Уловив какой-то звук, она резко повернула голову и посмотрела назад на тропинку. Стволы деревьев чернели на фоне низкой линии горизонта. Ветер окончательно утих, но одежда стала влажной от ночной росы.
– Он не приедет. Вы же сами сказали. Лучше продолжайте, и побыстрее.
– Мы сели на ступень лестницы, и он снова начал говорить о себе. Мне не приходилось даже задавать ему вопросов. Речь его лилась сама собой… И это оказалось увлекательно. Он рассказывал о Германии в первые годы после войны. «В целости остались только реки». Я не могла понять, переводит он что-то из немецкой литературы, использует собственное воображение или просто повторяет чужие слова. – Она замолкла в нерешительности, но потом опять посмотрела в сторону тропы. – Как по ночам женщины осторожно разводили костры, а потом поспешно гасили их. А он научился спать в полом корпусе полуторатонной бомбы, подкладывая под голову огнетушитель вместо подушки. Даже изображал, как лежал с головой, повернутой набок, отчего затекала шея. Такие вот постельные игры. – Она порывисто поднялась на ноги. – Мне пора возвращаться к машине. Если он застанет ее пустой, то сразу сбежит. Пугливый, как котенок.
Тернер проследовал за ней до дороги, но плато теперь совершенно опустело, если не считать припаркованного у обочины «опеля» с выключенными габаритными огнями.
– Сидите в машине, – сказала она. – А на них не обращайте внимания.
Затем она словно впервые заметила следы побоев на его лице при свете лампочки в салоне и удивилась:
– Кто это вас так?
– Точно так же отделают Лео, если доберутся до него первыми.
Она снова откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза. Кто-то оборвал лоскут матерчатой крыши, и он свисал, как лохмотья на нищем. На полу валялся детский руль на пластмассовой трубке, и Тернер отбросил его в сторону ногой.
– Иногда я думала: «Ты же совершенно опустошена. Просто делаешь вид, что живешь». Но ведь женщина не осмелится думать так о своем возлюбленном. Он был умелым говоруном, актером, так мне теперь кажется. Он сам запутался в бесконечных словах: Германия и Англия, Кёнигсвинтер и Бонн, церковь и скидки, второй этаж и первый. Трудно ожидать, чтобы кто-то бился со всем этим и остался в живых. Порой он просто и откровенно прислуживал нам, – бесхитростно пояснила она. – Или даже мне одной. Как какой-то метрдотель. Когда он хотел, мы все становились его клиентами. Он не жил. Выживал. Он всегда только и делал, что выживал. До самого последнего дня. – Она прикурила очередную сигарету.
В машине было очень холодно. Она попыталась завести мотор, чтобы включить печку, но зажигание не сработало.
– После того первого вечера между нами все было как бы безмолвно решено. А тогда Роули разыскал меня, подошел, и мы покинули ресторан самыми последними. Он поссорился из-за чего-то с этим французом Лесером, но был очень доволен, потому что одержал в споре верх. Мы с Лео сидели на лестнице и пили кофе. Роули подошел и просто чмокнул меня в щеку… Что это было?
– Ничего.
– Я заметила огонек у склона холма.
– Велосипедист пересек шоссе. Его больше не видно.
– Он знает, как я ненавижу его поцелуи на людях, но понимает: я бессильна помешать ему. Наедине от него поцелуя не дождешься. Никогда. «Вставай, дорогая, нам нужно уезжать». Лео поднялся на ноги, как только заметил его приближение, но Роули словно и не заметил его. Муж подвел меня к Лесеру. «Вот перед кем тебе следует извиниться в первую очередь, – сказал он. – Из-за тебя она весь вечер одна просидела на лестнице». Мы вышли в холл, и Роули потянулся за своим плащом, но оказалось, что Лео уже держит его, чтобы помочь надеть. – Она улыбнулась, и в этой улыбке сквозила подлинная любовь, радость при воспоминании. – Меня он, казалось, теперь не видел вообще. Роули повернулся к нему спиной и сунул руки в рукава, а я заметила, как при этом напрягся Лео, как сжались его пальцы. Знаете, мне все это доставило огромное удовольствие. Мне хотелось, чтобы Роули повел себя именно так. – Она пожала плечами. – Я попалась на крючок. Хотела поймать мушку, вот и заглотила на наживку. На следующий день я поискала сведения о нем в красном дипломатическом справочнике. Но вы, надо полагать, уже успели узнать, что это за книга. Совершенно пустая. Тогда я позвонила Мэри Краббе и расспросила ее о нем. Просто так. Забавы ради. «Прошлым вечером я познакомилась с совершенно необычным маленьким мужчиной», – сказала я. Мэри чуть удар не хватил. «Милочка, учти, что он – чистейшая отрава. Лучше держись от него подальше. Он однажды затащил Микки в ночной клуб, и у него возникли потом крупные неприятности. К счастью, срок его контракта в декабре истекает и он отсюда уедет». Тогда я попыталась поговорить с Салли Аскью. Она может быть в таких случаях очень полезна. Я просто умирала от смеха. – И она действительно захохотала, а потом широко открыла рот, чтобы воспроизвести густой бас жены советника посольства по экономическим вопросам: «Полезный холостяк, если тебе не хватает гуннов». Таково уж положение. Нас в посольстве больше, чем их. Как и в городе. Целая армия дипломатов гоняется за кучкой немцев. Это же Бонн. Проблема в том, сказала Салли, что немцы снова становятся старомодны, как и наш Лео. А потому они с Обри неохотно, но поставили на нем крест. «Он из тех, кто подсознательно раздражает тебя, если ты меня понимаешь, дорогая». Я же была совершенно заинтригована. Даже возбуждена. Положив трубку, кинулась в гостиную и написала ему длиннющее письмо совершенно ни о чем.
