репотня, когда вскипают протесты, начинает говорить совесть, а не разум. Мы все охотно ищем более широкий простор для своей свободы. Каждый из нас. Но никакого простора не существует. И пока мы принимаем этот факт, можем мечтать о чем угодно. Хартинг нарушил предел, спустившись туда, куда не следовало. Начнем с этого. А вы – когда не вернулись в Лондон вовремя, как вам было приказано. Статус ограничения срока давности стал законом, предписывающим забвение. Он презрел закон. Прашко прав: Хартинг нарушил всемирный закон умеренности.
– Но мы же не автоматы! Мы рождены для свободы, и я свято верю в это! Мы не можем контролировать процессы, происходящие в нашем сознании!
– Господи, да кто вам внушил такую ерунду? – Брэдфилд опять посмотрел на Тернера, и в его глазах блеснули чуть заметные слезы. – Я постоянно контролировал процессы, происходившие в моем сознании на протяжении восемнадцати лет женитьбы и двадцати лет дипломатической карьеры. Я половину жизни посвятил тому, чтобы научиться не видеть, а вторую половину – чтобы не чувствовать. Неужели вы думаете, я не способен научиться забывать? Бог свидетель, порой меня пригибают к земле проблемы, о которых мне ничего не известно, потому что я забыл о них. Так какого дьявола он тоже не пожелал научиться забывать? Вы, вероятно, считаете, мне доставляет удовольствие то, что теперь приходится делать? А вы не допускаете, что он и только он сам вынудил меня пойти на это? Именно он заварил кашу, а не я! Его треклятое самомнение…
– Брэдфилд, секундочку! А что вы тогда думаете о Карфельде? Разве Карфельд тоже не переступил черту дозволенного?
– К этому делу можно подходить с нескольких разных сторон. – Судя по тону, створки раковины снова захлопнулись.
– И Лео нашел один из таких подходов.
– Но совершенно неверный, вот в чем беда.
– Почему же?
– Плевать на причины.
Роули снова медленно побрел к машине, но Тернер продолжал говорить ему вслед:
– Что заставило Лео действовать? Нечто им прочитанное. Нечто из того, что он украл у вас. Какие материалы хранились в зеленой папке? Объясните суть туманного определения «протоколы официальных и неофициальных переговоров» с немецкими политическими деятелями. Брэдфилд! Кто с кем беседовал?
– Не кричите так. Нас могут услышать.
– Скажите же мне! Вы ведь вступали в переговоры с Карфельдом? Вот что вынудило Лео отправиться на опасную ночную прогулку. Вот в чем дело, не так ли?
Брэдфилд не ответил.
– Боже милосердный, – прошептал Тернер. – Мы, выходит, такие же, как они. Мы похожи на Зибкрона и Прашко. Тоже стараемся разделить выигрыш со счастливым победителем, с восходящей звездой завтрашнего дня!
– Вот с этим будьте поосторожнее! – предупредил его Брэдфилд.
– Аллертон… Аллертон сказал…
– Аллертон? Он вообще ни о чем знать не знает!
– Карфельд приезжал вечером в ту пятницу из Ганновера. По секрету прибыл в Бонн. Для некоего совещания. Его даже не встречали на вокзале, чтобы сохранить инкогнито, и ему пришлось некоторое время идти пешком. И вы тоже в итоге не отправились в пятницу в Ганновер, как собирались, не так ли? Вы сменили планы, сдали билет. Лео выяснил это в отделе командировок…
– Вы несете несусветную чушь.
– Вы встретились с Карфельдом в Бонне. Зибкрон устроил свидание, а Лео проследил за вами, потому что уже знал о ваших намерениях!
– Вы просто из ума выжили!
– Отнюдь нет. Зато Лео точно спятил, по вашему мнению. Поскольку подозревал вас. С самого начала он начал смутно догадываться, а потом уверился окончательно в том, что вы закулисно способствуете провалу конференции в Брюсселе. До тех пор пока к нему в руки не попала эта злосчастная папка, пока он не убедился в справедливости своих подозрений, он еще рассчитывал действовать в рамках закона. Но после ознакомления с содержимым зеленой папки понял: все действительно начинает повторяться. А поняв это, вынужден был поторопиться. Ему необходимо было остановить вас, остановить Карфельда. Но времени у него почти не оставалось!
Брэдфилд снова предпочел промолчать.
– Так что же хранилось в зеленой папке, Брэдфилд? Что он унес с собой для возможной самозащиты? Почему именно она оказалась единственной похищенной им? Потому что в ней хранился протокол тех ваших встреч, не так ли? И это напугало вас больше всего. Вам было необходимо во что бы то ни стало вернуть зеленую папку! Вы ведь подписали протоколы лично, Брэдфилд, угадал? Своей знаменитой авторучкой. – Его бесцветные глаза пылали гневом. – Когда он украл коробку для хранения досье? Давайте прикинем: в пятницу… В пятницу утром он получил окончательное подтверждение. Увидел все написанным черным по белому: это и была важнейшая улика, которую он искал. И он отнес ее Эйкман… «Они вернулись к своим прежним методам, и мы обязаны их остановить, пока не поздно… Мы с тобой избраны для этой миссии». Вот почему он прихватил зеленую папку с собой! Чтобы показать ее всем! «Смотрите, детишки, – хотел он сказать всем, – история действительно повторяется, но только вовсе не в виде фарса!»
– Там были совершенно секретные документы. Он мог на многие годы сесть в тюрьму только за это.
