к Алексу выяснять отношения. Ну подумайте сами! Даже если Иры не было дома? Стала бы она… Нашла бы другое место. В кафе. Не знаю… У себя дома… Нет, к Алику пришли вы. Вы бывали у него каждый день. Вы знали о ножах в ящике стола. Откуда было Инге о них знать и, тем более, в состоянии аффекта что-то искать в ящиках?.. Нелепо. Это вы сказали Алику все, что о нем думаете. Он вам ответил… Может, рассмеялся в лицо? Вы же всегда были ведомым, он впереди, вы — на шаг сзади. Вы сами об этом говорили. А тут… Что вам ударило в голову? Для вас — не для Инги! — было вполне естественно протянуть руку, достать из ящика один из ножей… А дальше… Наверно, таки было, как вы рассказываете: сын увидел отца, ощутил шок, непроизвольно сотворил склейку или как вы это называете… А потом, увидев отца на полу и вас, входившего в комнату с балкона… Он ведь только что видел, как вы… И вдруг — г вы совсем в другом месте… Наверно, только в тот момент до мальчика и дошло, что именно и где именно случилось. Может, он сразу и попытался вернуть… Но шок прошел, ничего у него не получилось, а потом, когда Алекс умер, и не могло ничего получиться — тут уж я верю вам на слово, вы лучше разбираетесь в этом вашем… Многие фразы из его с вами разговора легко интерпретируются, если он вас, а не Ингу, видел с ножом в руке… Я прав?
Короткий вопрос ударил меня наотмашь. По левой щеке и по правой.
— Я прав? — повторил следователь и продолжал, не дождавшись ответа: — Вот видите, придумывать фантастические версии я могу не хуже вашего. В рамках логики, если принять правила игры.
— Хотел бы я, чтобы это было игрой, — пробормотал я.
— Что? — споткнулся Учитель. — Да, знаете ли, Матвей, убийство — не игра, вы правы.
Он взял в руки свой желтый блокнот, перелистал, будто искал какую-то уличавшую меня запись. Ничего он там найти не мог, ничего там у него против меня не было, весь этот допрос он устроил с единственной целью — вывести меня из равновесия, заставить признаться, заставить сказать, наконец, куда я спрятал третий нож, которым и убил Алика, спрятал так ловко, что вся тель-авивская полиция в течение суток не может его найти, и как мне удалось так запугать всех домашних, что они до сих пор меня покрывают, ведь кто-нибудь должен был видеть, как я… не мог не видеть!
— Ножи, — сказал я, — лежали в ящике компьютерного столика. Столик — в комнате Игоря. Игорь был в своей комнате, когда это случилось… в гостиной. Я должен был войти в комнату, открыть ящик…
— Не должны были, — буркнул Учитель. — Не пытайтесь подловить меня на противоречиях. Два ножа для разрезания бумаги как лежали в ящике, так и остались лежать. Был третий нож. Такой же или похожий. Скорее всего вы принесли его с собой. Что говорит о заранее обдуманном намерении.
— При всех? По-вашему, я сумасшедший?! Не мог дождаться, пока мы с ним останемся наедине?! И зачем? Зачем, черт возьми? Полгода прошло! Все давно кончилось — и у него, и у меня!
Я понял, что кричу все громче, понял, что уже не сижу на стуле, а навалился на стол, смотрю в лицо Учителя и кричу прямо в его прищуренные глаза.
— Сядьте! — резко сказал он, не пошевелившись. — Сядьте, иначе я вызову конвойного и отправлю вас в камеру, не закончив допроса.
Я упал на стул. Мне было плохо. В висках стучали молотки. Сердце куда-то падало и не могло упасть. А если бы упало наконец, то наверняка разбилось бы, и все бы сразу закончилось — раз и навсегда.
В этой реальности.
— Вы специально сделали это при всех, — тихо сказал Учитель. — Чтобы у вас были свидетели того, что вы этого не делали. Свидетели, которые при любых обстоятельствах будут показывать в вашу пользу.
— Да? — вяло проговорил я. Странная логика была у этого человека. Мать Алика, его жена и сын свидетельствовали бы в мою пользу, хотя я на их глазах?.. Галка — да, она бы сказала все, что угодно, лишь бы меня оправдали, но Анна Наумовна… Да она бы убила меня на месте тем же ножом… если бы он существовал на самом деле..:
— Да, — твердо сказал следователь. — Игорь не считается. Его в гостиной действительно не было в тот момент. Ваша жена не считается — она за вас в огонь и воду… Даже если вы ей изменяли, что можно считать доказанным. Жена Алекса? В первый момент она, возможно, была в состоянии шока, но вы… Послушайте, наверняка ведь все происходило не так, как все вы рассказываете! Вы начали с ним ссориться — при всех. Возможно, не впервые. Возможно, вас даже пытались разнять. Возможно, тот третий нож был на самом деле в руке Алекса, и он первым поднял на вас руку, а вы защищались… Все видели, что это была
самозащита.
