— Беги! — кричала она с ужасом. — Беги, или ты пропал!
Она еще раз оглянулась и, увидав, что страшное животное ее нагоняет, бросилась ко мне и, потеряв сознание, упала к моим ногам. Быстро перешагнув через нее, чтобы защитить ее от приближающегося чудовища, я встал выпрямившись и натянул свой лук. Я выжидал минуты, когда можно будет хорошо прицелиться, вполне сознавая, что все зависит от моей решительности и ловкости.
Соперник мой приближался, издавая страшное шипение. Глаза его сверкали, пасть еще шире раскрывалась, как бы намереваясь разом проглотить меня. Огромные складки его грузного тела тяжело волочились по земле, ломая по дороге кусты и растения.
Я должен сознаться, что сердце мое замирало от ужаса, и я вполне отдавал себе отчет в том, что вся надежда на спасение зависела от меня, что я должен или сам погибнуть, или нанести чудовищу смертельную рану. Грозящая опасность, казалось, придавала мне какую-то необычайную храбрость и решимость. Чудовище было уже совсем близко, на одной линии с деревом, под тенью которого мы только что обедали. Я находился от него на расстоянии двадцати ярдов, не более. В ту минуту, когда голова его поровнялась с деревом, я спустил лук, направив стрелу, как мне казалось, прямо в глаз, чтобы пробить ему мозг и тем сразу покончить с ним. Но мой враг внезапно повернул голову, и стрела попала в раскрытую пасть, прошла через скулу и, глубоко вонзившись в дерево, пригвоздила к нему голову чудовища. Как только огромное животное почувствовало себя раненым, оно обвилось громадным своим телом вокруг дерева и отчаянными усилиями наклоняло его взад и вперед, как былинку.
Боясь, что чудовище высвободится, и что мне не удастся спасти свою спутницу, которая все еще лежала без* чувств, я пустил все мои стрелы в его тело и ранил его в нескольких местах, затем схватил на руки м-с Рейхардт и с ужасом, придававшим мне, казалось, сверхъестественную силу, бегом бросился по кратчайшей дороге к нашей хижине. К счастью, я не пробежал и полмили, как она уже очнулась, и мы вместе продолжали наше бегство. Наконец, мы добрались домой, полуживые от страха и усталости, но, несмотря на это, немедленно принялись загораживать все входы, оставив отверстие для наблюдения. Так мы просидели целые часы, дрожа от страха и с ужасом ожидая приближения чудовища.
Эту ночь мы, конечно, не спали и на следующий день не выходили из хижины. Когда опять наступила ночь, один из нас оставался сторожить, пока другой спал. На второй день ко мне вернулась некоторая храбрость, и мне захотелось пойти взглянуть на чудовище, которое составляло постоянный предмет наших разговоров. Но м-с Рейхардт отговорила меня. Она объяснила мне, что это был питон — гигантская змея из породы боа, которые водятся на северном берегу Америки. Вероятно, ее прибило к нашему острову на стволе дерева. Нанесенные мною раны едва ли могли причинить большой вред такому огромному гаду, и он, без сомнения, подстерегал нас где-нибудь вблизи, готовый броситься на нас при первом нашем появлении. На третий день, однако, видя, что ничего особенного не случилось, я решился пойти разузнать, что ожидает нас. Тайком выбрался я из хижины, вооруженный новым луком с большим запасом стрел, топором и американским ножом.
Я вполне готовился вступить в новый бой, если к тому представится надобность, и осторожно пробирался вперед, зорко оглядываясь кругом и прислушиваясь к каждому шороху, пока, наконец, не добрался до места нашей первой борьбы. Признаюсь, что я с трудом переводил дух, и сердце мое усиленно билось по мере приближения к тому дереву, близ которого я оставил своего страшного врага.
К великому моему удивлению, питона нигде не было видно. Земля вокруг дерева была усыпана ветками и листьями, большая часть коры его стерта в порошок, а у подножья стояла лужа крови, смешанная с листьями, обломками стрел и землей.
Питон исчез — но куда? Не без страха стал я искать следы его отступления и легко нашел их. С натянутым луком и приготовленной к спуску стрелой я пошел по кровавому следу, который ясно виделся на траве. Он вел от дерева по прямому направлению к морю и там исчезал. При этом открытии я вздохнул свободно.
Без сомнения, чудовище пережило наше столкновение, но было уже за сотни миль от нас, и трудно было предполагать, что оно вернется туда, где его так нелюбезно встретили. Я поспешил домой, чтобы сообщить м-с Рейхардт эту приятную новость.
ГЛАВА XLII
Тщетно ожидал я появления корабля. День за днем глядел я в подзорную трубу на океан, но все напрасно. Иногда мне казалось, будто на горизонте показывается судно; тогда я разводил костры и поливал огонь водою, чтобы было побольше дыма, как это делал Джаксон, но из этого ничего не выходило. Или зрение мое обманывало меня, или мои сигналы не были видны с корабля, или же, наконец, корабль шел по другому направлению. Иногда бывали бури и, вероятно, были и крушения где-нибудь на море, но никаких обломков к нашему острову не прибивало. Я начинал думать, что мы обречены на то, чтобы провести всю жизнь на этой скале, и мужественно боролся сам с собою, стараясь покориться своей судьбе. Желание увидеть свою родину, разыскать деда и вручить ему бриллианты часто смущало меня, но возможность покинуть остров казалась мне настолько отдаленной и сомнительной, что мало-помалу я перестал думать об этом. Пояс с бриллиантами потерял для меня всякий интерес и цену; горсть пшеницы доставила бы мне гораздо больше удовольствия. Я уже давно не видел пояса и не осведомлялся о нем.