– Но в тюрьму он не сядет, потому что вам нужно досье, а не человек. Это тоже диктует вам ваш трехдюймовый лимит свободы?
– А вы, разумеется, предпочли бы видеть меня фанатиком?
– То, что он многие месяцы подозревал, ловил в ходивших по Бонну сплетнях и читал в вырезках из газет, которыми снабжала его она, теперь стало неопровержимым фактом. Британцы делали новую ставку. Желая в том числе нагреть руки на экономических выгодах оси Бонн – Москва. В чем смысл предложенной вами сделки, Брэдфилд? Что там напечатано мелким шрифтом? Расскажите же! Ах, так вот почему Зибкрон тоже заподозрил вас чуть ли не в тройной игре! Сначала вы ставите все свои фишки на Брюссель, и это вполне разумно. «Давайте не будем мешать естественному ходу вещей». Но затем переносите ставку на Карфельда с помощью того же Зибкрона. «Устройте мне тайную встречу с Карфельдом, – просите вы его. – Великобритания тоже заинтересована в связях с Москвой». Хотя уж слишком неофициально проявлялась эта заинтересованность, согласитесь. Простые переговоры без свидетелей для взаимного определения позиций. Но в конечном счете торговый союз с Востоком действительно не исключается, герр доктор Карфельд, если вы в будущем станете надежной альтернативой рассыпающемуся на глазах коалиционному правительству! Скажу вам больше, мы и сами настроены сейчас против Америки. Это у нас в крови, как вы сами понимаете, герр доктор Карфельд…
– Вы ошиблись в выборе профессии.
– Но что происходит потом? Не успевает Зибкрон уложить Карфельда к вам в постель, как он выясняет такое, от чего у него кровь стынет в жилах. Оказывается, британское посольство составляет досье на преступное прошлое Карфельда! В распоряжении посольства уже имеются все документы – причем уникальные документы, Брэдфилд, – а теперь они втихаря готовятся шантажировать его. Но и это еще не все!
– Неужели?
– Зибкрон и Карфельд едва оправились от первого шока, как получают второй удар, еще более мощный. Такой, что они потрясены до глубины души. Даже от всем известного своим коварством Альбиона они не ожидали ничего подобного. Британцы предпринимают попытку физического устранения Карфельда. В этом предположении нет никого смысла, само собой. Зачем стрелять в человека, которого собираешься шантажировать? Они, вероятно, с ума сходили, теряясь в догадках. Теперь понятно, почему Зибкрон выглядел переутомленным и почти больным в четверг вечером!
– Хорошо, вы все установили. Вам отныне тоже известен наш общий секрет. Сохраните же его.
– Брэдфилд!
– Ну, что еще?
– Кому вы желаете победы? Сегодня днем в Бонне на кого вы ставите? На Лео или на дешевого и ненадежного союзника?
Брэдфилд снова запустил двигатель.
– Дешевого и ненадежного! Неужто это единственный союзник, которого мы можем себе позволить! И только с ними у нас хватило смелости договориться. Мы же гордая нация, Брэдфилд! Но зато вы можете заполучить сейчас Карфельда на двадцать пять процентов дешевле, чем завтра, так? Ничего, что он нас ненавидит. Ему придется смириться. Люди меняются! И он постоянно размышляет о возможном союзе с нами. Вы отлично начали! Еще чуть подтолкни, и он на все согласится. Либо вы с нами, либо сами по себе. Либо принимаете участие в наших делах, либо выбываете из игры, – Брэдфилд сделал паузу, немного поколебавшись. – Или предпочтете стать швейцарским подданным?
И не удостоив собеседника больше ни словом, ни взглядом, он повел машину вверх по склону холма, свернул направо, и «ягуар» исчез на дороге, которая вела в старую часть Бонна. Тернер дождался, чтобы он скрылся из вида, и пошел назад вдоль берега реки к стоянке такси. И пока он шел туда, у него за спиной вдруг послышался невообразимый гвалт и топот. Возможно, это были самые тревожные и печальные звуки, какие он слышал в своей жизни. Колонны пришли в движение. Толпа медленно, настороженно, но угрожающе двинулась вперед – лишенное мозга серое чудовище, которое уже никакими силами невозможно было бы удержать на месте. За спинами демонстрантов, почти полностью скрытый туманом, высился любимый холм Чемберлена.
Эпилог
Брэдфилд шел впереди. Де Лиль и Тернер следовали за ним. Вечер только наступал, но улицы были практически свободны от транспорта. Казалось, в городе никто не двигался, кроме безмолвных, одетых в серое приезжих, группами шагавших по переулкам в сторону рыночной площади. Черные знамена, почти не колышась, двигались поверх этих приливных волн.
Бонн никогда прежде не видел таких лиц. Старые и молодые, растерянные и разгоряченные, сытые и голодные, умные, скучающие, управляемые и своенравные – все это были «дети Республики», которые на время объединились в единый легион, чтобы овладеть ее хлипкими бастионами. Среди них выделялись пришедшие из деревень в горах: темноволосые, непривычные к городским мостовым, принаряженные к случаю. Попадались клерки, эдакие диккенсовские бобы крэтчиты, взбодренные холодным воздухом. Местами толпа напоминала воскресный променад с его непременными пехотинцами – мужчинами в серых габардиновых костюмах и в таких же серых хомбургских шляпах. Некоторые несли флаги как будто стыдливо, словно давно стали слишком взрослыми для таких игрушек. Другие гордо вздымали над головами боевые знамена. Третьи просто влекли своих громадных черных воронов на рыночную площадь. Бирнамский лес пошел на Дунсинан