Пока он может быть спокоен. Никто из монголов не видел удивительных синих глаз молодой вдовы. Но стоит им узнать, какое сокровище скрывает его юрта, как даже он, личный врач самого барса степей, не сможет защитить Гюзель от похотливых самцов!
Катя вошла в юрту и осмотрела свой уже примятый, запылившийся наряд. Если она здесь задержится, придется подумать ещё о какой-нибудь одежде.
Но позже выяснилось, что об этом уже подумал Тахаветдин.
Некоторое время спустя, многозначительно покашляв, он появился перед нею, предусмотрительно закутанной, в сопровождении Цырена, который нес огромный узел.
– Подарок для ханум, - торжественно провозгласил врач. - То, что не понравится Гюзель, она сможет отдать своей служанке.
– Какой служанке? - удивилась Екатерина. - У меня нет никакой служанки.
– Знатная женщина не должна обходиться без служанки, - важно проговорил Тахаветдин.
Катя украдкой вздохнула: что поделаешь, положение обязывает. Она - не просто вдова военачальника, но и женщина, обладающая золотой пайцзой. Такие имеют лишь те, кто приближен к особе великого полководца.
Дождавшись, когда монгол ушел, она растормошила Антипа. Он спал, свернувшись в клубочек и был похож не столько на неусидчивую белку, сколько на ленивого домашнего кота.
– Слышал, мне служанку дают!
– Заполошная ты, Катерина, - недовольно пробурчал домовой. - Чего кричишь, чего будишь, ни днем, ни ночью от тебя покоя нет!
– Если ты хотел покоя, оставался бы с Венустой, - шикнула на него девушка. - Как ты не поймешь: теперь рядом с нами постоянно будет находиться посторонний человек.
– Посторонний! А то Венуста не учила тебя, как быть, если рядом посторонний. Двое разговаривают, третий не слышит, - он медленно вылез из кузовка.
И правда, Катя постоянно забывала о своих недавно приобретенных магических знаниях. Она ведь могла блокировать не только свои мысли, но и чужие уши.
– У тебя нет больше орехов? - затеребил её усевшийся на плечо Антип.
– Только засахаренные сливы.
– Зубы только портить об них, - бормотнул он. - Ладно, давай!
Домовой-белка на этот раз, взяв лакомство, сам отправился сидеть у входа в юрту, а Катя тем временем решила посмотреть принесенный врачом узел.
Это было не что иное, как трофеи завоевателей, вытащенные из сундука какой-то русской женщины. Как видно, небедной. Платья, салопы, ферязь - все было из сукон дорогих, привозимых из дальних земель расторопными караванщиками или из Европы ганзейскими торговцами, голландскими моряками.
Расшиты они были тоже дорогими золотыми нитями, а один кокошник, украшенный жемчугом, вообще выглядел произведением искусства.
Соболий полушубок был таким легким и мягким - швов почти не ощущалось, что Катя подумала:"Русские утеряли со временем рецепты выделки шкурок." Она ни разу прежде не видела так тонко выделанного меха...
Но особенно привлекли её внимание серебрянные серьги. Конечно, серебро - не золото, но здесь взор завораживала работа. Тонкая, филигранная. Серебрянные звенья переплетались с камешками бирюзы так затейливо, словно неизвестный ювелир с их помощью рассказывал какой-то захватывающий рассказ, прекрасный и таинственный...
Она не выдержала и вдела их в уши. Посмотрела на себя в зеркальце, которое нашла среди вещей Тахаветдина.Такое зеркальце стоило немалых денег, а врач, похоже, тщательно следил за собой.
Из зеркала на неё взглянула прекрасная незнакомка - серьги придавали ей особый изыск.
– Вот вам! - гордо сказала Катерина, адресуясь неизвестно к кому.
Одежду неизвестной женщины ей брать не хотелось и она уже решила, что откажется, объяснив свое нежелание обычной брезгливостью мусульманки к христианским тряпкам.
Она села на ковре посреди разноцветных ярких подушек. Можно было бы поспать - впереди их с Антипом ожидала ночь, полная забот. Надо было незаметно исчезнуть из лагеря, чтобы попытаться вытащить с поля Мирошку если он ещё жив - и спрятать понадежнее...
– Идут! - прервал её мысли писк Антипа.
Она опять закрылась покрывалом. Идут? Тахаветдин со своим слугой или... Наверное, Кате ведут обещанную служанку.
Действительно, монгол вошел, втолкнув в юрту замешкавшуюся у двери женщину... Какую там женщину, девушку лет четырнадцати-пятнадцати. Русскую полонянку.
Сегодняшний день, видно, оказался для неё таким кошмаром, таким шоком, что она не могла уже как-то реагировать на происходящие события. Она превратилась - хорошо, если ненадолго - в покорное, измученное животное, которое почти не воспринимает страданий, боли и даже окриков. Особенно на чужом незнакомом языке.
На лице Тахаветдина была написана брезгливость. Рубашка на полонянке висела клочьями, в дыры почти полностью виднелась грудь, но у молодого врача при виде её полунаготы даже не возникло желания - в скольких руках она за сегодняшний день побывала! От неё до сих пор исходил запах бравших её мужчин!
"Брезгует он! - сердито подумала Катя. - А кто сделал девчонку такой? Уж в чем, в чем, а в любви к грязи русских обвинить нельзя..."
