Директору департамента безопасности.
Даунинг-стрит, ЮЗ.
Уважаемый сэр!
Настоящим довожу до вашего сведения, что С. Фрюин, клерк-шифровальщик, имеющий постоянный доступ к материалам под грифами “Секретно” и “Совершенно секретно”, на протяжении четырех последних лет поддерживал негласные контакты с С. Модряном, первым секретарем посольства СССР в Лондоне, о чем не упоминал в своих ежегодных проверочных анкетах. При этом им передавались секретные документы. Местонахождение мистера Модряна в настоящее время неизвестно в силу того факта, что его недавно отозвали в Советский Союз. Вышеупомянутый Фрюин по-прежнему проживает по адресу: Саттон, Бивор-стрит, усадьба “Каштаны”, причем Модрян по меньшей мере однажды побывал там. С. Фрюин ведет сейчас крайне уединенный образ жизни.
Искренне ваш
А. Патриот»
Отпечатано на электрической пишущей машинке. Простой лист формата А4 без водяных знаков. С проставленной датой, излишне многословное, но грамотно составленное и аккуратно сложенное письмо. Нет только адреса отправителя. Так обычно и бывает.
Не имея никаких иных планов на вечер, я пропустил пару стаканчиков виски в пабе «Шерлок Холмс», а потом отправился в главный офис, где получил допуск в читальный зал референтуры и заказал несколько папок с досье. Назавтра в десять часов утра я занял место в приемной Берра, вынужденный сначала продиктовать по буквам свою фамилию его лощеному личному помощнику, который, казалось, никогда прежде обо мне не слышал. В очереди передо мной сидел Брок из нашей московской резидентуры. Мы с ним оживленно обсуждали новости крикета до того момента, когда его вызвали, умудрившись ни словом не обмолвиться о том, что он прежде работал у меня в Русском доме и принимал непосредственное участие в расследовании дела Блэйра. Пару минут спустя мимо попытался проскользнуть Питер Гиллам, державший кипу папок с таким видом, словно страдал мучительным похмельем. Его с недавних пор назначили главой секретариата Берра.
– Не будешь возражать, если опережу тебя в очереди, старина? За мной срочно послали. Чертов зануда, по-моему, хочет, чтобы я продолжал работать даже во сне. А какая у тебя проблема?
– Проказа, – ответил я.
Нет другого такого места, как наша Служба (исключая, вероятно, Москву), где тебя могли превратить в полное ничтожество за одну ночь. После переворота, последовавшего за предательством Барли Блэйра, даже предшественник Берра, ловкач Клайв, не сумел удержаться на скользкой палубе Пятого этажа. О нем мы слышали в последний раз, когда он уже отправился, чтобы занять полезный для здоровья пост резидента в Гайане. Только нашему трусливому и бесхребетному юридическому советнику Гарри Палфри удалось, как обычно, выйти сухим из воды, пережив перетряску кадров, и пока я входил в сверкающий начальственный офис Берра, Палфри тихо удалялся через другую дверь, но не слишком спешил, успев одарить меня многозначительной улыбкой. В последнее время для пущей солидности он отпустил усы.
– Нед! Поистине чудесно встретить тебя! Мы обязательно должны пообедать, как договорились, – выдохнул он восторженным шепотом и пропал в коридоре.
Как свидетельствовал его офис, Берр во всем держался самых современных тенденций. Откуда он взялся, оставалось для меня загадкой, потому что я уже не попадал в узкий круг посвященных. Кто-то сообщил мне, будто он прежде занимался рекламой, по другим сведениям, был выходцем из Сити, ходил еще и слух о его адвокатской карьере. А один остряк из числа обработчиков почты в отделе допросов высказал уверенность, что Берр ничем раньше не был занят вообще: он таким и родился, каким мы его увидели впервые, – пропитанным запахом власти и лосьона после бритья, в темно-синем дорогом костюме и в изготовленных на заказ черных ботинках с пряжками по бокам. Он отличался крупным телосложением, мягкой походкой и почти абсурдной молодостью. Пожимая его безвольную руку, вы тотчас же невольно ослабляли нажим, чтобы не оставить на ней вмятины. Перед ним на роскошном письменном столе лежало личное дело Фрюина с прикрепленным сверху меморандумом, который я написал поздно вечером накануне.
– Кто прислал письмо? – сухо спросил он с тягучим северным выговором, прежде чем я успел сесть.
– Не знаю. Но это весьма информированный человек. Тот, кто направил нам анонимку, хорошо выполнил свою домашнюю работу.
– Возможно, лучший друг самого Фрюина, – предположил Берр, словно считал, что лучшие друзья славятся подобными поступками.
– Он точно указал данные Модряна, знаком со служебным положением Фрюина и с формой его допуска, – заметил я. – Известна ему и общепринятая процедура проверки сотрудников.
– Но не шедевр, не произведение искусства, согласны? Автор не вхож в наши кабинеты. Скорее – коллега. Или даже его подружка. О чем вы хотели меня спросить?
Я оказался не готов к столь высокой скорострельности речи. После шести месяцев на «живодерне» у меня пропала привычка к спешке.
