– Царапался!.. А как ты узнал, что попугай - это я?
– Я все слышал. На этой маковке все хорошо слышно.
– И ты не очень торопился.
– Надейся добра, а жди худа. Что ж на рожон-то лезть? Да и помочь тебе чем? Себя бы сберечь. Худо-бедно...
– Господи, кому нужен воробей?
– Есть тут один монгол. Глупый, как мышь запечная! По воробьям стреляет. С нукерами спорит, что из самодельной пращи, камнем, убьет воробья.
– И убивает?
– Всегда. И каждая убитая птица приносит ему доход в два дирхема. Это по-ихнему деньги называются.
– Я знаю... Антип, мог бы ты в клюве унести манускрипт?
– Чего?
– Ну, такая бумага, в трубочку свернутая.
– А разве бумага тяжелая? Я у Венусты листки таскал - легкие.
– Это бумага старинная, потому тяжелая. На ней, так сказать, пыль веков.
– Зачем же мне пыль таскать?
– Помолчи, глупый! Это я иносказательно... Лучше обрати внимание на этого человека, что с Полактией разговаривает. Скоро он кланяться начнет, так ты тот сверточек хватай и беги!.. То есть, лети отсюда подальше...
– Она же догонит. В крысу превратит.
– Далась тебе эта крыса!
– Поневоле забоишься, когда тебя все ею пугают.
Полководец как раз рассыпался в комплиментах. Он кланялся, говорил, что ему и прежде рассказывали: любимая жена императора - женщина умная и красивая, но он все-таки не ожидал, что её красота окажется столь совершенной.
То ли Полактия Фортунатовна увлеклась своей игрой, то ли и вправду ей вскружили голову эти восхваления, а только на некоторое время она забыла о Кате. Да и к чему ей было помнить, если девушка была упрятана так надежно. Потому птичий пересвист она не услышала. Или не обратила внимания.
По её мнению, Екатерина должна была сидеть тише воды, ниже травы и переживать свое поражение. Нашли кого посылать Воронцова с Вяземским!
А Катя в это время лихорадочно соображала, нельзя ли как-нибудь отыскать заговоренную палочку, которую она предусмотрительно воткнула в прическу, сооруженную Аленой. Вот только не могла придумать, как её на себе отыскать? Теперь палочка - одна из её многочисленных перьев. Не станешь же выщипывать их все, чтобы отыскать то, единственное.
Антип добросовестно выполнил свою работу, хотя для маленького воробья старинный свиток с печатью был безмерно тяжел. Тут, видимо, сказалась природная цепкость домового - то, во что он вцеплялся, из рук - простите, из клюва! - он не выпускал.
Полководец откланялся и великая ханша, кивнув ему на прощанье, сказала:
– Все, на сегодня больше никаких приемов.У меня есть кое-что поинтереснее.
Она небрежно бросила в кучу даров, которые просто лежали горкой посреди её шатра, роскошную не то корону, не то диадему, перевела взгляд на маленький столик из слоновой кости и слова замерли у неё на губах:
– Как ты это сделала?
– Что? - притворилась непонимающей Катя - крик попугая звучал пронзительно и издевательски. - Что сделала? Что сделала?
– Не притворяйся! - гневно прикрикнула на неё маг. - Я спрашиваю, куда ты дела трактат Ибн Сины?
– Я его не брала! - птица качнула головкой с хохолком.
Ее слова были правдой, и Полактия Фортунатовна поняла это.
– Уж не хочешь ли ты сказать, что её украл Джэбэ?
Она на секунду замерла. Видно, проследила путь полководца и проверила, нет ли с ним рукописи.
– Конечно, он не брал. Да и как бы осмелился? Кто-то здесь был... Наверное, ты хочешь остаться в образе птицы!
– Скажите, а Эраст знает, что вы со мной сделали? - не отвечая на её зловещий вопрос, спросила Катя.
Великая ханша на глазах будто уменьшилась в росте, и словно поникла, но потом встрепенулась, рассудив, что Екатерина об их размолвке знать ничего не может.
– Откуда же? - усмехнулась она и добавила. - А ты все равно сказать ему не сможешь.
– И он не поинтересуется, где я?
– А зачем ему этим интересваться? Он помешан на своих компьютерах. Что ему какой-то тринадцатый век? А насчет интереса к тебе... У него есть невеста. Из хорошей семьи. Очень красивая...
– И вчера он был здесь, чтобы подобрать для неё обручальное кольцо?
Даже под густым слоем рисовой пудры, которой по последней монгольской моде была густо напудрена Полактия Фортунатовна, было видно, как она побледнела.
– Ты хочешь сказать, что Эраст...
– Был в моей юрте.
– Но это невозможно. Он не знает заклинания Черной Дыры...
– Значит, он сам его вычислил, с помощью своего компьютера.
– Да что может компьютер против магии! Только зачем он это сделал? Пошел на заведомый риск. А если бы его затянуло в воронку...
– В воронку?
– Когда переходишь в другое время, всегда есть опасность попасть в водоворот времени. Магическое заклинание помогает нам удержаться на краю, но новичка может в водоворот затянуть и отшвырнуть так далеко, что он вовек не сможет оттуда выбраться!
Катя промолчала: пусть великая ханша разговаривает сама с собой. И без аккомпанимента жутких скрежещущих звуков, которые идут из горла попугая...
