А время шло и шло, Бахман не появлялся. Ройе пора было уходить с площади; она не могла оставаться в этой толпе. Она решила пойти туда, где, казалось, собралось не так много народа. Может, Бахман только что пришел и просто не мог протолкнуться к ней? Она двинулась с места, но толпа держала ее словно в ловушке. Она толкалась, протискивалась, шла дюйм за дюймом, но все равно почти стояла на месте. В ее груди назревала паника. Ей хотелось закричать, бежать.
Вдруг кто-то схватил ее за плечо:
– Ройя!
Она удивленно оглянулась и в первую секунду из-за слабости и головокружения не узнала этого мужчину. Он дрожал от волнения и тяжело дышал, в покрасневших глазах светилось отчаяние. Его волосы взмокли от пота и прилипли к голове. Но вскоре она поняла – это был господин Фахри. Ройя никогда еще не видела его таким.
– Ой, слава Аллаху! Господин Фахри! Вы видели…
– Ройя-ханум, пожалуйста, послушайте меня… – Он схватил ее за плечи, волнуясь настолько сильно, что она испугалась. Она никогда не видела господина Фахри за пределами его прохладного опрятного магазина, не считая праздника в честь ее помолвки с Бахманом, когда у госпожи Аслан случился нервный срыв. Здесь, под палящим солнцем и среди огромной толпы, он показался ей какой-то безумной, дикой версией того спокойного человека, который вручал ей томики поэзии, благодаря которым она могла вести переписку с любимым… Где же сейчас Бахман? Как ей нужно увидеться с ним!
– Просто я должна найти Бахмана! – прокричала она сквозь гул толпы.
– Ройя-ханум, пожалуйста, мне нужно, чтобы вы узнали о…
Его голос утонул в выстрелах. Воздух наполнился криками. Запах серы обжег ноздри Ройи. Боковым зрением она увидела на краю площади два танка. Не может быть! Она резко повернулась всем телом, высвободившись из рук господина Фахри. Какие негодяи! Солдаты, стоя на танках, целились в толпу. А рядом с ними несколько женщин и мужчин в штатском размахивали бумажными листками, похожими на деньги.
Медленно она повернулась? Или быстро? Неужели она глядела на солдат на секунду дольше, чем надо? Зачем она стряхнула с себя его руки и повернулась, чтобы посмотреть на молодых солдатиков на танках и на мужчин и женщин, размахивавших деньгами? Зачем она высвободилась из рук господина Фахри? Зачем отвернулась? Зачем отпустила его?
Зачем она это сделала?
Она почувствовала, как рядом с ней что-то вздрогнуло, обмякло и упало на мостовую.
– Господин Фахри! – закричала она. Он лежал у ее ног, его били конвульсии. Его грудь окрасилась кровью. Ройя села на корточки, схватила его за руку и закричала:
– Его застрелили! Его застрелили!
Несколько человек окружили ее и господина Фахри. Ройя словно видела себя со стороны – девушку, склонившуюся над застреленным мужчиной. Нет, не может быть! Это произошло с кем-то еще. С ними такого не могло случиться!
Со всех сторон слышались крики, угрозы, стоны. Две струйки крови текли из глаз господина Фахри. Ройя дотронулась до его намокшей от крови рубашки.
Внезапно ее оттеснили в сторону. Какой-то мужчина сел верхом на господина Фахри и обеими руками нажимал на его грудную клетку в области сердца. Вокруг суетились другие мужчины и женщины, старались чем-то помочь. Среди гула толпы – такого громкого, что он поглотил все другие шумы и превратился в некую тишину, – она услышала один отчетливый, трескучий звук. Это рвалась ткань. Грудную клетку господина Фахри обернули желтым лоскутом, оторванным от чьей-то одежды. Ткань быстро пропиталась кровью.
Господин Фахри мог двигать только глазами. Несмотря на текущую кровь, он внимательно смотрел. Не на Ройю, не на мужчину, пытающегося спасти ему жизнь, не на группу людей, молившихся над ним. Глаза господина Фахри глядели на левый край площади, в сторону посольств и улицы, на которой стоял его магазин.
Ройя посмотрела туда же. Может, ее зрение затуманилось из-за порохового дыма или ее слез, но ей почудилось, будто в той стороне поднималось облако черного дыма. Но не успела она осмыслить увиденное, как мужчина, делавший господину Фахри массаж сердца, уронил руки и воскликнул: «Он ушел!» Какой-то старик сел рядом с погибшим и, раскачиваясь всем телом, запел молитвы.
Через несколько минут мужчины подняли тело господина Фахри, обвязанное вокруг груди желтой тканью, и понесли на вытянутых руках через толпу. Ройя шла за ними. Люди молча, с ужасом уступали им дорогу. Толпа на площади расступалась и в других местах, откуда тоже уносили погибших. То, что начиналось как шутка, игра, озорное шоу, закончилось вот так: демонстрацией, бунтом. Вмешались полиция и армия. И владелец магазина канцтоваров погиб.
– Несите его в больницу! – закричала какая-то женщина, когда Ройя выходила из толпы следом за печальной процессией. – Нужно зафиксировать каждый случай гибели невинных людей!
Зафиксировать. С карандашом и блокнотом. На чистой страничке.