– Мне необходимо знать, хотите ли вы, чтобы я продолжил заниматься этим делом, – отреагировал я.
– А почему бы мне этого не хотеть?
– Обычно такие случаи выходят за пределы компетенции моего отдела. Фрюин действительно имел почти неограниченный доступ к секретным документам. Его группа отвечает за самый конфиденциальный обмен кодированными сигналами в Уайтхолле. И я подумал, что вы можете передать дело в службу внутренней безопасности.
– Зачем?
– Это их сфера интересов. Если здесь есть хотя бы зерно истины, то требуется прямое и масштабное расследование.
– Но это наша информация, обращение к нам, наше письмо, – возразил Берр с резкостью, которая согрела мою душу. – Пошлем их к дьяволу. Вот когда выясним, что конкретно попало нам руки, то и решим, куда обратиться. А эти церковные попрошайки, сидящие через парк от нас, только и думают, как состряпать дело для суда, а потом получать медали за особые заслуги. Я же занимаюсь сбором разведданных, имеющих рыночную ценность. Если Фрюин негодяй, мы, быть может, разрешим ему продолжать, но только уже нам на пользу. Через него и его друга Модряна есть шанс добраться до самой Москвы. Кто знает? Кто угодно, но только не клоуны из службы внутренней безопасности, это точно.
– Тогда вам должно представляться более предпочтительным передать дело Русскому дому, – продолжал упрямиться я.
– Для чего мне это?
Я заранее решил, что буду выглядеть в его глазах не особенно привлекательно, поскольку он еще не вышел из возраста, когда любую ошибку считают несмываемым до конца жизни пятном позора. Но он ошарашил меня, выясняя, почему не может положиться на такого человека, как я.
– Мой отдел не имеет полномочий на оперативную деятельность, – пояснил я. – Мы работаем как своего рода линия доверия, где выслушивают показания отчаявшихся и одиноких. По уставу нам не положено проводить расследования или обзаводиться собственной агентурой. Мы не располагаем разрешением следить за подозреваемыми с таким высоким уровнем доступа, какой имеет Фрюин.
– Но вы же можете прослушивать телефонные переговоры?
– Смогу, если вы добудете для меня ордер.
– Вы способны дать распоряжение группе наружного наблюдения, верно? Мне говорили, что вам уже случалось проделывать такое.
– Только по вашему личному приказу.
– Предположим, вы его получите, что потом?
– Ничего не смогу предпринять, пока приказ не будет оформлен в письменном виде.
– Еще как сможете. Вы ведь не простой чинуша. Вы – великий Нед. Вы нарушили столько же инструкций, сколько выполнили. Так и было. Я ознакомился с вашим послужным списком. Кроме того, вы знаете Модряна лично.
– Не слишком хорошо.
– Насколько хорошо?
– Однажды я с ним поужинал и один раз сыграл в сквош. Это едва ли можно назвать близким знакомством.
– Где вы играли в сквош?
– В Лэнсдауне.
– Как такое могло случиться?
– Модряна официально представили нам как работавшего в посольстве офицера безопасности, с которым мы имели возможность поддерживать контакты. Я пытался заключить с ним сделку по поводу Барли Блэйра. Обмен.
– Почему ничего не вышло?
– Барли больше не желал с нами сотрудничать. Он уже все для себя решил и заключил договор с Москвой. Ему нужна была только его девушка, а не мы.
– Как он играет?
– Ловко.
– Но вы его победили?
– Да.
Берр перебил поток вопросов, внимательно оглядев меня. Создавалось ощущение, что он осматривает меня, как врач новорожденного младенца.
– Но вы справитесь с этим делом, не так ли? Вы ведь не переживаете сейчас особого стресса? В свое время вы совершили немало полезного. И у вас есть сердце, чего я не могу сказать о многих разжиревших каплунах, работающих здесь.
– Почему я должен переживать стресс?
Никакого ответа. По крайней мере сразу. Казалось, он что-то пережевывает, скрыв жвачку за пухлыми губами.
– Да кто из нас теперь считает семейную жизнь особенно важной, в конце-то концов! – воскликнул он потом. Его провинциальный акцент стал еще заметнее. Казалось, он окончательно отбросил скрытность. – Если хотите жить со своей возлюбленной, так и живите – вот мой совет. Мы тщательно ее проверили. Никаких проблем с ней не возникнет. Она не террористка, не сочувствует втайне коммунистам, не наркоманка. Так чего вам беспокоиться? Это хорошая девушка, попавшаяся вам в самый подходящий период жизни. Вы настоящий счастливчик. Так хотите заняться этим делом или нет?
На какое-то мгновение у меня словно украли ответ. Ничего удивительного в том, что Берру известно о моей связи с Салли, не было. При нашей профессии ты сам сообщал о таких вещах, прежде чем о них информировал начальство кто-то другой, а потому я уже сделал предписанное правилами признание в отделе кадров. Нет, сейчас молчать меня заставила способность Берра к сближению, быстрота, с которой он ухитрился забраться мне в душу.
– Если вы прикроете меня и дадите необходимые ресурсы, разумеется, я за него возьмусь, – сказал я.