– Молчишь? Ну, я и так все узнаю. Птица останься, девушка иди сюда!
Маг начертила в воздухе пентаграмму и Катя, к своему удивлению почувствовала, что раздваивается. То есть, её тело осталось в клетке на жердочке, а внутреннее содержание, или душа, тихо соскользнула на пол призрачной фигурой Кати до её птичьего существования, и остановилась перед великой ханшей.
– Рассказывай, где ты его видела? Когда? В каком обличье?
Катя не видела в утаивании никакого смысла, потому рассказала матери Эраста обо всем. И о том, как не застал её на месте, и о том, как пытался предупредить её в лесу, но у него не хватило силы на поддержание образа и силуэт юноши истаял...
– Конечно, ведь он не знает, как сохранять и восстанавливать энергию, отданную Черной Дыре. Я всегда говорила, учись, знания за плечами не носить, но он считал, что магия ему никогда не понадобится.
Она невольно вздохнула: получалось, что сын пошел против матери, откуда-то узнал о её планах. Неужели Леон ему все рассказал? Неужели её предположение о том, что муж влюбился в Катерину, верно?
Между тем, Катя как бы невзначай поднесла руку к прическе и коснулась заговоренной палочки. Если бы Полактия Фортунатовна не была так взволнована, она бы увидела её - единственную вещь, не ставшую прозрачной после раздвоения Екатерины.
Но её опять взяла в оборот ревность, и магиня за это тут же поплатилась. Катя вынула из прически палочку и произнесла нужное для такого случая заклинание:
– Ты в меня, я - в тебя!
И коснулась руки стоявшей напротив женщины. На мгновение она увиделах в глазах мага-историка целую гамму чувств: растерянность, невольное уважение, сожаление, впрочем, запоздалое, а затем в наступившей тишине пронзительно крикнул попугай:
– Ведьма!
– Чья бы корова мычала! - безо всякого пиетета расхохоталась Катя и с удовольствием потянулась.
В оболочке попугая ей было так тесно! Иное дело - в образе великой ханши. Хотя она и не такая молодая...
– Э, да у вас же остеохондроз! - нарочито разочарованно сказала Катя. - И сердечко пошаливает. Но что делать, женщиной, хоть и преклонного возраста, ощущать себя намного лучше...
Не выдержав больше серьезной мины, девушка опять рассмеялась и услышала, как попугай в бессилии долбит клювом решетку.
Полактия Фортунатовна попалась в собственную ловушку. В личине попугая она не могла творить заклинания, потому что сама наложила запрет на магические действия человека, находящегося в образе этой птицы. Но и Катя не могла вернуть себе прежний вид, потому что заклятие, наложенное Полактией Фортунатовной, могла снять только она сама.
Выход был: снова обменяться телами, чтобы великая ханша произнесла над Катей магические слова.
Однако, пока девушка не могла верить магу, которая так коварно её обманула. Катя отплатила ей тем же, но сама от этого пока не очень выиграла.
Ничего, пусть черный историк посидит пока на жердочке, подумает. Ведет себя так, как она сама недавно советовала Кате.
А у девушки тоже были здесь незавершенные дела. прежде всего, опять запропал куда-то Антип. Катя вышла, не обращая внимания на склонившихся перед нею тургаудов, и посмотрела на маковку - никакого воробья на ней не было.
Слуги поначалу отправились следом за великой ханшей, но она отогнала их коротким:
– Прочь!
Антипа искать почти не пришлось. Катя все время смотрела под ноги и потому увидела его - распростертое маленькое тельце с перышками, отливающими хной. "Умер!" - подумала она. Испугалась и заплакала.
– Антипушка!
И увидела, как приподнялось маленькое веко птички.
– Другие не добили, так ты решила меня утопить... в слезах! - по привычке ворчливо сказал он.
– Жив!
– Лучше б я умер! - мрачно отозвался домовой. - Но в своем обычном виде, а не в этом жалком тельце... Хорошо, что от высоты у меня кружится голова. На лету качнуло, и потому дурак-стрелок лишь слегка задел меня камнем...
Она взяла воробья в руку и произнесла заклинание, восстанавливающее силы.
– Вот это другое дело, - сказал он, не открывая глаз. - Значит, тебе все же удалось обмануть ее?
– Не совсем. Свой облик без неё мне не вернуть.
– А она сама-то где?
– Как где? В клетке. Попугайствует.
– Венуста и Вяземский могут тобой гордиться... Еще немного подержи меня в своей руке и немедленно отправляйся искать мой кузовок!
– Как ты со мной разговариваешь? - возмутилась девушка. - Гляди, превращу тебя...
– Ищи кузовок! - повторил воробей и даже клюнул её в ладонь. - Разве ты забыла, что в кузовке мой дом?
Действительно, про дом она совсем забыла.
– Знамо дело, не свое! - чирикнул воробей.
Когда в юрте врача появилась сама великая ханша, Тахаветдин пал перед нею ниц.
– Что это? - ханша показала на стоящий у стены плетеный кузовок.
– Не знаю, - растерянно проговорил тот. Кате даже стало его жалко. Полактия Фортунатовна одним движением руки лишила его не только воспоминаний, но и чувств, так возвышавших его в собственных глазах и наполнявших жизнь молодого врача особым смыслом.