Отдел допросов или дознания, если вы сами еще не поняли, для нашей Службы в некотором смысле эквивалент Сибири, и, как я с удовлетворением выяснил, Смайли отбывал там ссылку не один раз, а дважды. Сначала, когда имел наглость заявить Пятому этажу, что в его недра мог проникнуть вражеский «крот», и вновь – через несколько лет – опять же за свою прямоту. А отдел отличается не только монотонностью сибирской жизни, но и отдаленностью, поскольку расположен не в главном здании, а в анфиладе похожих на пещеры кабинетов на первом этаже груды камней под солидным фронтоном на Нортумберленд-авеню в северной части Уайтхолла.
И подобно многим странным архитектурным сооружениям, окружающим его, помещение отдела знавало поистине славные деньки. Его начали использовать во время Второй мировой войны, чтобы принимать чужаков, выслушивать их подозрения, унимать страхи или – если удавалось наткнуться на нечто важное – вводить в заблуждение или угрозами заставлять помалкивать.
Если вы считали, к примеру, что заметили, как ваш сосед поздно ночью сидел, склонившись над радиопередатчиком, или видели в его окне непонятные мигающие сигнальные огни, но были слишком застенчивы или недоверчивы для обращения в местный полицейский участок. Если таинственный иностранец приставал к вам с расспросами о вашей работе, а потом неожиданно вновь появлялся рядом с вами в пабе, куда вы часто заглядывали. Или ваш тайный любовник признавался вам (от отчаянного одиночества, бравады или желания показаться более интересной личностью), что является агентом германской секретной службы. Что ж, в таком случае после краткой переписки с мифическим помощником некоего заместителя министра с Уайтхолла, о котором никто никогда не слышал, вам, по всей вероятности, однажды вечером предлагали преодолеть страх перед бомбардировкой и сопровождали, уже напуганного, по кривым, уставленным вдоль стен мешками с песком коридорам. И вы оказывались в кабинете номер девятьсот девять, где майор Такой-то или капитан Какой-то Еще, оба фальшивые, как трехдолларовые банкноты, вежливо просили вас сделать заявление без всякого опасения быть наказанным за что-либо.
И время от времени, как свидетельствовала скрытая от всех история отдела и его архивные записи, всплывали действительно вещи весьма значительные, как всплывают до сих пор, хотя дела идут уже далеко не так активно, как прежде. Значительная часть работы отдела сводится теперь к таким банальностям, как мягкий отказ от нежелательных кандидатов в разведчики, разбор анонимок, подобных той, что была направлена против несчастного Фрюина, и даже помощь презираемой всеми контрразведке при проверке фактов и биографий подозреваемых. Словом, Сибирь в худшем виде, место, самое удаленное от реальной оперативной работы Русского дома, куда вы только могли попасть, чтобы не вылететь из Службы вообще.
Но в то же время, получив такое наказание, вы приобретали возможность научиться не только смирять свои амбиции. Плох тот офицер разведки, который потерял желание слушать. А Джордж Смайли, круглолицый, встревоженный рогоносец, непритязательный и неутомимый Джордж, вечно протиравший линзы очков галстуком, пыхтя и вздыхая из-за постоянно преследовавших его и вроде бы отвлекающих внимание проблем, был лучшим слушателем из всех нас.
Смайли умел слушать с полузакрытыми, сонными глазами. Он слушал чуть наклонившись, слушал в полной неподвижности, лишь чуть заметно понимающе улыбаясь. Он умел слушать, потому что за единственным исключением, которым была его жена Энн, он ничего не ожидал от других людей, никого не критиковал и прощал самые дурные поступки задолго до того, как вы в них признавались. И он слушал лучше любого микрофона, потому что его мозг мгновенно начинал активно работать, если звучало нечто действительно важное. Казалось, он умел даже предугадывать, чем завершится рассказ, пока собеседник только готовился приступить к признанию, еще сам не зная, куда заведут его собственные слова.
Так вышло, что именно Джорджу довелось выслушать мистера Артура Уилфреда Хоторна, проживавшего в Райслипе, в районе Ден, в доме двенадцать. И случилось это, можно сказать, за полжизни до того, как я оказался в том же кабинете номер девятьсот девять, сидя за столом и с любопытством перелистывая пожелтевшие страницы досье, помеченного штампом «Подлежит уничтожению», которое я ненароком обнаружил на полке в секретном хранилище отдела.
Честно говоря, я принялся за старое досье от нечего делать. Пожалуй, даже проявив легкомыслие, с каким начинаешь от скуки в клубе листать старый номер журнала «Татлер». Но внезапно понял, что лист за листом просматриваю записи, сделанные знакомым, экономным почерком Смайли с его резко, по-немецки очерченными «т» и на греческий манер наклонными «е», подписанные ставшим легендарным символом. Когда его принуждали лично принимать участие в очередном представлении, а он стремился всячески скрыть свою роль в столь вульгарном занятии, то подписывался просто «ДО» – сокращенно «дежурный офицер». А поскольку всем была известна его ненависть к инициалам и к аббревиатурам, это только подчеркивало странность его склонной к одиночеству, чтобы не сказать отшельнической, натуры. Я не был бы столь взволнован, даже если бы обнаружил не открытую прежде рукопись Шекспира. Там было все: первое письмо Хоторна, расшифровка допроса под магнитофонную запись, подписанная лично Смайли, и даже расписки Хоторна в получении им компенсации дорожных, карманных и прочих расходов.