— Господи, — сказал я. — Какие глупости. И вы говорите о моих фантазиях. Да ваши…
— По правде говоря, я уверен, что так и было. Судя по всему, что я узнал — о вас, о Гринберге, о его родных, — именно он был скорее всего зачинщиком драки. У него был жесткий характер, не у вас. Линию защиты вы продумали, похоже, за те минуты, что прошли между вызовом «скорой» и приездом полиции. Умная линия, должен признать. Орудие убийства вы спрятали очень хитро, но мы его найдем, не сомневайтесь. А всеобщая круговая порука… Думаю, даже если вы продержитесь на этом до суда, обвинитель при перекрестном допросе не оставит от всех вас камня на камне. Неужели у матери… Неужели она хочет, чтобы ее обвинили в лжесвидетельстве?
Он собирается допрашивать Анну Наумовну? Ладно — Иру. Или Галку. Они хоть сто раз скажут о том, что видели на самом деле. Но Анна Наумовна может не выдержать. Больное сердце… Постоянные напоминания о том моменте…
Неужели этот человек не понимает, что они говорили правду, одну только правду и ничего, кроме правды?
Не докажешь.
— Чему вы улыбаетесь? — раздраженно спросил Учитель, — Я сказал что-то веселое?
Я улыбался? Не знаю, мне казалось, что я плачу.
— Юридический казус, — сказал я. — Я убил Алика в одной реальности, а обвиняют меня — в другой, там, где мне и в голову прийти не могло… Там, где я действительно ударил его ножом, Алик жив и здоров, и мы скорее всего помирились. А там, где мы давно помирились и остались лучшими друзьями, меня обвиняют в том, что я…
— Опять вы со своими парадоксами. — Следователь положил желтый блокнот в яшик стола, закрыл на ключ, экран компьютера погас, все, допрос закончен, говорить больше не о чем, обвиняемый признаваться не хочет, городит нелепость на нелепость, и что теперь делать, улик против него нет, свидетельств тоже. Понятно, что убил именно он, но — не докажешь. Только если найти нож, а до тех пор…
— До утра вы побудете в камере, — сухо сказал следователь. — А потом вас скорее всего отпустят. Вы правы, судья не даст разрешения на продление срока содержания под стражей.
— Мы так хорошо говорили с вами вчера, — сказал я, с трудом поднимаясь на ноги. Меня качало. Лучше бы они тут меня избили, я бы сломался, я не могу, когда меня бьют. И с Аликом мы никогда не дрались. Это невозможно. Лучше бы они меня тут избили, и я бы сознался в чем угодно. Я бы все им подписал. Признание. Подробности. Только не смог бы показать, куда спрятал нож.
— Да, — рассеянно сказал Учитель, — вчера мы с вами хорошо разговаривали.
— Можно мне позвонить жене? Скажу, что…
— Нет.
Конечно. Ударить он меня не может, так хоть таким образом… Садист.
Дверь открылась, двое полицейских вошли в комнату, у одного в руках были наручники.
— Не надо, — сказал Учитель. — Под мою ответственность. Спасибо и на том.
— Послушайте, Матвей, — сказал следователь, когда я был уже в дверях. Я обернулся: Учитель вышел из-за стола, он почему-то показался мне сейчас ниже ростом, будто я смотрел на него под странным ракурсом — не из этой реальности, а из другой. Может, так и было? Может, на той ветви Мультиверса, где я действительно ударил Алика ножом, другой следователь с такой же фамилией Учитель допрашивал меня о том, как это получилось: окровавленный нож а моей руке, а у Алика — ни единой царапины?
Чепуха.
. — Послушайте, Матвей, — сказал Учитель, будто время вернулось вспять на несколько секунд, в течение которых я находился в другой реальности, на другой ветви, в другом себе, — мне бы хотелось, так, как вы и ваш друг, верить во все эти ветви, в Мультиверс, другие вселенные… Легче жить. Ноя даже в Бога не верю. В нашего, еврейского. Где уж мне верить в иные миры…
Может, мне показалось, а может, на самом деле невидимая нить соединила меня с этим человеком. Может, мне показалось, а может, он на самом деле хотел, чтобы все было так, как я рассказал.
— Все было так, — кивнул, я. — Скажите лучше, как мне теперь жить на свете?
Слова вырвались у меня непроизвольно. Я не хотел. Учитель пожал плечами.
— Меня действительно будут судить?
— Не уверен, — откровенно сказал следователь.
— Жаль, — сказал я.
Пожалуй, сейчас мы действительно полностью понимали друг друга.