влечется другой женщиной? Ему надоест постоянно оправдываться и выслушивать упреки жены, и он под различными предлогами будет проводить время вне дома. Будет ссылаться на работу, на командировки, а сам в это время будет с какой-нибудь свидетельницей по делу или даже обвиняемой…
Она так хорошо представила себе свою жизнь с Павлом, что чуть не заплакала.
Машина Хованского, чужая, незнакомая, доверившись ей, мчала их в Подольск. Было время обо всем хорошенько подумать. Нет-нет, она не станет торопиться и выходить замуж за Журавлева.
Это Наташе было бы выгодно, если бы Женя ушла из дома, развалив семью, она сама бы хозяйничала в доме, а потом и Бориса приручила, сделала бы его своим любовником. А Петр, как-нибудь застав парочку, поссорился бы с братом и точно ушел бы из дома, купил бы себе другой или просто перебрался в московскую квартиру, взяв с собой маленькую Милу. И вот тогда Наташа заняла бы место Жени в доме. И даже в случае, если бы Борису удалось забрать у Жени сына, уговорила бы его вернуть мальчика матери, и остались бы они в доме вдвоем.
— Он стал бы королем, а она — королевой. — Женя не заметила, как произнесла это вслух.
— Вы о чем? — спросил ее Хованский.
Женя от неожиданности чуть не затормозила, как если бы Хованский дал понять, что ему удалось услышать ее мысли. Какое же это счастье, что люди пока еще не научились читать чужие мысли. Вот веселуха началась бы! Все переругались бы, перессорились, на свете начался бы такой хаос! Это как на маскараде сбрасывают маски! Ведь все кругом лгут!
«И я тоже лгу», — с досадой подумала Женя.
И тотчас вспомнила слова Реброва о том, что это он, оказывается, поговорил с Павлом и что именно после этого разговора Журавлев перестал отвечать на ее звонки. «…Ну не могу я спокойно смотреть, как разваливается ваша семья».
Получается, что Валера — истинный друг Бориса и семьи. И, как может, пытается примирить супругов и сдерживает Журавлева в его желании отбить жену друга.
Но сейчас надо было что-то ответить Хованскому.
— Да это я так, сама с собой… — вздохнула она. — Хотела спросить вас, Алексей, как давно вы знакомы с Борисом?
— Лет восемь примерно. Он защищал моего друга, мы вместе ездили в Псков, искали свидетелей…
Женя вспомнила, как Борис сказал, что они вместе ездили в командировки. Так вот по какому делу!
— И как все прошло? Удалось защитить вашего друга?
— Да. Его оправдали, это не он убил свою жену.
— Ух… Какое обвинение!
— Дело было сложное, у моего друга не было алиби, вернее, надо было просто найти людей, с которыми он ехал вместе в купе… Вот так мы с Борисом и оказались в Пскове. Поближе познакомились. Нашли свидетелей! И когда он выиграл дело, мы на радостях все вместе отправились на море на неделю. И так хорошо провели время! Расслабились… Потом туда приехала Эмма, моя жена с детьми, а Борис уехал. Но с тех пор мы постоянно были на связи, хотя встречались редко. У всех дела, работа, семья. Я был рад, когда узнал, что Борис женился.
— А кто же убил жену вашего друга?
— Ее брат. Ради наследства. Он вообще жил в Германии, и никто не знал, что он приехал в Москву, что выследил сестру, придумал, как ее убить… Короче, все дело в наследстве. Вот так.
— Алексей, скажите, кто, по-вашему, мог убить Валентину? Или же вы полагаете, что это несчастный случай?
— Она должна была вернуться домой, понимаете? И когда мы с ней расставались, на ней был черный пеньюар, а не эта синяя сорочка. Она или сама переоделась, во что я не верю, либо ее переодел убийца. Повторяю, она должна была переодеться, вернее, просто одеться и вернуться домой.
— С чемоданом?
— Кстати, хорошо, что обратили на это внимание. Чемодан. Дело в том, что ее чемодан до сих пор находится в моей машине, да, здесь, в багажнике! Вот черт, я забыл ей его отдать, поднять в квартиру. Она же с ним должна была вернуться домой, мол, вот, Юра, я вернулась, в Сочи дожди, и все такое. Получается, что она домой так и не возвратилась. Вы видели, — Хованский снова и снова возвращался к одежде убитой, — что на ней было надето? Какая-то темно-синяя нейлоновая сорочка… Но я прежде не видел на ней ее. И в квартире ее не было. Чаще всего надевала черный пеньюар, а так… она предпочитала ходить передо мной обнаженная. Она была в нем, когда мы с ней прощались на пороге. Повторяю, она должна была одеться и поехать домой. Конечно, потом-то она вспомнила про чемодан… Не знаю. Все странно. Откуда взялась эта сорочка? Разве что она успела побывать дома?
— Хорошо. Давайте рассмотрим эту версию… Итак. Валентина после вашего ухода переодевается, вызывает такси и едет домой. Приезжает и объясняет мужу, что вот, вернулась из Сочи, там дожди. А муж спрашивает ее, где же чемодан?
— Знаете, она за словом в карман бы не полезла, сказала бы, что чемодан оставила в камере хранения, чтобы не таскаться с ним. Выкрутилась бы.
— Предположим. Что дальше? Она дома переодевается во все домашнее… Но эта синяя сорочка, эти чулки… Согласитесь, это явно не домашняя одежда.