Она снова попытала счастья с двигателем, но стартер даже не кашлянул. Ей пришлось плотнее завернуться в плащ.
– Дьявол! – прошептала она. – Где же ты, Лео? Зря ты так испытываешь мое терпение.
У черного «опеля» вспыхнули и погасли подфарники, словно подавая кому-то сигнал. Тернер молчал, но пальцами ощупал рукоятку гаечного ключа в кармане.
– Письмо вышло как у школьницы. Спасибо, что уделили мне столько внимания. Прошу прощения за отнятое у вас время, и, пожалуйста, не забудьте про обещанный фен. А потом изложила долгую, на ходу придуманную историю, как я отправилась за покупками в универмаг «Спанишер Гартен», а там одна старушка уронила монету в две марки. Она куда-то закатилась, и никто не мог найти ее, а пожилая леди настаивала, что расплатилась, поскольку деньги остались в магазине. Письмо я доставила в посольство сама, и в тот же день ближе к вечеру он мне позвонил. Есть две модели, сказал он. Более дорогая имела несколько скоростей, и к ней не требовался адаптер.
– Трансформатор.
– Что по поводу цвета? А я просто слушала его. Он сказал, что мне будет нелегко самой сделать выбор относительно скоростей и цвета. «Быть может, встретимся и все обсудим вместе?» Это было в четверг, и встретились мы здесь. Он сказал, что все равно приезжает сюда каждый четверг подышать свежим воздухом и посмотреть на игру ребятишек. Я ему, конечно, не поверила, но ощущала себя безмерно счастливой.
– И это все, что он сказал по поводу именно этого места? И вообще отлучек из посольства в рабочее время?
– Как-то обмолвился о том, сколько сверхурочных часов они ему задолжали.
– Кто?
– Да посольство же! Кроме того, Роули что-то у него отнял и передал другому сотруднику. Какую-то работу. И он стал использовать свободное время, чтобы приезжать сюда. – Хейзел почти восхищенно покачала головой. – Он ведь упрямее любого осла, – изрекла она. – «Они в долгу передо мной, – сказал он, – а я сам возвращаю долг себе. Только так я и умею жить».
– Мне показалось, вы упомянули о его нелюбви к высказыванию своих мыслей вслух.
– Это касалось более сокровенных мыслей.
Он ждал.
– Мы просто погуляли, полюбовались рекой, а на обратном пути держались за руки. И уже собрались уезжать, когда он вспомнил: «Я совершенно забыл, что должен был взять с собой фены и показать их вам». «Ничего, – ответила я. – Жаль, конечно. Значит, придется встретиться здесь снова в следующий четверг, согласны?» Это трудно себе представить, насколько шокировало его мое предложение.
Она умела подражать и голосу Лео: он звучал в ее исполнении то насмешливо, то властно, но она тем самым скорее исключала Тернера из общего круга, нежели делала третьим в их обществе.
– «Моя уважаемая миссис Брэдфилд…» – начал он, но я прервала: «Если приедете в следующий четверг, я разрешу вам звать меня просто Хейзел». Вела себя как настоящая шлюха. Так вы, вероятно, считаете.
– Что было потом?
– Каждый четверг. Здесь. Он парковал машину на дорожке, а я оставляла свою у шоссе. Мы стали любовниками, но не ложились вместе в постель. Хотя все было очень серьезно. Иногда он много говорил, иногда больше молчал. Он часто показывал мне свой дом по другую сторону реки, будто хотел и его мне продать. Мы бродили по тропинкам от одной вершины пологого холма до другой, откуда дом был хорошо виден. Однажды я принялась поддразнивать его: «Вы – подлинный дьявол. Покажите же мне свое подземное царство!» Но ему моя шутка не понравилась. Понимаете, он никогда и ни о чем не забывал. Именно эта черта помогала ему выживать. Ему не хотелось, чтобы я затрагивала темы зла, боли или чего-то подобного. Потому что он знал об этом не понаслышке. Испытал на себе.
– Но вы же зашли дальше в своих отношениях?
Он заметил, как ее лицо помрачнело, а улыбка пропала.
– Да, в постели Роули. Как-то в пятницу. Ведь в Лео сидит мститель, который почти и не таится. Он всегда был информирован об отлучках Роули: проверял в отделе командировок, просматривал заказы билетов, сделанные клерками. И заранее предупреждал меня: твой на будущей неделе отправляется в Ганновер. А потом в Бремен.
– Зачем Брэдфилд ездил туда?
– О боже. Видимо, у него были дела в консульстве… Лео, кстати, задавал мне такой же вопрос. Но откуда мне было знать? Роули никогда со мной ничем не делится. Порой у меня создавалось впечатление, что он следует по всей Германии за Карфельдом. Почему-то всегда оказывался в том городе, где проходил очередной митинг.