Мою скуку как рукой сняло. Меня больше не повергала в депрессию ссылка, как и тишина в огромном пустом доме, где я отбывал свое заключение. Я ведь был теперь с Джорджем, дожидаясь вместе с ним стука каблуков лояльного гражданина Артура Хоторна, когда его вели по коридору, чтобы он предстал перед Смайли.
«Уважаемый сэр!» – так начал он письмо, адресованное «Полномочному представителю Разведывательной службы Министерства обороны». И сразу же, поскольку мы британцы, на странице проступали приметы его принадлежности к определенному классу общества. Пусть это проявлялось в странной привязанности к впечатляющим на первый взгляд заглавным буквам, столь дорогим сердцу людей, не получивших должного образования. Я представил, сколько труда было вложено в сочинение послания, представил и словарь, наверняка лежавший под рукой у автора.
«Я обращаюсь к Вам, сэр, с просьбой устроить для меня Официальную Встречу с кем-либо из Ваших Штатных сотрудников относительно Персоны, выполнявшей Особые задания для Британской Разведки на самом Высоком уровне, чье имя так же важно для моей жены и для меня самого, как, вероятно, для Вас самих. А посему я не счел возможным упомянуть его в данном Письме».
И это все. Подписано: «Хоторн А. У., унтер-офицер второго ранга в отставке». То есть Артур Уилфред Хоторн, как установил Смайли, сверившись со списком избирателей его округа, после чего добавил результаты ознакомления с личным делом из архива Министерства обороны. Родился в 1915 году, тщательно записал Смайли на приложенном листке с биографической справкой о Хоторне. Призван на действительную военную службу в 1939 году. Служил в составе Восьмой армии от Египта до Италии. Бывший старший сержант Артур Уилфред Хоторн получил два ранения в боях, за что был отмечен медалью за отвагу и другими наградами. Демобилизовался без единого темного пятна в досье. «Наилучший представитель наилучших солдат в мире», – отмечал его командир в сплошь сверкавшей такими же гиперболами характеристике.
И я знал наверняка: Смайли – первостатейный профессионал – занял пост задолго до прибытия посетителя. Точно так же в прошлом месяце поступил и я, усевшись за тот же потертый желтый стол из сосны военных времен, опаленный до коричневого цвета вдоль внешней кромки (согласно легенде, стол был трофеем, добытым у гуннов), с тем же допотопным телефонным аппаратом, где на циферблате цифры еще соседствовали с буквами. За спиной у меня висела та же расцвеченная от руки фотография королевы, сидевшей в седле, когда ей исполнилось всего двадцать лет. Я так и вижу, как Джордж хмуро изучает показания своих часов, а потом с кислым видом оглядывает окружавший его беспорядок, поскольку с незапамятных дней шла нешуточная борьба за то, кто обязан проводить уборку помещения – мы или министерство. Я вижу, как он достает из рукава носовой платок – старательным движением, потому что ни один самый простой жест не дается Джорджу без некоторого труда, – и протирает пыль с сиденья своего деревянного стула, а потом повторяет процедуру со стулом Хоторна по другую сторону стола. Затем, как несколько раз делал я, оказывает такую же услугу портрету королевы, поправляя рамку на стене и возвращая блеск глазам молодой идеалистки.
Мне представляется, что Джордж уже прикидывает, какие чувства может испытывать его будущий собеседник, как и положено хорошему офицеру разведки. В конце концов, бывший старший сержант, несомненно, любит порядок во всем, с чем сталкивается. Затем я вижу Хоторна, пунктуального до минуты, когда сотрудник охраны вводит его в кабинет. На нем лучший костюм, застегнутый наглухо, как солдатский мундир. Отполированные носы коричневых ботинок напоминают каштаны. Описание, данное Смайли на отдельном листке по итогам встречи, лаконично, но точно: рост пять футов и семь дюймов, коротко остриженные седые волосы, гладко выбрит, ухожен, выправка военная. Дополнительные отметки: легкая хромота на левую ногу, которую он пытается скрывать, армейского образца обувь.
– Хоторн, сэр, – выпалил он и стоял по стойке «смирно», пока Смайли не без труда удалось уговорить его сесть.
Смайли в те дни именовался майором Ноттингемом и располагал впечатляющим удостоверением с фотографией, чтобы это подтвердить. У меня в кармане, когда я читаю его отчет, лежит схожее удостоверение на имя полковника Неда Аскота. Не спрашивайте, почему именно Аскота. Могу лишь предполагать, что при выборе географического названия в качестве псевдонима я снова подсознательно копировал одну из привычек Смайли.
– Из какого вы полка, сэр, если мне будет дозволено поинтересоваться? – спросил Хоторн, расположившись на стуле.