— Согласен, она выглядела так, словно собиралась на свидание или только что рассталась с мужчиной, — с горечью проговорил Хованский. — Мне и Боря об этом сказал.
— Так, может, у нее был и другой мужчина?
— Откуда мне знать? Признаться, это предположение для меня смерти подобно. Да, мы с Валей, конечно, были великие обманщики, мошенники, любовники… Мы обманывали наших супругов ловко и долго. Но чтобы обманывать друг друга? Зачем? Я был уверен, что Валя со мной счастлива и получает от меня все то, что иссякло в ее браке. Не представляю себе, чтобы она после нашего свидания встретилась в нашей же квартире с другим мужчиной. Боря сказал, что забрали постельное белье на экспертизу, что если Валя была с другим, то это определят… Женя, Борис сказал мне, что вы можете помочь следствию, поговорить с кем-то, что-то разузнать, поэтому я с вами так откровенен. Но поверьте мне, я же знаю Валю, она не такая! Ну, не было другого мужчины! Она была только со мной. И когда мы с ней расставались, она была жива и здорова, мы еще поцеловались на пороге на прощание… Знаете, это как раз тот случай, когда жалеешь, что никто из соседей нас не застал…
— Да уж… — обронила Женя.
И друг вспомнила слова Бориса: «Да в том-то и дело, что, скорее всего, он ее и убил. Непреднамеренное убийство. Видимо, толкнул, она ударилась виском об острый угол мраморного столика. И умерла».
Вот же память! Раз, и подсунула такое, когда она уже успела свыкнуться с невиновностью Алексея!
Почему он употребил это страшное слово «убил»? И почему сразу предположил, что Хованский толкнул Валентину?
А что, если Валентина принимала другого мужчину не на Добролюбова, в любовном гнездышке, а в другой квартире? Предположим, в этом же доме? Соседка ясно же дала понять, что в этом доме не одна такая съемная квартира, которую используют для свидания. И камеры там отключены по этой же причине.
Она позвонила Реброву:
— Валера, если можно, проверьте камеры в доме. Если они залеплены чем-то, то убийца проживает не в этом доме, он не знает, что камеры не работают, поэтому и решил обезопасить себя. А если не залеплены, то Валентина могла встречаться с кем-то из этого подъезда…
Ребров внимательно выслушал.
— Ладно, я пошлю людей. Ты где?
— Везу Алексея домой.
— Я понял. Мы будем вечером, знаешь, да? Что привезти? Может, эклеров? Рядом с нами открылась новая кондитерская…
— Эклеры — это прекрасно. Сам знаешь.
— Какое счастье, что дело ведет Ребров, — сказал Хованский. — Москва такая большая, и дело оказалось именно в его районе.
— И Журавлев, — обронила Женя с единственным желанием хотя бы произнести заветную фамилию. Ну и заодно узнать, знаком ли Алексей с Павлом.
— Борис сказал, что он тоже хороший следователь, порядочный человек и что они с Ребровым друзья. Бог даст, с меня снимут подозрение. Лишь бы не посадили. У меня же семья. Да, конечно, я виноват перед Эммой и детьми, но лучше, если я все-таки останусь на свободе, чтобы помогать им, обеспечивать.
— Вы знаете, что подозрение может упасть и на вашу Эмму, — не смогла не сказать это Женя.
— Подозрение-то может упасть, да только вы не знаете мою жену. Вокруг нее всегда кто-то да есть. То подруги, то няни, то моя теща, то маникюрша придет, то массажистка… Уверен, что у нее есть алиби. И если и будут допрашивать ее, то формально. Но ничего хорошего обо мне она, конечно, не скажет. Понятно же, что она злится на меня, хотя и подозревала, что у меня кто-то есть. Неоднократно мне об этом говорила, но не упрекала, как это делают другие жены, а скорее констатировала как факт… Мол, знаю я все про тебя, Леша, но где-то и понимаю. Надоели мы тебе, страшно надоели.
— И вы поверили ей? Поверили, что она не страдает?
— Знаете, когда человек разлюбил, может, и не страдает. Не знаю… Признаюсь, я пользовался своей вседозволенностью и безнаказанностью. Жил в свое удовольствие, и ей давал жить.
— Получается, откупались от нее?
— Наверное.
— С детьми много проводили времени?
— Безусловно! Вот уж на детях эта моя личная жизнь точно никак не отражалась.
Женя позвонила Галине Петровне, чтобы попросить приготовить комнаты для гостей, поговорить об ужине и спросить, не надо ли чего купить.
— Напишите мне список, я заеду… — И, поговорив с домработницей, повернулась к Хованскому: — Суп закончился. Ужин только готовится. Предлагаю заехать куда-нибудь и пообедать, вы как, не против? Вернее, не так. Я просто приказываю вам соглашаться, потому что я теперь несу за вас ответственность. И вам явно надо подкрепиться. Горячий суп вас может спасти!
Обедали уже в Подольске, в ресторане. Заказали домашнюю куриную лапшу, салат и чай. И пока ждали, Женя достала телефон и, сгорая от нетерпения, принялась искать в ютубе ответ на свое предположение. И когда на весь ресторан раздался истошный женский крик и все посетители повскакивали со своих мест, а проходящая мимо официантка от испуга уронила поднос с грязной посудой, Женя с облегчением вздохнула.