Так однообразно проходила наша жизнь, без всяких приключений, когда однажды в воздухе почувствовалось приближение сильной бури. Страшный ураган, сопровождаемый раскатами грома и ярким сверканием молнии, продолжался весь день и целый вечер. Ветер вырывал деревья с корнями, снес наши пристройки, произвел страшные опустошения в нашем саду и грозил разрушить нашу хижину. Нечего было и думать о сне, пока бушевала эта ужасная гроза и буря.
Мы сидели молча, прислушиваясь к треску досок и поминутно ожидая полного разрушения нашего дома. К счастью, кора, которою я покрыл крышу, отчасти защищала нас от проливного дождя, но в некоторых местах вода все же просачивалась и образовала на полу целые лужи.
Гром все еще гремел, но с некоторыми промежутками. Раскаты его иногда были так сильны, что действовали на нас ошеломляющим образом. М-с Рейхардт стояла на коленях и горячо молилась; я также с благоговением произносил слова молитвы. Ночь была действительно ужасная, и положение наше далеко не безопасное, хотя мы и были под кровом. Непрерывная молния, казалось, окружала нашу хижину со всех сторон, угрожая сжечь ее дотла, а гром гремел над самой нашей головой, как бы готовый разразиться над нами и сломить трещавшие доски, которые защищали нас от его ярости.
Раза два во время урагана мне казалось, что я слышу какие-то звуки, не похожие на раскаты грома. Они были не так сильны и не так перекатывались, а как будто приближались и становились все яснее и яснее.
— Боже милосердный! — воскликнула м-с Рейхардт. — Это выстрелы с какого-нибудь корабля!
Ветер как бы утих на мгновение, и раскаты грома прекратились. С затаенным дыханием прислушивались мы к тем звукам, которые только что поразили наш слух; они не повторились, но через несколько минут мы услыхали какое-то страшное сочетание криков, возгласов и стонов. Кровь застыла в моих жилах.
— Корабль только что потерпел крушение! — прошептала м-с Рейхардт, едва переводя дыхание. — Господи, пощади его команду!
Она опять бросилась на колени и погрузилась в молитву о тех несчастных, которые боролись в когтях смерти.
Ветер продолжал завывать, гром опять гремел с прежней силой, но среди бушующих стихий мне казалось, что я изредка слышу пронзительные крики о помощи. Раз или два я попытался выйти из хижины, но не мог решиться оставить м-с Рейхардт одну. К тому же я вполне сознавал, что, пока не стихнет ураган, я не буду в состоянии оказать никакой помощи экипажу корабля. Я ждал окончания грозы с нетерпением и страшным беспокойством в сердце. Она утихла только с восходом солнца. Ветер спал; гром и молния прекратились; дождь стихал, и мало-помалу начинало светать.
Я собрался выйти; м-с Рейхардт не захотела отстать от меня, считая, что может быть чем-нибудь полезной мне.
Она захватила в корзиночку некоторые вещи, которые, по ее мнению, могли пригодиться, и последовала за мной на ближайшие к морю утесы.
Когда мы дошли до них, глазам нашим представилась самая необыкновенная картина: море было усеяно досками, мачтами, бочонками, лодками, пустыми гнездами из-под кур и множеством других предметов.
Волны прибивали их к скалам, выбрасывая на берег в тех местах, где скалы были пониже.
В некотором расстоянии от берега лежал остов прекрасного корабля. Мачты его свалились за борт, палубы были открыты — одним словом, он представлял собой картину полного разрушения. Его, очевидно, залило волнами, и море унесло за собою все, что не могло противостоять его яростному натиску.
Мы тщательно разглядывали корабль, страшась и вместе с тем надеясь увидеть на нем человеческое существо, нуждавшееся в помощи. Но все было мертво и пусто. Оставалось предположить, что весь экипаж корабля пересел на лодки, что лодки эти затонули, а люди сделались жертвой акул. Если бы они остались на корабле, то были бы спасены, так как его выбросило из воды сухим и невредимым. Убедившись, что поблизости нет акул, я спустил в воду мою маленькую лодку; мы оба взяли по веслу и начали грести по направлению к кораблю. Через несколько минут мы уже подъезжали к нему. Мне удалось вскарабкаться на палубу, и я принялся тщательно осматривать корабль.
Я проник всюду, куда можно было проникнуть, поражаясь количеством предметов, которые представлялись моим глазам. Всего было в изобилии, и почти все это были предметы, мне незнакомые; я был ошеломлен разнообразием и новизною всего, что видел.
Между прочим, я отыскал где-то морской канат, притащил его на палубу и привязал нашу лодочку к кораблю; затем наскоро устроил веревочную лестницу, которую перебросил м-с Рейхардт, и через несколько минут она уже стояла рядом со мною. Она объяснила мне значение многих предметов, казавшихся мне непонятными, и помогла мне выбрать то, что могло быть нам полезным. Она хорошо знала внутреннее устройство корабля, и, слушая ее объяснения, я поневоле удивлялся гениальности человеческого ума, изобретающего такие изумительные машины.