Она отбросила с лица покрывало - не до церемоний! - и властно проговорила:
– Велите Цырену принести в юрту горячей воды!
Если Тахаветдин и замешкался, то лишь от восхищения: какая женщина! Она достойна быть женой самого кагана![5]
Врач поймал себя на том, что спиной пятится к выходу, невольно кланяясь. Велик и всемогущ Аллах! Недаром Тахаветдин не разменивал себя на других, недостойных. Такая женщина - подарок судьбы.
Русская пленница продолжала стоять посреди юрты, бессильно опустив покрытые синяками руки. Сколько же унижений ей пришлось вынести, чтобы превратиться в такое безучастное существо?
– Садись, - мягко проговорила Катя, коснувшись её плеча.
Услышав родную речь, девушка было радостно встрепенулась, но тут же в её глазах появилось такое отчаяние, что Катя даже пожалела об изменении своего облика.
– Садись, - повторила она и показала рукой на подушки.
Девушка села на пол юрты там же, где и стояла. А если точнее, рухнула.
– Антип! - позвала Катя. - Сливы все съел?
– Зачем ей сливы? - отозвался домовой. - Она и есть их не станет.
– Давай, не жадничай!
Несчастная пленница недоуменно посмотрела на белку, сующую ей в руку засахаренный фрукт. Вдруг её лицо озарилось нежной улыбкой, и тут же стало ясно, что девушка в недалеком будущем обещает стать настоящей красавицей. Остававшаяся в ней некоторая юношеская угловатость мешала это сразу увидеть.
– Векша! - проговорила она, поднося сливу к губам. - Векша!
Антип на всякий случай отбежал подальше: кто знает, что придет на ум этим женщинам? Вовремя не увернешься, до смерти затискают...
Недовольный Цырен - свободного человека заставляют прислуживать женщине, как презренного раба - вместе с Ахмедом, который отнесся к поручению господину куда спокойнее, втащили в юрту деревянную кадку с горячей водой. И протянули Кате кусок душистого мыла.
– Господин передал.
Кажется, в этом враче можно найти немало привлекательныхз черт.. Антип! - Катя взглянула на домового, и он шмыгнул прочь из юрты. Но далеко не побежал, а здесь же, у входа, прилег в траву. Небось, легкомысленная девчонка забудет о том, что кругом враги...
Сначала Катя омылась сама, поливая на себя из кружки, которую отыскала в присланных Тахаветдином вещах. А потом посмотрела на полонянку, сидящую в прежней позе.
– Тебя как звать?
– Алена.
– Раздевайся, Алена! - почти приказала Катя, стараясь не выдавать голосом охватившую её жалость: на девушке не было живого места от синяков, царапин и укусов. - Залезай!
Екатерина кивнула на кадку. Та покорно влезла, и лишь когда Катя стала расплетать ей косы, спохватилась:
– Я сама!
Екатерина с улыбкой наблюдала, появление на измученном лице девушки первых проблесков чувств, как если бы горячая вода смывала что-то с самой её души.
– Давай помогу, - предложила Катя, поливая из кружки на волосы Алены и намыливая их душистым мылом.
– Дорогое, - шепнула та, вдыхая его аромат.
Катя вынула из подаренного врачом узла с одеждой длинную до пят рубаху попроще. Впрочем, и такая, похоже, была прежде Алене недоступна. Она дала её на себя надеть с некоторым трепетом.
Теперь, после того, что ей довелось пережить, происходящее казалось девушке сном или прелюдией к чему-то ещё более страшному. Она с надеждой вглядывалась в лицо Екатерины. Почему она так с нею носится, к чему готовит?
– Ко сну! - рассердилась Катя, для которой рассуждения юной полонянки не были тайной. - Сейчас от тебя одно требуется: заснуть и проспать до утра. Утро вечера мудренее. Знаешь такое?
– Знаю, - робко улыбнулась девушка.
Алена высушила волосы, заплела на ночь косу, и Катя не стала полагаться на хрупкую человеческую природу, а просто усыпила девушку... Вот только что делать с кадкой? Но Тахаветдин предусматривал все. Некоторое время спустя у входа в юрту послышался его голос:
– Гюзель!
– Можете выносить! - она царственным жестом показала на кадку и прикрыла покрывалом улыбку при виде недовольного лица Цырена.
– Моя пэри довольна? - ласково осведомился Тахаветдин.
– Пэри довольна, - Катя нарочно стояла у входа, чтобы не допустить врача в его юрту. Пусть до времени не знает, что полонянка спит на его лежанке.
– Мы могли бы вдвоем полюбоваться луной, - начал издалека Тахаветдин.
– Господин нетерпелив, - тем же тоном попеняла ему Катя. - Что скажут люди? Не прошло и дня, как она забыла своего мужа.
Она вовсе не питала иллюзий насчет того, что людям все равно, как она относится к смерти Садыбая. Война - совсем не то, что мирное время. Но врач понял её так, как нужно.
– Спокойной ночи, царица моей души. Сегодня я не нарушу твоего покоя. Я буду мечтать о тебе и просить Аллаха, показать мне тебя во сне...
Во сне - это совсем другое дело! Во сне - это пожалуйста. Она снизошла и нежно пожала его руку, отчего врач пошел в юрту к другу совершенно счастливым.