеву. Открытое милое лицо, аккуратная головка с туго завязанным пучком светлых волос, скромное женственное платье и — улыбка: веселая и чуть-чуть застенчивая.
Я вспомнила манекенщиц из Дома моделей — бесспорно они все были и красивы и эффектны. Но и походка их, и позы не показались мне естественными. А в докторе Жене с морского траулера была и врожденная грация, и женственность, а главное, она была очень естественной.
— Теперь я частенько заглядываю в модные журналы, — закончила свой рассказ Женя. — При случае заглядываю и в Дом моделей — и сама кладу в чемодан модное платье. Женщина всегда должна быть женщиной!.. — и улыбнулась.
ПАРИЖАНКА
Однажды в Свердловске я, проходя через фойе филармонии, обратила внимание на немолодую женщину, которая, разговаривая с билетершей, чему-то заразительно смеялась. В ее лице и смехе было столько обаяния, что я спросила свою спутницу:
— Вы не знаете, кто это?
— Знаю, — ответила она. — После концерта расскажу. После концерта она рассказала.
Тридцать пять лет назад в Париже блестяще окончила консерваторию по классу фортепьяно единственная дочь состоятельных родителей — Вероника Латар. Весной она должна была ехать в свое первое гастрольное турне, когда судьба столкнула ее с человеком, в которого она влюбилась так, как мы влюбляемся только один раз в жизни. Но он был не парижанин, а иностранец — он был москвич и должен был вскоре вернуться в Союз. Но москвич тоже полюбил! Он понимал всю сложность их брака, он говорил ей, что она должна будет покинуть Францию, принять советское подданство, что ей надо будет привыкать к чужой стране, о ее родителях, которые были против их брака. Парижанка улыбалась.
— Моя прабабка Камилла Ледантю, приехав в Петербург, влюбилась в вашего декабриста, и потом она уехала за ним на каторгу, — это всегда бывает очень далеко... А я еду с вами в Москву. Да, я 22 года прожила в Париже, но все остальные долгие годы я буду жить с вами в России и полюблю ее, как полюбила вас...
Любовь увезла их в Москву.
Прошло восемнадцать лет. Однажды в вестибюль Свердловской консерватории вошла немолодая женщина в валенках, в ватнике и молча села на подоконник.
Из всех классов раздавались звуки, бегали взад-вперед студенты.
А женщина сидела, и к ней никто не подходил. Занятия окончились, консерватория опустела.
Старик сторож поглядывал на незнакомку, не зная, как с ней поступить, но женщина, будто угадав его сомнения, сама обратилась к старику:
— Я бы хотела вас просить, если только это возможно, разрешите мне войти в класс, где есть рояль...
И старик разрешил, хотя это было вопреки правилам. Он впустил ее в класс на втором этаже и ушел, плотно закрыв дверь.
В подшитых валенках, бесшумно обходя классы, он изредка заглядывал в замочную скважину. Женщина сидела на стуле около батареи и смотрела на рояль. Рано утром, любезно поблагодарив сторожа, она ушла... Но к вечеру она пришла снова и стала частенько приходить сюда по вечерам, и сторож уже много знал о нелегкой судьбе парижанки. Теперь старик каждый день брал в студенческое буфете лишнюю булочку, заваривал вечером покрепче чай и ждал ее. Она приходила, рассказывала о своих делах с пропиской, работой, пила чай, шутила, а потом шла в класс.
Однажды ночью он услышал звуки рояля, громко раздававшиеся в пустом здании. Сторож встал со стула, перекрестился, и опять сел. Звуки нарастали. Сторожу вспомнилось почему-то детство, когда в деревне на пасху, под звон колоколов, его, полусонного, вели к заутрене; потом вспомнился ледоход: все бежали смотреть, как вода, вырвавшись наружу, с треском ломая лед на мелкие куски, мчалась вперед...
Будто спохватившись, старик побежал в учебную часть и, закрыв за собой дверь, набрал номер телефона директора консерватории.
К телефону долго не подходили, потом сонный голос сказал:
— Слушаю.
— Федор Степанович, это я, сторож Гаврила. Прости меня, старого, приходи сейчас в консерваторию.
— У тебя что, пожар?
— Нет, пожару нету, тут такое дело...
Старик положил трубку и прислушался: она играла. Только бы не перестала, только бы он успел...
Через десять минут, в валенках, а шубе, надетой на пижаму, в консерваторию вошел взволнованный директор. И сразу услышал звуки, бурно и свободно разливавшиеся по пустому зданию... Бетховен, соната № 21.
— Кто это играет? — шепотом спросил он.
Старик шепотом рассказал историю парижанки. Когда музыка кончилась, директор, пригладив волосы и застегнув шубу на все пуговицы, осторожно постучав, открыл дверь: у рояля стояла сияющая женщина. Обняв старика, она, то ли смеясь, то ли плача, сказала: «Могу!»
Вскоре она работала концертмейстером в филармонии.
Года три назад, около Дома Союзов я увидела скромную афишу: вне абонемента — Бетховен. Пианистка Латар-Шевченко.
С ПРЫЖКОМ ИНТЕРЕСНЕЕ
На праздничном концерте в Серпухове я пошла в зал посмотреть велофигуристок Васильевых, которые исполняли новый трюк. По дороге в Серпухов, в автобусе они показали мне фото рабочего момента этого номера. На плечах у сидевшего на велосипеде Володи стоит его партнер Глеб, а на плечах у Глеба, вытянувшись в струнку, — Лида.
— Ну, а в чем же трюк? — спросила я.
Володя, посмотрев на меня так, как смотрят на человека, в умственных способностях которого сомневаются, сказал: «Велосипед едет...»
Я вошла в зал, когда Володя на велосипеде делал круг. Потом на ходу ему на плечи вспрыгнул Глеб, затем на подножке велосипеда оказалась Лида, которая в один миг, как по лестнице, взобралась на спину сначала Володи, затем на плечи Глеба и вытянулась, подняв одну руку. Велосипед стал набирать скорость.
Зал замер. И тут Лида задела головой падугу, висевшую под потолком. От неожиданности она качнулась и потеряла равновесие. Глеб пытался помочь ей вытянуться, но ему не удалось это, и они оба стали медленно валиться назад. Я видела напряженные руки и спину Володи, невероятные усилия всех трех выровнять положение.
И вот, подчиняясь усилиям их воли и мускулов, пирамида стала выпрямляться. Но, выпрямившись, они не смогли удержаться в нужном им положении и теперь стали валиться вперед, и, что самое страшное, — из круга движения...