– Помимо музыки, у Сирила есть еще одно увлечение. Радио. Он обожает свое радио. И это лишь приемник, заметь. По крайней мере, насколько нам известно. Но приемник у него что надо. Один из немецких дорогущих приборов с тонкой подстройкой и с огромными динамиками для прослушивания концертов. Причем купил он его не здесь. Когда радио сломалось, местная мастерская отправила его аж в Висбаден. Ремонт занял три месяца и стоил целое состояние. Автомобиля у него нет. И водить не умеет. По магазинам обычно ездит в субботу на автобусе. Типичный домосед, если не считать рождественских поездок в Австрию. Никаких домашних животных. Они бы ему только мешали. Развлечения? Не для него. Ни гостей, ни вечеринок. Почты не получает. Только счета, которые всегда оплачивает вовремя. Не голосует, не посещает церковь, не приобрел даже телевизора. Его уборщица говорит, он много читает. Все больше какие-то толстенные книги. Она приходит раз в неделю. Чаще всего когда его нет дома, и мы не решились подробнее расспросить ее. Толстенная книга для нее – это все, что толще бесплатного буклета с толкованием глав Библии. Телефонные счета у него всегда на скромные суммы. Вложил шесть тысяч в акции одного строительного общества и имеет счет в банке, с которым обращается осторожно. Там обычно лежит от шести сотен до полутора тысяч, исключая рождественский период, когда он снимает деньги на отпуск. Остается примерно сотни две.
Здесь Монти почувствовал, что нам снова необходимо уйти в сторону от главной темы, и мы завели речь о детях. Мой сын Адриан только что получил в Кембридже небольшую стипендию на изучение иностранных языков, рассказал я. На Монти это произвело огромное впечатление. Единственный сын Монти сам недавно сдал на отлично экзамен по юриспруденции. Мы сошлись во мнении, что только ради детей и стоит жить.
– Модрян, – напомнил я, когда с отвлекающей беседой было покончено. – Сергей Модрян.
– Этого джентльмена я помню очень хорошо, Нед. Как и все мы. Бывали времена, когда приходилось следить за ним круглосуточно. Но только не в рождественские каникулы. Он тогда отправлялся на праздники домой… Вот те на! Ты подумал о том же, о чем и я? Разве мы все уходим в отпуск на Рождество?
– Да, мне такая мысль тоже пришла в голову, – сказал я.
– А с Модряном мы даже перестали особо скрываться через какое-то время. Все равно без толку. О, он был скользким, как угорь! Порой просто хотелось подойти и набить ему морду, честное слово. Поли Скордено однажды так на него разозлился, что спустил ему шины на автомобиле у вокзала Виктория, пока он ходил проверять тайник. Я так и не доложил об этом начальству. Пожалел парня.
– Я не ошибусь, если предположу, что Модрян тоже относился к числу любителей оперы, Монти?
– О господи, Нед! – воскликнул он. – Конечно, ты прав! Еще как прав! У Сергея даже имелся абонемент в Ковент-Гарден. Разумеется, он обожал оперу, как и Сирил. Мы десятки раз следовали за ним туда и оттуда. Имей он хоть немного сострадания, вполне мог бы брать такси и ехать по выделенной полосе, но никогда ими не пользовался. Ему нравилось изматывать нас в общем транспортном потоке.
– Если бы мы узнали, какие спектакли он посещал и где сидел в зрительном зале, – вы же способны это установить? – то сопоставили бы его перемещения с действиями Фрюина.
Монти впал в театральное молчание. Он хмурился, потом начинал почесывать голову.
– А тебе не кажется, что все складывается для нас как-то слишком легко, Нед? – спросил он. – Я, например, начинаю испытывать подозрения, если каждая деталь так аккуратно вписывается в придуманную нами схему. А ты?
«Я не хочу стать для тебя частью твоей жизненной схемы, – заявила мне Салли накануне вечером. – Схему слишком просто сломать».
– Он поет, Нед, – пробормотала Мэри Лассаль, устанавливая принесенный мной букет белых тюльпанов в банку из-под маринованных овощей. – Он все время поет. Днем и ночью, ему не важно, в какое время. Думаю, он зарыл в землю свое истинное призвание.
Мэри была бледна, как ночная сиделка, и в такой же степени предана своему делу. Неземная добродетель сияла на ее не знавшем пудры лице и лучилась из ясных глаз. Седая прядь признаком раннего вдовства венчала короткую стрижку.
Ни одна из многих специальностей, которые обслуживают стоящий превыше всего мир разведки, не требует такого долготерпения, какое необходимо почти монашескому ордену женщин из службы прослушивания. Мужчины здесь непригодны. Только женщины способны с истинной страстью посвятить жизнь незримому участию в судьбах других людей. Приговоренные к заключению в подвалах без окон, окруженные пучками кабелей в серой изоляции и рядами магнитофонов, очень похожих на русские, они обитают в потустороннем мире, где звучат лишь призрачные голоса. Но они знают об их обладателях намного больше, чем о собственных родственниках и самых близких друзьях. При этом они никогда не видят свои цели, не встречаются, не спят с ними и даже не могут прикоснуться. И все равно вся сила их личной привязанности сфокусирована на этих объектах тайной любви. Через установленные микрофоны и по телефонным линиям они слышат, как эти люди увещевают друг друга, плачут, курят, едят, спорят и совокупляются. Слышат, как они готовят пищу, рыгают, храпят и беспокоятся. Они безмолвно, никому не жалуясь, терпят болтовню их детей и нянь, тестей и свекровей, вынужденно мирятся со вкусами при выборе телепередач. А в наши дни они даже сопровождают их в поездках на машинах, в походах по магазинам. Сидят с ними в кафе и в залах для игры в бинго. Они втайне разделяют с другими их жизни, являясь подлинными профессионалками в своем деле.