Ройю сильно тошнило, она с трудом сдерживала себя.
Выли сирены, полиция пробивалась сквозь людскую массу. Несмотря на хаос, основная часть толпы упорно двигалась на север.
Когда их маленькая группа ушла с площади и свернула в сторону больницы, Ройя остановилась. Она уже сообщила мужчине, пытавшемуся спасти жизнь господину Фахри, все данные о погибшем. Все мужчины настаивали, чтобы она пошла домой, что полные агрессии улицы города – не место для юной девушки. Спасибо за информацию, мы проследим, чтобы ее правильно записали. Семья будет поставлена в известность. Мы позаботимся об этом. А теперь, девочка, ступай домой. Здесь тебе не место. Ты и так повидала достаточно.
Когда Ройя шла на угол улицы Черчилля и авеню Хафиза, везде горели мусорные урны. Разбитые стекла офисных зданий, осколки стекла на тротуарах наводили на нее ужас. Но она заставляла себя идти туда, куда был устремлен взгляд господина Фахри в последние минуты его жизни.
Наконец она добралась до улицы, где стоял магазин канцтоваров. Окна соседнего маленького рынка, под которыми торговец пивом обычно молился в полдень, расстелив коврик, зияли черными дырами. Дымилась крыша газетного киоска. А над зданием магазина канцтоваров плясали такие высокие огненные языки, что, казалось, они поднимались до небес.
Онемев, Ройя стояла перед горящим магазином и глядела на жадное пламя. Она была парализована, утратила всю энергию, все эмоции. Было слишком поздно. Ничего нельзя поделать. Вдалеке слышался вой пожарной машины. Пожарные приедут, попытаются что-то спасти… Но огонь уже пожирал стены, окна, крышу, стропила.
Из окон вылетали почерневшие страницы книг, порхали в воздухе, догорая, и рассыпались черным пеплом.
Может, когда-нибудь Ройя и забудет ту беспомощность, которую она ощущала, глядя на сгоравшие слова. Может, когда-нибудь она забудет весь тот ужас. Но запах горелой бумаги останется с ней навсегда, впитается в ее кожу. Она стояла перед горящим магазином и вспоминала традиционные костры в канун персидского Нового года, когда они с Зари, визжа от радости, прыгали через пламя, а их щеки пылали от жара.
Скоро тут ничего не останется.
Слова, которые она так любила, томики поэзии, в которых она прятала свои письма, подносы с писчей бумагой, чернила, авторучки и карандашные точилки горели и превращались в ничто. Спрятанные в подсобке политические памфлеты и листовки, сложенные в виде букета и перевязанные ленточкой цветные карандаши, святилище просвещения и тщательно охранявшиеся секреты – вся жизнь господина Фахри горела и превращалась в ничто.
Ройя подумала, уцелеет ли после такого пожара колокольчик, висевший над дверью. А если она отыщет его, будет ли он звонить?
Она зашла через калитку во двор, обогнула прудик и шагнула в прохладное святилище родного дома.
Домашние все еще крепко спали после обеда. В кухонной раковине стояла большая кастрюля. Маман всегда готовила в ней рагу хореш из цыпленка с черносливом. Зари лежала, завернувшись в легкую простыню шамад. В соседней комнате похрапывал Баба; Маман лежала рядом с ним. Ее шлепанцы аккуратно стояли на полу. Все выглядело продуманным, надежным. Ее семья даже не подозревала о том, что сейчас творилось на улицах Тегерана, об опасной силе толпы, направлявшейся на север города. Они не знали о гибели господина Фахри, не ощущали запаха дыма от горевшего магазина канцтоваров. Они пообедали рисом и рагу из цыпленка с черносливом, а потом легли отдыхать, как и в любой другой день. А Бахмана нигде не было. Неужели она действительно пошла на площадь, ожидая увидеть любимого с розой в руке, в накрахмаленной белой рубашке, готового увести ее, чтобы они получили свидетельство о браке? Теперь ей казалось забавным даже думать о своих надеждах.
Когда ее родные проснутся и включат радио, они узнают, что толпа дошла-таки до дома премьер-министра Мосаддыка. Люди перелезли через стены и ворвались в его дом. Мосаддык сумел выбраться в окно и перебрался по лестнице к соседу. Когда ее семья проснулась, когда Зари открыла глаза и потянулась, когда Маман пошла на кухню и поставила самовар, когда Баба включил в два часа дня радио, они узнали, что заговорщики захватили радиостанцию на улице Шемиран и что толпа напала на дом премьер-министра, что-то там сожгла, уничтожила, а остальное разграбила.
На этот раз переворот удался. На этот раз мир изменился навсегда.
Но пока родные спали, Ройя ходила по дому в своих новых носочках. Одна. Она оплакивала господина Фахри, Бахмана, свою новую страну. Она даже не замечала – а если бы и заметила, то ей было бы наплевать, – что ее белые носочки, которые она купила накануне встречи с Бахманом, когда они собирались зарегистрироваться и стать законными мужем и женой, что эти носочки почернели от дыма и на них остались пятна крови мужчины, который умер у ее ног, когда она безуспешно искала своего любимого.
13. 1953. Сны наяву
Зари принесла ей горячий чай с набатом, леденцовым сахаром, народным средством от многих боле