Передав мне пару запасных наушников, Мэри надела свои, а потом, сложив руки под подбородком, закрыла глаза для наилучшего восприятия. И я впервые услышал голос Сирила Фрюина, исполнявшего для самого себя арию из «Турандот», а Мэри Лассаль с закрытыми глазами улыбалась от удовольствия. Голос у него оказался густым и бархатистым, а для моего неискушенного уха представлялся столь же приятным, каким его явно воспринимала Мэри.
Но внезапно я резко выпрямился на стуле. Пение оборвалось. На заднем плане я расслышал сначала женский голос, а затем и мужской. Причем разговор велся по-русски.
– А это кто, черт возьми, такие, Мэри?
– Преподаватели, мой милый. Ольга и Борис с «Радио Москвы». Выходят в эфир пять раз в неделю ровно в шесть часов утра. Эта запись сделана вчера утром.
– Вы хотите сказать, что он самостоятельно изучает русский язык?
– По крайней мере, он слушает уроки, дорогой. А как много укладывается в его маленькой головке, можно только гадать. Каждое утро ровно в шесть Сирил поступает в распоряжение Ольги и Бориса. Сегодня они посещают Кремль. Вчера ходили за покупками в ГУМ.
Потом я слышал, как Фрюин бормочет нечто неразборчивое, принимая ванну, как зовет маму, ворочаясь во сне по ночам в постели. ФРЮИН Элла, вспомнил я. Ныне покойная. Мать ФРЮИНА Сирила Артура, см. выше. Я никак не мог понять, зачем референтура с таким упорством заводила персональные досье на уже умерших родственников людей, подозреваемых в шпионаже.
Я прослушал запись его ссоры с техническим отделом компании «Бритиш телеком», после того как его заставили ждать соединения с ними двадцать минут. Причем его голос стал резким и неожиданно очень напористым, подчеркивавшим вроде бы ключевые фразы.
– В таком случае в следующий раз, когда вы обнаружите сбой на моей телефонной линии, я буду весьма признателен, если вы сначала проинформируете об этом меня самого как абонента, который вам платит. Причем до того, как ваши мастера вломятся ко мне в дом, напугав домработницу, оставив обрывки проводов на ковре и следы ботинок на полу в кухне…
Я выслушал его телефонный разговор с оперным театром Ковент-Гарден, когда он сообщал, что в эту пятницу не сможет воспользоваться абонементом для покупки забронированного билета на спектакль. На сей раз в его тоне звучало лишь огорчение и сострадание к самому себе. Он объяснил, что заболел. Добрая леди на другом конце провода сочувственно заметила, как легко сейчас подхватить инфекцию.
Я подслушал его разговор с мясником перед нашей с ним личной встречей, которую отдел кадров Министерства иностранных дел назначил на следующее утро в его доме.
– Мистер Стил? Это мистер Сирил Фрюин. Здравствуйте. Я никак не смогу прийти к вам в субботу, поскольку в моем доме намечено проведение совещания. А потому я был бы благодарен, если бы вы оказали мне любезность и в пятницу вечером по пути домой доставили мне четыре хорошие бараньи отбивные на косточках. Вам это не причинит больших неудобств, мистер Стил? Кроме того, захватите баночку своего заранее приготовленного мятного соуса. Нет, смородиновая подливка у меня еще осталась, спасибо. И, разумеется, не забудьте приложить счет.
В моем обостренно чутком восприятии он разговаривал как человек, готовившийся бежать с корабля.
– Я бы прослушал разговор с техниками еще раз, Мэри, – сказал я.
И после того, как она дважды прокрутила для меня запись жесткой и педантичной жалобы Фрюина на «Бритиш телеком», я небрежно поцеловал ее в щеку и вышел на свежий воздух. «Приходи сегодня ко мне», – пригласила меня Салли, но у меня совершенно не было настроения провести вечер в изъявлениях любви к ней под звуки музыки, которую я уже тихо ненавидел.
Я вернулся к себе в отдел. Лаборатории нашей службы закончили изучение анонимного письма. Электрическая машинка фирмы «Маркус», модель такая-то, изготовлена, вероятно, в Бельгии. Новая или мало использовавшаяся. Это все, что они сумели заключить. Зато высказывали уверенность в своей способности идентифицировать любой другой документ, отпечатанный на той же машинке. Не мог бы я предоставить им таковой? Конец отчета. Стало ясно, что наши лаборанты еще только учились распознавать особые приметы нового поколения пишущих машинок.
Я позвонил Монти в его берлогу в Баронс-Корте. Жалоба Фрюина на телефонных техников все еще звучала у меня в голове: я отмечал сделанные им паузы, напоминавшие неуместные запятые, его способ употребления слова «весьма», его привычку делать ударение в странных местах, чтобы усилить мстительный эффект фраз.